— Наш мир полон причин и следствий. Проследим на примере музыкантов. Чтобы тебя услышали, раньше нужно было встраиваться в большую корпоративную машину. Нужно в принципе и сейчас — Кул Герк, например, встроился — но голос масс ныне доступен тем самым массам. Уличная музыка набирает обороты, корпоративная машина ее глушит как может, но негритянские бунты образца 75-го года привели к незаметному со старта результату: негры наворовали ОЧЕНЬ много оборудования и носителей, и от этого андеграундная хип-хоп сцена цветет и пахнет. Помяните мое слово, дядь Жень, через пятилетку хип-хоп будет вообще везде.
— Далек я от этой негритянщины, — признался КГБшник. — Вот Зыкину понимаю — красивые песни у нее, наши. Магомаева понимаю — голосище у него!.. — подполковник зажмурился, вспоминая магомаевские рулады. — А это, — презрительно кивнул на радиоприемник. — Муть какая-то: тук-тук, а поверх «тук-тука» стихи.
— Вы же английский знаете, — заметил я. — Нормальные стихи.
— Негритянский жаргон ничего общего с нормальным английским не имеет, — отмахнулся дядя Женя.
— Просто вы старый и непрогрессивный, — обиделся я.
— Между твоим почти тридцатником и моими «за пятьдесят» разницы меньше, чем между твоими четырнадцатью и моим почти тридцатником, — улыбнулся мне подполковник в зеркало заднего вида.
— Жесть время летит, — вздохнул я. — Кажется только-только галстук пионерский себе завязывал, а теперь меня Пашка интеллигентно и уважительно посылает, когда я пытаюсь повязать галстук на него.
— Быстро дети растут, — согласился дядя Женя. — А внуки — еще быстрее. Моя вот внучка в первый класс пошла, а я и не заметил, как это она из пеленок умудрилась вырасти.
За базовыми взрослыми разговорами мы добрались до дачи, и я прошел в открытую мне дедовым охранником калитку. Словно ничего и не изменилось, только некогда покосившийся сарайчик выпрямили и заменили сгнившие доски. Взойдя по требующему покраски крыльцу, я постучал в дверь и сглотнул комок в горле — не откроет мне больше добрая бабушка в чине майора КГБ Агафья, в прошлом году легла спать и не проснулась. Идут годы, отсчитывают каждому уготованный срок. Светлая память, товарищ майор.
Деда Юра открыл лично, будучи одетым в майку и треники.
— Привыкаешь к статусу пенсионера Всесоюзного значения? — предположил я, пожав руку.
Плохо выглядит деда, и пластическая хирургия с пересадкой волос (популярная нынче услуга!) не в силах скрыть возраст битого и обожженного тела. Пока дед в костюме и в выгодном для телека ракурсе, не особо заметно — обыкновенный седенький худой очкарик — но вот так…
— Привыкаю, — подтвердил Андропов. — Не поверишь, Сережка — душа поёт! — отвернувшись, он повел меня по коридорам, которые наконец-то отремонтировали до нормального, стильного уровня. — Как раб на галерах с самого нашего знакомства пахал. Сейчас дела абхазскому негру Тяпкину сдам за месяцок, Генсеком его назначим, и все, буду с внуками по лесу гулять. У меня и выходных-то за две с лишним пятилетки было от силы пара недель. Нормальных имею ввиду, а не как ты говоришь «мероприятия, направленные на укрепление корпоративной солидарности в правящих кругах».
— Еще и в Римский клуб не взяли, — добавил я недовольства.
— И из ВОЗ выйти пришлось, — вздохнул дед. — Ишь ты, придумали, развитие медицины ограничивать. Им-то доходы, а народ что?
— Рынок, че, — пожал я плечами. — От нашей вакцины от рака легких весь капитализм визжит — это какие доходы теряются?
— Твари, — беззлобно, чисто по привычке подвел итог дед, и мы вошли в гостиную.
Камин нам не нужен — конец лета, тепло.
Усевшись в кресло, Андропов взялся набивать трубку — пристрастился к этому атрибуту в последние годы, заигрался в «симулякр» — и как бы невзначай просыпал щепоть табака на книгу «Янки при дворе короля Артура». Ту самую, которая в этом доме двенадцать долгих лет прожила.
— Догадался, да? — спросил я, опустившись в соседнее кресло.
— Я всю жизнь в органах, Сережа, — буркнул занятый разжиганием трубки деда Юра. — Не бывает таких гениальных детей. Бывает, что у малыша прорезаются способности, например, к математике — у нас для таких олимпиада специальная есть. Бывает, что память у человека хорошая, и есть примеры памяти абсолютной. Но когда сразу всё, причем большая часть, извини за прямоту, крайне поверхностно и явно откуда-то услышано или вычитано, нужно быть доброй душой Екатериной Алексеевной или родной мамой, чтобы не догадаться.
— Не специалист же, — развел я руками. — Но и «поверхностного» моего хватило на очень многое.
— Не спорю, — улыбнулся дед и выпустил три колечка дыма. — Значит, освоили машину времени у вас там?
— У нас там специальная военная операция была. На территории бывшей УССР, — поведал я.
Андропов подавился дымом и закашлялся. Я молчал, давая деду возможность переварить новость.
— Бандеровцы? — сходу догадался он.
— Нацисты, — кивнул я. — Бандера с Петлюрой национальные герои на уровне государственной идеологии, прикинь?
— Необучаемые, — пригорюнился деда Юра.
— Кто пытается копировать ОУН УПА, тот заканчивает как ОУН УПА, — согласился я. — Но от этого не легче — нацисты это громкое меньшинство, а народ, как обычно, не спрашивают — вот тебе автомат НАТОвский и иди отстаивай «незалежность», пока родственнички и друзья нацистов-правителей красиво живут в условном Майами. Что поделать — при крушении огромной Империи, пусть даже красной, гражданские войны с бывшими провинциями неизбежны. Я по сути только начало процесса упорядочивания новых мировых реалий застал, громкого и печального, но к две тысячи двадцатым годам население Российской Федерации — почти такие же границы как до реформы было у РСФСР, кстати — составляло сто сорок с хвостиком миллионов человек. Много на Хрущева и Ленина кивали — первый, мол, бандеровцев из тюрем выпустил и Крым к УССР прирезал, а второй вообще лично бомбу националистического толка под СССР подложил. Но это мы с тобой починили, слава Богу.
— Давай с самого начала, — попросил упорядочить дед.
— Можно про личную жизнь не буду? — попросил я. — Ничего там интересного не было.
— Что мне твоя жизнь? — отмахнулся Андропов. — Про страну рассказывай — может упустил чего, когда гением притворялся.
— Тебя кстати некоторые конспирологи агентом ЦРУ считали, — не без ехидства потянул я время. — Почти как в библии — Куусинен родил Андропова, Андропов родил Горбачева, Горбачев просрал сверхдержаву. Хорошо, что ошибались — я бы тебе вот это вот все рассказал, а ты бы меня в багажник и диппочтой прямо в подвалы Пентагона.
— Горбачев, значит? — хмыкнул дед.
— Говорил же — «бог шельму метит», — улыбнулся я. — Нормальный руководитель Ставрополья, а большего ему доверить нельзя. Представь картину — приходит такой Горбачев к власти году этак в 85-м, приезжает к нему Маргарет Тетчер в гости, а он раз — карту ей сов.секретную показывает, прямиком из Генштаба, с планами ракетной атаки на Британию.
Андропов молча схватился за голову.
— И говорит ей такой — «вам не кажется, что с этим нужно заканчивать»? С холодной войной то есть, через демонтаж и скатывание нашей Родины в периферийный капитализм.
— Хватит от темы уходить, — поморщился деда Юра. — Давай с начала — со смерти Брежнева в твоей реальности.
— В 82-м умереть должен был, дряхлым маразматиком и любителем поспать под таблетками, — послушался я. — За ним на трон взошел ты и взялся наводить порядок — вот все эти «мафии», которые мы с товарищами в зародыше так сказать подавили, выкорчевывал ты — громко, на весь Союз. Получился неожиданный, но логичный побочный эффект: товарищи поняли, что в Советских реалиях может быть власть, но не может быть собственности.
— Табакерка? — предположил деда Юра.
— Зачем? Ты болел сильно, почка-то не пересаживалась, — пожал я плечами. — Сам быстро в мир иной отошел, а за тобой ряд других дедов — от Суслова до Черненко. Термин специальный появился «Эпоха пышных похорон». А деятели тобой напуганные, привыкшие при Брежневе неприкасаемыми себя чувствовать, власть разменяли на собственность, реставрировав капитализм.
