Разорвал. От Тиграна!
— Но как? — спросил Фалилея.
— Я подумал, тебе быть приятно! — все-таки еще ошибался в согласовании слов.
— Фалилей! — я не удержался и обнял его. — Друзья?
— Читай, читай! — успокоил меня Дмитрий. — Мы подождём. Поедим как раз. А то…
Но я уже читал.
«Здравствуй, Коста! Здравствуй, мой дорогой друг! Как же я рад, что могу хоть так с тобой пообщаться. Спасибо Фалилею! Какой хороший человек! Настоящий христианин! Подумал о нас с тобой. Обещал, что, вернувшись, все расскажет мне о тебе. Что касается меня, то не волнуйся. У меня все в порядке. Дела идут хорошо. Наверное, у тебя легкая нога! Лавка стала приносить такой доход, что я выкупил соседнее помещение, расширяюсь. Знаю, что пока ты не можешь приехать сюда, наш герой! Но верю, что мы обязательно ещё увидимся. Береги себя! Обнимаю!»
Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя. Я сидел с отсутствующим видом. Вовсю улыбался. Впервые за последние два месяца.
Дмитрий и Фалилей не могли скрыть улыбок, наблюдая за мной.
— Спасибо тебе, Фалилей! Это такой подарок для меня!
Фалилей коротко кивнул.
— Ты напишешь Тиграну, я передам! — предложил мне.
Я выпросил у хозяина таверны бумагу и чернил. Быстро написал Тиграну. Передал письмо Фалилею. Задумался.
И вот как тут опять не сравнить себя со Штирлицем, который захотел отправить весточку жене⁈ Ох, тщеславие, тщеславие!
— Я напишу ещё одно, Фалилей.
— Да. Кому?
— Её зовут Малика. Она живет в Бююкдере. Жена Селим-бея. Сможешь передать?
— Да.
— Только ей в руки!
— Понимаю. Только ей в руки.
— А если…
— Съем, — Фалилей пожал плечами.
Можно было не беспокоиться за безопасность Малики. Письмо в чужие руки не попадёт. Но это не значит, что я должен заставлять покорного абиссинца в случае чего съедать энциклопедию Брокгауза и Эфрона. Я оторвал четвертушку от целого листа. Будет не письмо. Коротенькая записка. В сложенном виде будет раза в два-три больше обычной марки. И легко уместится во рту. И исчезнет за один глоток.
— Еще одна просьба, Фалилей.
— Слушаю.
— Могу ли я написать ей, что в твоём лице она обретёт верного помощника, к которому она всегда сможет обратиться в случае необходимости?
— Да.
— Благодарю тебя. Эта женщина многое для меня значит.
Я принялся писать. Здесь моё сходство со Штирлицем заканчивалось. Писал на греческом и правой рукой. А не на французском и левой рукой, как это сделал Максим Максимович Исаев. И он свою записку так и не передал, опасаясь рисков. Я передам, будучи уверенным в Фалилее.
«Малика, душа моя. Молю Бога о твоем здоровье и здоровье твоего ребенка. Уверен, что роды прошли без проблем. Надеюсь, это девочка. Такая же красивая, как и ты! Абиссинца зовут Фалилей. Можешь верить ему, как мне. Он всегда придёт к тебе на помощь, когда тебе понадобится. Я исполнил твоё желание. Нашёл женщину, достойную тебя. Но твоё место в моём сердце никто и никогда не займёт. Целую твои глаза. Пусть они всегда светятся счастьем. Твой Коста».
Сложил записку. Передал Фалилею. Он приобщил её к письму к Тиграну. Спрятал.
— Не волнуйся, — уверил меня. — Тигран и женщина прочитают!
— Да, Фалилей! Я знаю, что так будет.
Друзья как раз закончили есть. Дмитрий рвался в бой.
— А ты знаешь, что Синоп — родина Диогена и важнейший торговый порт всей Турции! — Студент не был бы самим собой, если бы не сел на любимого конька.
Господи, как же я соскучился по его всезнайству! Я не прерывал его «лекции». Выслушал еще с десяток всяких подробностей. И не стал грузить его пророчеством, что недолго Синопу осталось быть таковым. Историю учил плохо, но про Синопское сражение, про последнюю большую битву парусных кораблей знает любой школьник. Которую, кстати, прозвали «синопской резней», потому что во время боя полгорода будет сметено пожарами и взрывами. И более Синопу не суждено было подняться. Я не знал, что послужило причиной катастрофы. То ли то, что объятые пламенем корабли выбрасывались на берег в попытке спастись, множа пожары. То ли Нахимов осознанно крушил город, чтобы его не могли использовать для перевозки десантов на тот же Кавказ. Эта жестокость была раздута европейцами и потом была использована как предлог для вступления англичан и французов в Крымскую войну. Но я всего этого не увижу. Мне отмерено еще 16 лет на этом свете. Я находил эту мысль ужасающей.
— Крепки ли батареи гавани? — спросил, чтобы отвлечься от грустного.
— Да, какой там! — махнул рукой Цикалиоти и с презрением добавил. — Вроде, пушек много, сотни полторы… Старье! Есть и вовсе антиквариат генуэзских времен!
— А укрепления?
— Та же картина. Земляные брустверы. Удивился, что хоть ядрокалильные печи есть.
— У меня для Фонтона есть важная информация. Как раз насчёт флота. Черноморскому, будь он неладен, это может пригодиться.
— Чем тебе насолили люди Лазарева?
— Сейчас расскажу. Но сперва — другое. Пока по кабакам мотался, чего только не наслушался. В том числе разговор турецких морских офицеров об особенностях подготовки их экипажей. Представляешь, они готовят артиллеристов к тому, чтобы сносить такелаж, а не повреждать корпус корабля противника и не убивать его моряков! Пиратская практика! Преследовать, сбить паруса и захватить приз в виде судна и будущих рабов. Вот к какой тактике они готовятся. Мне кажется, наши адмиралы смогут учесть это обстоятельство на случай большой войны с турками[1].
— Ты допускаешь новую войну с султаном? Он наш друг сейчас! — удивился студент.
— Сейчас друг, завтра враг, потом снова друг. Да, мы — соседи и должны стремиться к миру. Но конфликт вероисповеданий никуда и никогда не канет в лету. Ты, как грек, должен это хорошо понимать, — Дмитрий согласно кивнул. — Когда турки примутся резать славян, начнется новая война.
Я стал рассказывать ему о своей эпопее с «Виксеном». Он слушал внимательно. Но шум в зале не способствовал важной беседе. Мне приходилось повышать голос, чтобы докричаться до Дмитрия.
— Рома! Рома! — вопила по соседству компания веселых матросов. Они стучали кружками о столешницу и будто звали кого-то по имени, предлагая присоединиться к их празднику жизни.
— Эта история с «Виксеном» еще не закончена, — уверенно сделал вывод Цикалиоти, дождавшись, когда соседи угомоняться. — Ничего еще не решено. В Константинополе ходят противоречивые слухи. Многое зависит от позиции султана. Пропустят турки или нет английский флот, если тот решится на демонстрацию? Все ж таки, договор 1833 года пока еще действует. Он истекает лишь через четыре года. Наш министр иностранных дел склоняется его не продлевать. Считает, что от него слишком много хлопот.
— Ты сейчас имеешь в виду Нессельроде? Разве не император все решает?
— Именно так и обстоит дело. Министр — послушный исполнитель воли царя. Но, быть может, Карлу Васильевичу удастся переубедить Государя.
— А ты сам как считаешь?
— Сложный вопрос. Бутенев — преданный сторонник договора. Считает его своим детищем. Но есть и обратное мнение. Что договор — фикция. Что турки пропустят вражеский флот, если посчитают, что для них это выгодно.
— Чертова политика! И чертовы дипломаты!
— Но, но! Я попрошу… Ты имеешь дело с состоявшимся чиновником Министерства иностранных дел!
— Сдаюсь, сдаюсь! — я смеясь поднял руки вверх.
— Так-то лучше! — рассмеялся Дмитрий. — Ну, всё, мне пора бежать. Дел много!
Мы обнялись.
— Фалилей, ты тоже не засиживайся. Через час жду тебя в гостинице! — предупредил студент абиссинца и умчался.
Остались вдвоём. Фалилей молчал.
— Всё хотел тебя спросить, Фалилей…
— Слушаю.
— Как ты попал в Константинополь?
— Мухаммед Али Египетский воевал с турками. В Палестине меня турки в плен.
А еще говорят, что «пришёл, увидел, победил» — выдающийся пример краткости! Мир не знает Фалилея и его речевых оборотов. А то уже давно бы освистали Гая Юлия!
