Меня он невзлюбил сразу же, и это чувство, впрочем, было взаимным.
Я не удивлюсь, да что там, я уверен, что это он науськивал и настраивал против меня всех, кого только мог. Такие это умеют. Во всяком случае Кубика, который был дворовым гопником в той и этой жизни, настроил против меня точно он.
Дебильный и истеричный смех из различных компаний преследовал меня целый день из всех углов казармы. Присматриваются, пока не знают как им вести себя со мной.
Втроем, своей компанией расположились на полу на матрасах. Зимы здесь в Стиксе никто и никогда не видел. Вечное лето с продолжительными дождями и духотой.
Кубик, подошел к нам с деланно безразличным видом. Компании в казарме не оборачивались на происходящее, но я знал, что все, до последнего человека внимательно наблюдают за происходящим.
В глаза он по своему обыкновению не смотрел. Спросил тоном и голосом таким громким, что бы слышали окружающие:
— Слыш, Пустой… ты по старой работе не скучаешь? Может здесь полы мыть начнёшь?
Мыть полы в казарме, назначались самые косячники… Те, кого не брали «на дело» в город, и что бы как-нибудь заработать себе на живчик, соглашались на любой труд. Из жалости их оставляли в казарме. Да и кроме них, кто на такой труд подвяжется? Полезные парни, с одной стороны. Некоторые становились полотерами специально, лишь бы никогда не выходить за стены Стаба. По неписанным законам люди из этой касты неприкосновенных обитали рядом со входом в туалет.
— Задницу тебе не выбрить? Вдруг мужу твоему волосы мешают? — не меняя позы на матрасе ответил я.
Гы-гы-канье от ближайших компаний, показало, что за разговором и правда следили.
Кубик, начал заводится, как во время нашей первой встречи. Глаза в квадратной башке налились мгновенно кровью, тело как-то мелко затряслось.
— Ты чё… сука… да я…
Вся казарма притихла и ждала продолжения. Кубик не был великим авторитетом, но от моей реакции зависела моя дальнейшая судьба и вопрос жизни или жалкого существования.
Я знаю как никто другой, о том, что значит быть жалким!
Словно бы нехотя поднявшись на ноги, я сделал шаг к Кубику, якобы для продолжения разговора и хлопнул с силой, без размаха, своими двумя ладонями по его ушам. В принципе, на этом вся драка и могла закончится. Но я распрямил его согнувшееся от боли пополам тело и нанес несколько ударов коленями по ребрам. Гопник, опустился на колени по-прежнему, закрывая ладонями уши и стараясь прикрыть локтями корпус. Он не кричал, просто шипел сквозь стиснутые зубы.
Схватив его за голову и отойдя от него на шаг назад, я с силой, приложил его об пол. Тот явно не ждал такого и нос свой сберечь не успел. Хруст поломанного хряща и кровь, мгновенно брызнувшая в разные стороны, была доказательством перелома. Очаровывать ему тут все равно некого, а живчик, пусть и разбавленный, быстро все вернет на место. В этом вся проблема. Нельзя мне останавливаться на пол дороге.
Подпрыгнув, я приземлился одной ногой в тяжелом строительном ботинке на его голову.
Несколько раз, поднимал его и ставил на ноги. Бил по лицу так, что порвал шеку и губы. Пинал ногами не хотевшее терять сознание тело уже похожее на жертву нападения зараженного. Садился на него сверху и бил кулаками по чему то, что раньше было лицом. Снова пинал ногами, гоняя его по всему полу.
Несколько человек подскочило на ноги явно пытаясь то ли нас разнять, то ли меня прибить. Шкаф, среагировал мгновенно, вскочив на ноги то же. Глядя на его фигуру, желающие разнять бойню, остыли. Сзади него, маячила фигурка Ботана, который явно не знал, что ему сделать, встать с свирепым выражением лица за Шкафом или выбежать из казармы.
Бугор, сидя на своей кровати, чуть заметным движением рук, остановил было подорвавшихся наводить порядок в казарме подчиненных и с неодобрением молча смотрел на происходящее нарушение порядка.
Мне не жалко было Кубика абсолютно. От слова абсолютно. Я просто начал уставать. Перевернув его лицом вниз, я вытянул и выпрямил ему правую руку, повернув ее локтем вверх, держа ее кисть распрямленной на чуть согнутом колене своей ноги, а затем с силой ударил ладонью по его локтю. Вот здесь точно был «характерный хруст», еще какой хруст! Резкий и протяжный вопль Кубика, убедил меня, что отбитая тушка еще жива.
На этом, пожалуй, все.
Демонстративно обернулся к переставшему шуметь населению казармы и с вызовом оглядел всех. Мол, что-то не так?
Поймал на себе самые разнообразные взгляды в диапазоне от не скрываемой ненависти, до страха. Большинство, просто опустили очи долу.
Смывая с рук кровь стоя у рукомойника, обернулся к подошедшему Бугру.
Тот равнодушным голосом, без всяких интонаций спросил, моя руки у раковины:
— А может зря ты его так сильно…?
— Не зря, еще как не зря, — ответил я.
Часть 2. Выход в "люди"
В "спортзале", народу значительно прибавилось. Нет, своими спортивными достижениями новенькие, да и старенькие то же, никого не поражали. Просто это стало местом тусовок. Кто-то расположился вальяжно на бетонной «паперти», кто-то слонялся, рядышком ведя друг с другом видимо невероятно важные переговоры. Ко мне, все относились подчеркнуто уважительно и нейтрально, но в задушевные разговоры не вступали. (Что не могло не радовать). Смотрели с опаской. Для них всех я теперь мутный псих и садист.
Меня такой расклад вещей вполне себе устраивал. Но вот, по личному опыту прошлой жизни могу сам себе уверенно заявить, подобный авторитет долго не продержится. И нейтралитет тоже. Мало того, что его постоянно будут прощупывать на прочность, пытаясь выяснить границы допустимого поведения. Так я себе еще и врагов нажил, которые будут постоянно строить мне всяческие козни, а при порядках в данном мире, скорее всего грохнут где ни будь и не почешутся.
А все те, кто пытается сейчас угодливо заглянуть мне в рот, сдадут меня же первым.
При таких мыслях, настроение у меня было крайне неспортивное и тупо сидел по-турецки на коврике, который мне притащил ранее кто-то из моих обожателей, и пытался хоть как ни-будь распланировать свою дальнейшую жизнь в Стабе.
Неожиданно для всех, и в первую очередь для меня, на площадке появился Кот. Парнишка лет двадцати восьми, один из приближенных Карела. Все время тенью ходивший за ним. В его глазах, особой щенячьей преданности к шефу я не наблюдал. Чего не скажешь о глазенках Шкафа и Ботана, обращенных ко мне, особенно после избиения Кубика.
Кот, всегда меланхоличен и не разговорчив. Я вообще не слышал, что бы он говорил. Я даже не знаю какой у него голос.
Мой жизненный опыт, подсказывал мне, что от таких как он, поджарых и нарочито медленных, следует держаться на почтительном удалении. Хорошего бойца рукопашника видно сразу.
Такие как он знают себе цену, и абсолютно все, делают с чувством собственного достоинства. В лидеры никогда не лезут, но и ниже плинтуса не падают.
И так галдящая в полголоса немногочисленная толпа стихла сразу при его приближении. Тот молча и спокойно поднялся на эстакаду, медленно прошёлся рядом со мной, не поворачивая головы и смотря сквозь меня, буд-то меня тут и не было. Подошел к моей полуторалитровой баклажке с живчиком, который мне поставляли благодарные поварихи. Живчик хороший, не моча от охранника. Поднял баклажку с пола, без спроса, спокойно открутил пробку. Сделал хороший глоток, закрутил баклажку так же медленно, как в кошмарном сне поставил ее на пол и подошел к висящему без дела бревну, обмотанного одеялом. После чего стремительно «взорвавшись» нанес серию ударов по нему руками и ногами. Такой скорости и силы я никогда не видел ранее.
Я никогда не видел, что бы Кот тренировался в Стабе. Значит все эти познания остались у него от прошлой жизни. Кто-то говорил, что он служил в армии, и не в простых войсках.
Разинув рот, я, как и все наблюдал за серией ударов от которого бревно казалось вот-вот рассыплется в щепу. Мысленно себя похвалил за то, что не издал звука после покушения на мой живчик, который здесь являлся вещью неприкосновенной и сакральной. Никто без спроса не имел права даже дотронутся до него, и совершенно не важно, кому он принадлежал, а спросить сделать глоток считалось чем-то зазорным и не достойным.
