Ездили привычным путем, не стали искать, где местные гоняют стадо. Управились за одну ходку – только через затопленные поля и гору Толлеус перевез химер в повозке за несколько заходов. Весь остальной путь животные отшагали своими ногами. Шли весело, с радостным бульканьем. Темнота запертого хлева им явно пришлась не по душе, соскучились по воле и свежему воздуху.
А потом старик задумался. Крепко задумался. Очень напрягал и раздражал бесконечный дождь. Искусник слышал, что далеко на юге бывают целые сезоны, когда стоит такая же погода. Но все местные в один голос уверяли, что здесь такое впервые.
Вроде бы нет никаких проблем, если просидеть в деревне неделю или даже две. Еда и кров есть, стадо пристроено. Но что, если дожди зарядили на целый сезон? День пути на запад, и там, по слухам, совсем другая погода. Нормальная. Так не лучше ли поехать туда? Или все-таки подождать?
Как обычно, мнения Толлеусов разделились. Пессимист не ждал от неба ничего хорошего, но при этом находил массу доводов, чтобы не отправляться в обратный путь. Суть их всех сводилась к одному: дорога трудна. Оптимисту же не сиделось на месте, но ехать обратно принципиально не хотелось.
В идеале следовало самостоятельно проверить слухи и разведать местность. Деревенские варились в своем соку, после каравана Меривы посторонние сюда не заворачивали.
Но чтобы отправиться на разведку, требовалось оставить химер одних без присмотра. Причем не на день, а на несколько, потому что только до Боротона на повозке день пути, и для лошади это большой переход, на следующий день гнать ее в обратную сторону – издевательство над животным. Значит, минимум три дня. На запад проще – до Верхнего Боротона и обратно можно обернуться за день.
Пожалуй, стоит оставить Оболиуса в деревне, сходит на луг проведать стадо. Можно даже дать монетку, чтобы взял у кого-нибудь из крестьян лошадь, все-таки путь для одного ребенка непростой и неблизкий. С другой стороны, что он сможет сделать, если что-нибудь все-таки случится? Наверное, ничего. Но хотя бы ману соберет. Сам-то еще не умеет, но если дать амулет, вполне справится. Неплохая мысль!
За ужином искусник поделился своими соображениями с Оболиусом и тут же ехидно добавил:
– Вот был бы голем, было бы лучше. Сел и поехал. И быстрее, и не устает, и грязь не страшна. Можно было бы до Боротона и обратно за два дня обернуться, притом что в городе все дела решить… – Старик мечтательно закатил глаза и тут же сурово спросил: – Ты уже сделал голема?
Ученик от возмущения фыркнул и встрепенулся одновременно. Обоим было понятно, что делать голема парню было некогда и не из чего. А даже если бы он сделал Паучка, тот вышел бы гораздо проще турнирного и для поездок в Боротон не очень годился.
Толлеус с интересом наблюдал за сменой эмоций на лице парня. Наконец ученик справился с возмущением и буркнул:
– Еще не готово.
А в утренних сумерках следующего дня Толлеус отправился знакомой дорогой на запад. Лошадиные копыта с чавканьем расплескивали грязные лужи, колеса устало поскрипывали, по тенту чуть слышно шелестел дождь. Искусник вдруг с удивлением осознал, что чуть ли не впервые за несколько месяцев остался один. Даже призрачный гомон здесь, вдали от жилищ людей, был еле слышен.
Грустная погода, грустные мысли, холодно. Не снаружи, а внутри. Очень неприятное ощущение. Толлеус прожил один много лет, но даже в пустом доме после смерти жены никогда ему не было так одиноко. Может, все дело в том, что даже когда в комнатах перестал звучать ее голос и из кухни больше не долетали звуки и запахи готовящегося обеда, сам дом жил, поскрипывая рассохшимися досками, постукивая дрожащими от непогоды ставнями, подпевая дымоходом ветру?
Когда искусник завяз в болотах, он тоже был совсем один. Пожалуй, тогда все обстояло еще хуже, потому что сейчас рядом с ним живое существо – лошадь, есть дело и есть человек, который его дожидается в деревне. И если бы он сгинул тогда, ни одна живая душа не узнала об этом, не стала его искать или горевать о нем. Но все равно даже посреди топей не было такого давящего чувства одиночества – его вытеснил страх. Теперь бояться нечего, и тоска воспользовалась этим, схватив за горло.
Когда путник с посохом странника в руке и тощим мешком за плечом показался впереди, он, сам того не ведая, в ту же секунду обрек себя стать попутчиком, даже если бы пришлось его уговаривать не мокнуть под дождем и не топтать ноги. Впрочем, уговаривать не пришлось – круглолицый коротышка, приветливо улыбаясь, сейчас же полез в повозку.
– Монг к вашим услугам! – представился он, снимая промокший плащ и устраиваясь рядом с искусником.
Тесновато, конечно, но Толлеус сам указал ему на это место. Потому что не здорово, если чужак будет сидеть за спиной, стоя ногами на плите из адамаса, пусть даже спрятанной от чужих глаз. Причем только от простых. Попутчик, похоже, к таким не относился. Когда он снял плащ, открылась весьма неожиданная аура – один из тех редких случаев, когда старик затруднялся точно сказать, что перед ним за человек.
Впрочем, Толлеус не испугался. Монг располагал к себе, опасности кордосец не чувствовал, даже не стал на всякий случай ставить защитную сферу. Да и какой смысл, если вероятная угроза сидит с тобой бок о бок?
Человек был странным весь: непонятная аура, непривычно-мягкий, словно мурлыкающий, голос, волны доброжелательности и умиротворения, исходящие во все стороны. Еще Монг все время улыбался, но не как дурачок, а искренне, как будто был чем-то чрезвычайно доволен каждый миг.
Можно, конечно, предположить, что попутчик находится под действием какого-то дурмана, но глаза его не были пустые или мутные. Напротив, глаза тоже улыбались и светились какой-то юношеской чистотой.
Толлеус тоже представился только именем и спросил:
– Весьма неожиданно встретить здесь одинокого путника в такой час. Вы что же, ночевали в лесу или шли по темноте?
– Отнюдь! Переночевал в деревне. Думаю, в той же самой, откуда вы едете, иначе в самом деле трудно было бы объяснить нашу встречу здесь.
– Из Боротона или из других мест?
– Из города, много лет за стены не выходил, а тут вот сподобился.
– Куда же вы, любезный, один, пешком, в такую погоду? И волки, говорят, шалят. Не боязно?
– Что вы, – искренне ответил Монг. – Волки – дети леса. Если лес не обижать, он тоже тебя не тронет. Голодные хищники, конечно, иногда своевольничают и совершают глупости, но их всегда можно убедить поискать добычу в другом месте.
Толлеус лишь хмыкнул. От такого заявления веяло угрозой в адрес серых разбойников. Видимо, недаром аура у попутчика непростая.
– Вы чародей? – закинул искусник удочку.
– К сожалению, нет. Чародейство – это точная наука, я так не могу.
Искусник в изумлении приоткрыл рот. В его представлении Искусство было точной наукой, а чародейство – какой-то дикой смесью из внутренней силы, воли, настроя и желаний. По крайней мере, такое мнение у него сложилось за месяцы пребывания в Оробосе. Даже книги чародейские довелось полистать, там было то же самое: психологические практики, медитации, концентрация. Спору нет, все это работает, и при должной сноровке можно эффективно пользоваться, что и демонстрируют чародеи, но все равно это что угодно, только не точная наука.
– Простите, но кто же вы тогда?
Монг виновато улыбнулся:
– Я не знаю! Не обижайтесь, но это правда. Понимаю ваши сомнения, я вижу по вашей ауре, что вы сами не обычный человек… Искусник, если не ошибаюсь? Если рядом с вами поставить чародея – ваши ауры будут отличаться, но все-таки есть нечто общее. Вот и я тоже – что-то иное, но подобное. Перед клиентами мы всегда представлялись колдунами, так проще и к колдунам мы ближе, чем к чародеям, но все же не они.
– Как так? Что говорили ваши учителя? Наконец, наверняка у вас в школе есть какие-нибудь учебные книги. Прямо из заголовка должно быть понятно, кого можно выучить по ним.
Попутчик звонко, точно колокольчик, рассмеялся:
