— Что это? — удивился Спенсер.
— Водка!
— Откуда?
— Так у хозяина свана было не только пиво! Дал в дорогу!
— Неужели ты будешь это пить, как русский казак⁈
— Почему бы и нет?
— Ты хочешь отметить наше чудесное спасение?
— Его мы уже отметили!
— Что тогда?
— Надо обработать тебе руки! — я следовал курсом, указанным мне Филипп Филипычем в Одессе.
— Водкой⁈
— Эдмонд! Тебе нужно прочистить раны. Продезинфицировать!
— Коста! Что за варварские методы⁈
— Поверь…
— Нет, нет, нет, — Спенсер был непреклонен. — Я же все-таки чуточку врач. Разбираюсь. Подай мне мой саквояж.
Я подтащил саквояж.
— Открой!
Открыл.
— Таак. — Спенсер наклонился над ним. — Вот тот порошок!
Я достал.
— Давай! — Спенсер протянул руки вперед.
Я покачал головой.
— Давай, давай!
— Давай, хотя бы водой промоем вначале!
Спенсер согласился.
Благо Большой и Маленький уже разожгли костёр. Чуть нагрел воду в чайнике. Промыл раны. Вытер насухо. И только потом засыпал порошком. Спенсер по ходу процедуры медленно поворачивал руки.
«Будто шашлык готовит и шампуры крутит!»
— Теперь перевязывай, — кивнул Эдмонд на повязки.
Я выбросил гнойные и грязные лоскуты в костер. Достал из поклажи свою смену белья. Располосовал на «бинты».
— Спасибо! — мягко поблагодарил Спенсер, когда я закончил.
Теперь можно было заняться своей рукой. Я пошел проверенным путём. Сначала — наркоз. Сделал большой глоток водки! Спенсер поморщился! Затем — лечение. Обильно полил ладонь водкой! Спенсер чуть ли не закрыл глаза! Я сдержался, не крикнул. Только застонал. Подумал, что наркоза нужно было больше: два глотка!
«И сейчас не поздно! — решил, еще раз приложившись к туеску. — Так жить можно!»
Перевязал руку.
— Коста, Коста! — качал головой Спенсер.
Кормил его с руки, несмотря на протесты и уверения, что он и сам сможет. Сказал, что не нужно сейчас лишний раз беспокоить руки. Да и повязки заляпаются.
— Ты еще и эстет! — рассмеялся Спенсер в ответ на моё заявление про чистоту повязок.
— Да Винчи, ешь молча! — парировал я.
Эдмонд чуть не поперхнулся от смеха.
Легли спать. Спенсер, Большой и Маленький заснули, практически сразу. Я некоторое время сидел у костра. Перед тем, как лечь, подбросил еще хвороста. Потом подошёл к Спенсеру. Положил ему руку на лоб.
«Да! — чертыхнулся. — Не 36,6. А, если он мозги мне морочит? И это начало гангрены? А если воспаление лёгких? Антибиотиками я тут не разживусь! И даже аспирином! Надо его быстрее доставить в город. Иначе вполне возможно, что на руках у меня окажется мертвый труп утоплого покойника! Нашел время шутить! Черт, черт, черт!»
… Большой и Маленький удивились, когда я разбудил их ни свет ни заря и начал гонять, чтобы быстрее позавтракали, шустрее собрались и тронулись в путь. Все их попытки возразить пресекал на корню. Нам повезло, потому что не полил обычный в это время дождь. Только забрезжил рассвет, и уже можно было различить тропу. Тронулись. Перевалили через хребет и сразу попали в другой мир. Весь покрытый густым лесом с многочисленными ручейками и мелкими водопадами. Начался спуск-серпантин. Точно такой же какой встретился на моем пути в Крыму перед хутором Марии. Лишь ручьи с Яйлы не стекали вниз, как здесь. И голубого моря не было видно.
«Крым, Крым… Сестра, мои греки… Свидимся ли ещё?»
Внизу, у въезда в долину, сваны с нами попрощались. Здесь они были нежеланными гостями. Жители общин Верхней Сванетии не раз спускались сюда, чтобы пограбить. Наши проводники мне об этом намекнули. Они забрали катера и тронулись наверх. Наверняка, перед перевалом загрузят его по максимуму дровами, а сами пойдут пешком.
Горы остались позади. Я облегченно вздохнул. Дорогу, лежавшую перед нами, условно можно было назвать подобием наезженной. Но все равно, она была лучше узких троп, по которым передвигались последнюю неделю.
И уже стали попадаться арбы, запряженные волами, одинокие всадники, провожавшие нас удивленным взглядом. Даже настороженным.
Заросшие бородами лица с въевшейся в кожу походной грязью… Ружье в меховом чехле за спиной Спенсера и мои кобуры с револьверами у седла… Рваные черкески, окровавленные бинты… Наверное, мы выглядели опасными типами в глазах местных жителей. Они, наверняка, принимали нас за черкесов, спустившихся с гор в поисках легкой добычи. Тут же отводили глаза, стоило мне на них взглянуть. По-моему, они даже не замечали, насколько неуклюже, в сравнении с грациозными джигитами-адыгами, я сижу на коне. Может, к скачке я и привык, но гордая посадка черкесов для меня — как китайская Пасха.
Мы проезжали хутора с землянками и покосившимися саклями, окруженными фруктовыми деревьями. Небольшие стада тощего скота меланхолично щипали остатки травы, уцелевшей с жаркого лета в прохладе бойких ручьев. Скоро зарядят дожди, и без того унылый пейзаж станет еще тоскливее.
Странное дело. Мы второй месяц жили бивуачной жизнью. Ночевали у костров, а то и вовсе без оных, завернувшись в бурку. Пропахли дымом и лошадиным потом. Бывали дни, когда мы не знали, доведется ли нам перекусить или раздобыть хорошей воды. О возможности нормально помыться можно было только мечтать. Но я не испытывал никакого волнения от грядущей встречи с цивилизацией. Напротив, ощущал скорее безотчетную тревогу, словно опасаясь разочарования.
Походная жизнь, она не меняется веками. Могут измениться названия — путешественник превратится в туриста — или добавятся скромные улучшения быта — вместо компаса появится GPS-навигатор, а вместо бурки — спальный мешок. Но суть все равно останется прежней.
С городами — дело другое. Я не забыл своего ошеломления от встречи с барочными «жемчужинами» Новороссии и Краснодарского края. И сейчас, в Грузии, в земле моего детства, меня могло ждать еще большее разочарование. И первые впечатления на дороге по Имеретии, которую мы уже достигли, буквально кричали мне: не жди здесь ничего хорошего!
А что еще я мог подумать при виде придорожного духана, в котором мы решили провести ночь? На улице начал моросить мелкий дождь. До Кутаиси оставалось полдня пути, и мы решили заночевать под крышей. Выбирать было не из чего. Первый встречный, у которого я поинтересовался о ночлеге, ткнул пальцем в саклю у скалы, устроенную как татарские дома.
— Духан! Там ночуют, — сказал он, испуганно косясь на Спенсера, и быстро скрылся.
Низкое приземистое здание под плоской крышей на трех столбах было окружено загонами для скота и подобием навеса для лошадей с грязной поилкой и охапками соломы. Нас встретил суетливый чернявый парень. Помог спуститься с лошади Спенсеру. Принял наших лошадей. Клятвенно пообещал задать им корму. Я не поверил.
— Наш корм им задашь! И не дай бог украдешь хоть горсть! — сказал я и сунул служке в руки торбы с остатками зерна. Его мы с огромным трудом привезли с собой из Убыхии.
Услышав от меня грузинскую речь, парень удивленно вытаращил глаза и стал усердно кланяться. Он проводил нас до двери, но распахивать ее предоставил нам.
Мы вошли в духан. Вернее, попытались войти, ибо широкие сени были забиты разной живностью — коровой, овцами и собаками. Протиснувшись через эту живую баррикаду, мы проникли во внутреннее помещение и замерли на пороге. Нас остановил жуткий чад и смрад, которыми был пропитан зал. Посередине прямо на полу пылал огонь, подогревавший большой казан на треноге. Дым от убого очага поднимался вверх, безуспешно пытаясь выбраться через узкое отверстие в крыше. Стоять в полный рост было решительно невозможно. Густая плена под потолком грозила отравлением угарным газом.
В этом дымном тумане мы не сразу рассмотрели посетителей духана. На грязном земляном полу, не прикрытым даже тощей циновкой, вповалку лежали люди в жутких лохмотьях — старухи, дети, тощие грузины-мужчины. Гул от разговоров, кашля и вскриков метался между закопчённых столбов-подпорок. При нашем появлении все замолчали.
