Интеллигентные Советские КГБшники гоготнули, и я высунулся в окно. Мегафон — вкл:
— Андрюха, это ты чтоли?
Народ синхронно поднял головы на меня, репортеры направили туда же камеры.
— Ты чего из Канады-то приехал? — продолжил я. — Неужели к корням потянуло? Так ты в Киев езжай, нафиг тебе ФРГ?
— О, внучок диктаторский! — отозвался представитель достойной предательской династии. — Что, неприятно стало? — ткнул пальцем в горящий на земле флаг. — Так воняет диктатура!
— От сыночка гниды и архипредателя слышу! — парировал я. — Ты, как вижу, его дело продолжаешь? Фамилию-то оставил, или на родовую и красивую поменял?
В коридор на движуху высыпали наши спортсмены.
— Я — Бандера! — заорал Андрей. — Ненавижу москалей, вы украли у нас историю и оккупировали Украину!
— Почему бы тебе не рассказать про это Советским гражданам Юго-Западного округа? — спросил я.
— Потому что КГБ меня убьет, как убило моего отца! — проявил он чистоту понимания.
— Поэтому ты сжигаешь флаг, прячась за спинами полицаев? — спросил я. — Такая у тебя боротьба?
— Коммунизм — главное зло на планете! — взревел он. — И мы победим! Наше дело — правое!
— Давай так, Андрюха, — хохотнул я. — После Олимпиады задержимся в Мюнхене на денек, я попрошу организовать нам бой один на один без ограничений по времени и правил. Схлестнемся?
— Больно надо о коммунистическую свинью руки марать! — парировал он.
— Так ты же ссыкло! — заржал я. — Я за свои идеалы своей кровью плачу, а ты за свои только визгом! Кто после этого свинья?
— Друзья, не обращайте внимания на этого провокатора! — обратился бандеровский отпрыск к соратникам.
— Не обращайте, — подтвердил я. — Продолжайте отрабатывать ЦРУшные гроши, шавки.
Обернувшись к спортсменам, я выключил мегафон и расстроенно вздохнул:
— Не хочет раз на раз выходить.
— Нафиг тебе труп на совести? — хохотнул Иван Ярыгин, хлопнув меня лапищей по плечу.
— Этот кусок говна в Киеве и минуты не проживет, — презрительно фыркнул легкоатлет Валерий Борзов, уроженец Украины.
На этом мы сочли неожиданный ивент исчерпанным и разошлись — впереди открытие Олимпиады и первый день соревнований, товарищам спортсменам нужно настроиться, а мне — написать заметочку для «Комсомолки» о бандеровских недобитках.
Глава 5
Большую часть открывающего Олимпиаду шоу я проспал в тишине и уюте вип-ложи. Открыв глаза, когда Олимпийский огонь уже вовсю полыхал, я оторвал голову от Сониного плеча и потер лицо:
— Извини.
Улыбнувшись, «курортный роман» шепнула:
— Почти как в Кисловодске!
Воспоминания хорошие, но это — всего лишь воспоминания. Сегодня у Михаила Сергеевича свободный вечер, и он поведет Соню в ресторан на территории Деревни — ухаживать. Ну а мне в следующий раз лучше подремать на плече сидящего справа Громыко, чтобы избежать кривотолков. Андрей Андреевич, несмотря на то, что спал не дольше меня, выглядит как огурчик, что-то тихонько обсуждая с Густавом Вальтером Хайнеманом — президентом ФРГ, выходцем из Социал-демократической партии Германии. Президент западным немцам нужен в основном для представительских функций, и Густав едва ли вообще знает о случившемся прошлой ночью — вон Вилли сидит, время от времени бросая на херра Хайнемана нервные взгляды. Боится — канцлера в должности утверждает президент, а, раз «утверждает», значит и снять может.
Громыко очень незаметно пихнул мою ногу носком ботинка. Сигнал считан, товарищ Министр иностранных дел!
— Господин Хайнеман, простите, что проспал вашу речь, — подключился я к беседе. — Уверен, она была блестящей.
Вилли занервничал в два раза сильнее. Да не боись, мы же договорились. Нет, президенту доложат — он ведь должен заявление нациста подписать — но начальству плохие новости приносят в удобные моменты не только у нас, это как бы общемировая практика, так что пока херр Хайнеман прибывает в блаженном неведении.
— Боюсь, вы переоцениваете мои ораторские умения, господин Ткачев, — с улыбкой поскромничал Густав.
Вот он, в отличие от Вилли, национализму противостоял хоть и тщетно, но изнутри Германии, реально рискуя жизнью — вплоть до укрывания и подкармливания спрятавшихся евреев. Личные симпатии, впрочем, никакой роли не играют — мало быть хорошим человеком, нужно быть коммунистом!
— Я стараюсь слушать как можно больше всяческих речей лидеров государств, — поделился я одним из способов убивать время. — И извлекать из них полезные уроки.
— Это очень хорошая черта для секретаря ЦК ВЛКСМ, — одобрил президент. — Но позволю себе заметить, что в ораторском искусстве вы превзошли очень многих.
— Ваши слова мне очень приятны, господин Хайнеман, — улыбнулся я. — Просто следую завету великого Ленина — «…во-первых — учиться, во-вторых — учиться и в-третьих — учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мёртвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом».
— Позволю себе привести другую цитату, — с улыбкой поддержал беседу Хайнеман. — «…Учиться, учиться и учиться, и вырабатывать из себя сознательных социал-демократов, „рабочую интеллигенцию“». Вам не кажется, что нынешний социально-экономический базис в Советском Союзе больше напоминает социально-демократический, нежели коммунистический?
— Если говорить откровенно, на данном этапе научно-технического и общественного развития человечества коммунизм физически невозможен, — пожал я плечами. — Но это не повод к нему не стремиться. На время этого долгого пути прямая демократия в виде Советов и социалистическая экономическая модель, на мой взгляд, подходят гораздо лучше той версии социал-демократии, что построена у вас: концерны и корпорации получают сверхдоходы, рабочие — подачки, а самое чудовищное в том, что у вас никто не занимается самым главным: воспитанием народных масс в ключе взаимовыручки и коллективизма. Человечество миллионы лет жило, извините, племенами, и склоняющий человека к оппортунизму капитализм суть уродливое, противное человеческой природе нечто. Ну и демократия у вас тут, простите за прямоту, господин Хайнеман, специфическая, в духе «никакой свободы врагам свободы». Одно участие в прокоммунистической акции, и молодой человек, всем сердцем желающий Германии процветания, лишается гражданских прав и возможности зарабатывать на жизнь. А вот нацистские провокации по типу той, что я наблюдал утром — наоборот, не вызывают никаких проблем. Почему так?
— Мы не можем рисковать нашими дипломатическими и экономическими связями с Канадой, — скучающим тоном ответил он. — Как сторонник рационального подхода в государственном управлении, вы должны меня понять.
— Пойму, если по завершении Олимпиады вы согласуете мне про-коммунистический митинг в масштабах ФРГ с гарантиями отсутствия репрессий для участников, — отзеркалил я его тон.
— Организация такого мероприятия потребует усилий и затрат, которые правительство ФРГ не может себе позволить, — слился он.
— На счетах «Фонда Ткачева» скопилось много ваших марок, — не отстал я. — И я охотно потрачу их на организацию мероприятия, которое позволит вашим гражданам наконец-то воспользоваться задекларированными в вашей конституции правами на свободу слова и собраний, не боясь противоречащих конституции репрессий.
— Сергей, давай не будем портить этот замечательный день, ставя господина президента в неприятное положение, — сыграл в «хорошего полицейского» Громыко.
— Я понимаю, Андрей Андреевич, — покивал я. — Капиталистическая часть мира погрязла в лицемерии, и даже такой ярый противник национализма как господин президент вынужден закрывать глаза на тот факт, что капитализм неизбежно приводит к фашизму, и, как следствие, национализму.
— Советские ученые проделали большую работу, чтобы разработать удобный для вас комплекс псевдонаучной терминологии, — заметил херр Хайнеман.
