А утихший было спор разгорелся с новой силой; надежды не оправдались – я оказалась, увы, тем ветром, который раздул уже поостывшие угли.
– Я пригласил гостью к матери, что такого?
– Ты прекрасно знаешь, что заманил её ради себя. Зачем? Святой Кир свидетель, я уже жалею, что вообще когда-то упомянул твоё имя!
– Леди Виржиния достаточно умна, чтобы самостоятельно разобраться в моих мотивах, и не стоит…
– О, да – умна, прекрасна и вообще просто кладезь добродетелей, но я не припомню, чтобы…
– И она бы не стала меня перебивать, потому что воспитание…
– Куда приютскому выкормышу с приютским же воспитанием лезть в жизнь порядочных горожан! А вот теперь я жалею, что занялся этим делом!
Достойные джентльмены кричали всё громче и размахивали руками всё сильнее – так, что даже роза зашаталась на хлипком столике. Глаза мисс Грунинг потемнели то ли от ужаса, то ли от гнева.
– Когда я упомянул леди Виржинию, то вовсе не собирался укорять тебя…
– Леди Виржиния в этом сумасшедшем доме – единственная достойная упоминания особа, кроме миссис Мариани, разумеется, и поэтому я настаиваю…
Слушать перебранку стало невыносимо, и я решила вмешаться – благо, трость была при мне. Трёх сильных ударов по полу хватило, чтобы паркет треснул – а Эллис с Роджером умолкли и наконец-то посмотрели на меня.
– Господа, – улыбнулась я, стараясь выглядеть кротко и невинно – насколько возможно для наследницы Валтеров. – Умерьте пыл, прошу. И перестаньте упоминать моё имя как аргумент: боюсь, для некоторых из присутствующих это может оказаться слишком серьёзным ударом. Из-за ваших похвал и недостойной ревности некая в высшей степени легкомысленная особа уже мысленно примеряет вон тот красивый белый горшок к моей голове, – и я указала на розу.
Едкая, на грани допустимого шутка произвела неожиданный эффект.
Во-первых, мисс Грунинг вскрикнула и выбежала, уронив метёлку.
Во-вторых, Роджер уставился на трещину в паркетной доске с восхищением, которое доставалось только героям древности – или, вернее, их деяниям.
В-третьих, Эллис вдруг будто бы засиял изнутри и схватил хозяина дома за плечи, выкрикивая сущую бессмыслицу:
– Оно там! То, что потерялось! Точно, там! Наверняка!
Роджер обернулся ко мне, улыбаясь восторженно и светло:
– Леди Виржиния, вы точно провидица!
А Эллис наконец отпустил его, подскочил к цветочному горшку – и с размаху швырнул его об пол. Рыхлая, сырая земля рассыпалась.
Гладкий золотой ободок сверкнул ярко, точно искра в золе.
– Действительно, то самое! – восхитился детектив, подбирая его и обтирая краем шарфа – того, что подарила Мэдди. Хорошо, что она этого не видела! – Поразительно. Нет, я догадывался, разумеется, что из дома его не выносили, но вряд ли бы отыскал без подсказки. Всё же маленькие вещи слишком удобно прятать! – заключил он и вложил кольцо в ладонь… нет, не Роджеру, а мне.
– Что это? – высокомерно и холодно осведомилась я.
И не потому, что действительно испытывала нечто подобное – просто не всегда удаётся скрыть удивление безобидным образом. Смею надеяться, что мои манеры ещё не худший вариант: большую часть неприглядных поступков люди совершают, дабы сокрыть свои слабости, действительные или мнимые. И лишь безупречно страшные создания Небес, вроде маркиза Рокпорта, не стесняются показывать себя такими, какие они есть… вопрос, впрочем – благо ли это, а если благо, то для кого? Не для невольных свидетелей – уж точно.
– Обручальное кольцо! – торжественно объявил Эллис. – Ну же, Роджер, излагай свою безумную теорию, не видишь – леди интересно? – и расхохотался.
К счастью, его несуразное поведение не могло смутить никого из присутствующих. Паола наблюдала за детективом с тем же выражением лица, с каким проверяла сочинения Лиама – с бесконечным доброжелательным терпением и лёгким удивлением, словно говоря: «О, воистину мир богат на трогательные чудеса». Я недоумённо разглядывала перепачканное землёй кольцо – изящный золотой ободок, украшенный гранатовым цветком наперстянки с капельками аквамариновой росы. Тонкая работа, и наверняка сделана на заказ, не удивлюсь, если по эскизу Роджера; подобные вещи всегда чувствуются, словно действительно можно вложить в металл и драгоценные камни тепло своего сердца и нерастраченную любовь.
А Роджер тем временем пустился в объяснения:
– Видите ли, леди Виржиния, некоторое время назад моя мать серьёзно заболела. Её мучил жар, и в бреду она постоянно говорила о каких-то младенцах. Я решил, что матушку беспокоит, что я до сих пор не женат, а значит, нет и наследников. Что ж, поправить это несложно, однако сперва нужно найти подходящую невесту. Или хотя бы обручальное кольцо заказать. Вообще-то, когда не знаешь, с какого конца за дело взяться, лучше начать с деталей, – неожиданно оживился он, и глаза у него заблестели. – Например, когда я хочу узнать человека получше, то беру свою тетрадь с набросками и рисую одежду, которая, как мне кажется, подходит ему безупречно. Не обязательно модную, к слову. Эллиса я всё время наряжаю во что-нибудь старинное, никконское. А вас бы мне непременно захотелось изобразить в мужском костюме… Простите, – смутился Роджер. – Бестактно с моей стороны, да и не о том речь. Итак, твёрдо решив жениться, я в первую очередь пошёл к ювелиру и заказал обручальное кольцо.
С этими словами он забрал у меня золотой ободок – и без труда надел на собственный безымянный палец. И только тогда я заметила, какие изящные у Роджера руки – точь-в-точь как у Эллиса. Из всех моих знакомых мужчин похвастаться такими мог только Эрвин Калле, но суставы у художника от работы стали широковаты, а вокруг безобразно обстриженных ногтей у него темнели пятна въевшейся краски.
– Оно по размеру и вам, – заметила я. Роджер застенчиво улыбнулся, точно получил лучший в своей жизни комплимент:
– Да, разумеется – ведь моей невесте должно подходить то же, что и мне! Иначе какой в этом смысл? И лишь теперь я понимаю, что всё началось с кольца, – вздохнул он вдруг, мрачнея. – Понимаете, у Джудит, то есть у покойной мисс Миллз, был один грех. В остальном она – как подарок Небес, то есть была как подарок, конечно… Трудолюбивая, честная, добрая, умелая, никаких родственников в Бромли. И, что самое главное, Джудит обожала мою мать – всю целиком, с привычками и чудачествами, несмотря на болезнь. Звала ласково даже… даже когда становилось трудно. – Роджер сглотнул и на мгновение отвёл взгляд, но почти сразу сумел взять себя в руки. – А мама это чувствовала – и слушалась её. Беда в том, что Джудит не могла удержаться от воровства. У нас часто пропадали мелкие вещи – сегодня платок с монограммой, через неделю – карандаш или недоделанная мамина вышивка, через месяц – вилка. Если исчезало что-то по-настоящему ценное, например, моя печать, я начинал громко жаловаться на пропажу кому-нибудь в присутствии Джудит, и вскоре вещь отыскивалась в неожиданном месте. Печать, скажем, обнаружилась на дне супницы, – разразился Роджер хриплым, похожим на кашель смехом. – Думаю, в любом другом доме Джудит пришлось бы нелегко, но мама вовсе ничего не замечала, а я не сердился. Вот другое дело, когда управляющий пытается укрыть часть дохода от мастерской и положить себе в карман, а такое случается чаще, чем мне хотелось бы. Вы не представляете, леди Виржиния, сколько соблазнов для вороватого человека в швейной мастерской!
– Довольно, мы уже поняли, – мягко прервал рассказ Эллис и обернулся ко мне: – Вам, учитывая ваши собственные непростые отношения с прислугой, думаю, не надо лишний раз объяснять, почему мисс Миллз так долго проработала в этом доме. И продолжала б дальше, если бы не трагическая случайность. Вы наверняка уже догадались, какая.
Пальцы у меня сами собою сжались на трости; раненую ладонь прострелило болью. Запах сырой земли из разбитого горшка стал вдруг необычайно резким, а февральские лиловатые сумерки за окном обожгли взгляд холодом. Давний сон – тот, с которого всё это началось – предстал перед внутренним взором, застилая действительность.
