Площадка замерла в благоговейной тишине. Даже Жак-Женька, обычно не сдерживающий комментариев, стоял, заворожённый. Его глаза блестели от восторга. Техники, осветители, гримёры – все были поглощены сценой, ощущая, как напряжение становится почти осязаемым. Алексей, следя за монитором, знал, что сцена достигла кульминации: всё, что можно было выразить телами, было выражено. Лида и Шурик, их страсть, их комичная неловкость, их подлинность – всё слилось в кадре, создавая момент, который был больше, чем пародия. Он поднял руку, после чего его твёрдый, но полный сдержанного восторга голос прозвучал: «Стоп!»
Светлана и Михаил замерли. Их дыхание было тяжёлым, а тела всё ещё дрожали от адреналина и страсти. Светлана откинулась на диван. Её обнажённое тело, блестящее от пота, выглядело уязвимым и живым: грудь, вздымавшаяся от тяжёлого дыхания, бёдра, слегка раздвинутые, и волосы, растрепавшиеся от движений. Её тело продолжало биться в оргазме даже после команды «Стоп!», мелкие судороги пробегали по её бёдрам и животу, а дыхание оставалось неровным, выдавая остаточное наслаждение.
Михаил, сидел рядом. Его очки съехали на кончик носа, а худощавое и напряжённое тело всё ещё дрожало. Они переглянулись, и их лица осветились смесью усталости и восторга, будто сами не верили, что прожили этот момент так искренне. Площадка взорвалась аплодисментами: техники свистели, осветители хлопали, Жак-Женька подскочил к пульту, сияя: «Мсье Конотопов, это шедевр! Такая химия, такой юмор!»
Светлана, всё ещё пытаясь отдышаться, рассмеялась, прикрывая грудь руками. Усевшись в кресло, Михаил откинулся на спинку, позволяя себе лёгкую улыбку, и произнёс, обращаясь к команде: «Теперь это не просто пародия. Это – новая реальность».
На следующий день Светлана Бармалейкина вошла в импровизированную библиотеку – уголок павильона, где декораторы сотворили чудо: стеллажи с потрёпанными книгами, пахнущими старой бумагой, деревянные столы с вырезанными инициалами, пожелтевший плакат «Знание – сила!» над входом. Всё выглядело так достоверно, что Михаил поймал себя на мысли: не слишком ли они погрузились в этот СССР? Но тут же отмахнулся – эта достоверность была их козырем, превращавшим пародию в нечто большее, чем шутка для взрослых.
– Все готовы? – Михаил повысил голос, обводя площадку взглядом, от которого даже ленивые техники оживлялись. Ответом был дружный гул согласия, и он кивнул, занимая место за режиссёрским пультом. – Тогда поехали. Камера, мотор!
Свет софитов мягко лился на декорации, создавая тёплую, чуть приглушённую атмосферу библиотеки, где даже пылинки в воздухе двигались по расписанию. Светлана вошла в кадр с охапкой учебников, прижимая их к груди, словно они были её единственным щитом. Лицо её выражало лёгкую озабоченность – точь-в-точь студентка, опаздывающая на семинар. Михаил-Шурик появился с другой стороны: в мятой рубашке, с растрёпанной шевелюрой и потрёпанным томом физики под мышкой. Его взгляд рассеянно скользил по стеллажам, но было ясно: он ищет не книгу, а повод.
Их столкновение вышло комичным, но естественным. Светлана, погружённая в мысли, не заметила Шурика, а тот, увлечённый размышлениями, врезался в неё с лёгким «ох!». Учебники посыпались на пол, словно стая вспугнутых голубей, а Светлана, ойкнув, присела их собирать, заливаясь румянцем. Михаил, изображая неловкость, бросился помогать, но вместо аккуратного сбора книг задел ещё одну стопку, и та с грохотом рухнула, вызвав приглушённый смешок за кадром. Жак-Женька за пультом закусил губу, сдерживая хохот, но Михаил, оставаясь в образе, виновато развёл руками, пробормотав:
– Простите, товарищ… э-э… Лида, да? Кажется, я сегодня не в ударе.
Светлана, сидя на корточках, подняла на него взгляд, полный наигранного укора, но в глазах искрился смех. Она аккуратно собирала книги, нарочно медля, чтобы камера уловила её смущённую улыбку, и ответила с лёгкой насмешкой:
– Ничего, товарищ Шурик. Главное, с формулами так не путайтесь, а книги я сама подберу.
Камера плавно приблизилась, фиксируя, как Шурик, всё ещё неловко переминаясь, протягивал последний учебник, а их пальцы на миг соприкоснулись. Этот мимолётный контакт, едва уловимый, был сыгран так тонко, что оператор невольно кивнул в знак одобрения. Алексей за пультом удовлетворённо улыбнулся: сцена получилась живой, с налётом советской наивности, цепляющей зрителя.
– Стоп! – скомандовал он. – Отлично, Света, это было почти идеально. Чуть больше робости в голосе, ты же Лида, советская девушка, а не роковая обольстительница.
Команда вернулась к позициям, и сцена повторилась с ещё большей лёгкостью. Светлана добавила в голос дрожи, а Михаил смягчил мимику, сделав Шурика чуть увереннее, но всё ещё очаровательно рассеянным. После третьего дубля он дал знак остановиться, потирая ладони:
– Это оно! Оставляем. Теперь – читальный зал. Света, пять минут на передышку, и начинаем.
Пока Светлана пила воду и поправляла костюм, декораторы преобразили угол павильона в читальный зал. Длинный стол, покрытый зелёным сукном, окружали стулья с потёртыми спинками, а на заднем плане возвышался шкаф с энциклопедиями, от которых веяло советской учёностью. В углу стояла гипсовая фигурка пионера с горном, слегка накренившаяся, будто устала от библиотечных будней.
Конотопов прошёлся по площадке, проверяя детали: раскрытые учебники, исписанные конспекты, забытая газета «Правда» с передовицей о трудовых подвигах. Всё было на месте, и он вернулся к пульту.
Светлана и Михаил заняли места за столом напротив друг друга, изображая студентов, погружённых в учёбу. Светлана, склонившись над учебником, подчёркивала что-то карандашом: её брови слегка хмурились, будто формула не поддавалась. Михаил, уткнувшись в книгу, постукивал пальцами по столу, но его взгляд украдкой скользил к Лиде, ловя её движения: как она поправляет локон, прикусывает губу. Камера двигалась вдоль стола, улавливая игру взглядов, полную намёков.
– Мотор! – скомандовал Михаил, и сцена ожила.
Светлана, не поднимая глаз, слегка подвинула ногу под столом, будто невзначай, и её туфелька коснулась ботинка Шурика. Михаил вздрогнул, но сделал вид, что ничего не заметил, лишь сильнее сжал карандаш. Светлана повторила движение, нарочно скользнув по его щиколотке. Камера уловила, как Шурик замер, а затем, будто случайно, ответил тем же, слегка толкнув её ногу. Это был танец, замаскированный под случайность, и в кадре он выглядел уморительно: два студента, погружённых в книги, но думающих о чём-то ином.
Светлана, сохраняя серьёзное выражение, наклонилась вперёд, якобы разглядывая формулу, но её нога под столом стала смелее, коснувшись колена Шурика. Михаил изобразил лёгкую панику: карандаш замер над страницей, взгляд метнулся к Лиде, но та, будто ничего не замечая, читала, лишь уголки губ дрогнули в улыбке. За кадром послышался смешок – Жак-Женька прикрыл рот рукой, чтобы не нарушить тишину.
Алексей за пультом следил за монитором, глаза горели азартом. Он требовал от себя и Светланы не просто сыграть, а прожить момент, и они справлялись. Сцена балансировала на грани комедии и чего-то большего – искры, делающей их фильмы не просто пародией. Он сделал знак оператору приблизить камеру, чтобы поймать крупный план лица Светланы: её румянец, едва заметную улыбку, глаза с озорством и притворной невинностью.
– Света, держи взгляд! – тихо подсказал Алексей.
Светлана уловила намёк, её нога под столом двигалась медленнее, с провокацией, а лицо оставалось невозмутимым. Михаил ответил взглядом, в котором смешались растерянность и решимость. Их игра под столом становилась смелее, но оставалась комичной: Шурик ронял карандаш, а Лида поправляла платье, открывая чуть больше, чем позволяли нормы.
Камера переместилась, фиксируя общий план: два студента, окружённые книгами, но забывшие об учёбе. Их ноги под столом продолжали тайный танец, а лица сохраняли притворную серьёзность, что делало сцену уморительной. Алексей за пультом едва сдерживал улыбку – каждый жест говорил больше, чем слова.
