Тут же сместил свой взгляд на выход из вагона. Потому что заметил появившуюся там стройную загорелую женщину. Подумал: «Надя». Заострённый кончик носа, миндалевидный разрез глаз. Густые распущенные тёмно-русые волосы и не завитая сейчас чёлка до бровей на лбу. «Гаврош» — вспомнил я название этой причёски. Такая же причёска была у Нади и на той фотографии, что послужила образцом для выбитого на её надгробии портрета. Надя что-то сказала дочери (я не разобрал слов, но услышал звуки её голоса). Она тоже воспользовалась помощью мужчины. Но не прыгнула, как Лиза. Она спустилась по ступеням, придерживая рукой подол платья.
Мужчину, который помог спуститься Наде и Лизе, я рассмотрел в последнюю очередь. Отметил, что он коротко подстрижен, темноволосый, смуглый от морского загара. С чуть оттопыренными ушами. Широкоплечий, подтянутый. В светлых брюках из тонкой ткани и в белой футболке, заправленной за ремень. Мужчина перекинулся парой фраз с Надей и с Лизой. Резко выдохнул и поднял с земли большой коричневый чемодан. Держал он чемодан не за ручку — обхватил его двумя руками. Над бровями у него блеснули капли влаги. Мужчина прижал чемодан к груди и слегка неуклюже двинулся по перрону. Лиза и Надя пристроились справа и слева от него.
«Забавно я тогда выглядел», — промелькнула у меня в голове мысль. Я сейчас будто бы смотрел видеоролик, снятый в тот день, когда я с семьёй вернулся из Крыма. Видел свою жену Надю и свою дочь Лизу, живых и весёлых. Рассматривал самого себя: того себя, что был молод и ещё не уселся в инвалидное кресло-коляску. Я даже посочувствовал самому себе: тому себе из прошлого, шагавшему сейчас по перрону с тяжёлым и неудобным чемоданом в руках. Я невольно остановился — меня окружили хлынувшие «на свежий воздух» пассажиры поезда. Сквозь клубы табачного дыма я смотрел… не на себя — на своего младшего брата Владимира Рыкова.
«На Вовчика, — мысленно поправил я сам себя. — Димка меня так называл».
— Дима! — услышал я звонкий голос, от звуков которого пропустило в моей груди удар сердце.
Увидел, как десятилетняя Лиза помахала мне рукой и тут же пустилась в бег. Я вновь зашагал ей навстречу, раскинул руки. Лиза с разбегу бросилась в мои объятия. Я поднял её с земли, покрутился на месте — курившие на перроне пассажиры отпрянули в стороны от мелькнувших в воздухе рядом с их лицами обутых в жёлтые босоножки детских ног. Лиза показалась мне почти невесомой. Я смотрел в её глаза, слушал её заразительный смех. Говорил ей о том, что с момента нашей прошлой встречи она выросла и похорошела. Нахваливал её загар и сарафан. Говорил, что… моя племянница стала самой красивой девочкой на свете.
— Здравствуй, Дима, — сказала остановившая в двух шагах от нас Надя.
Она улыбалась — я вновь заметил, что у неё такие же ямочки на щеках, как и у дочери. Надя щурила глаза, прижимала к животу маленькую дамскую сумочку, которую неделю назад купила в керченском магазине.
Я почувствовал, что она при виде меня слегка смутилась — она всегда выглядела немного смущённой в присутствии моего старшего брата (Надя считала его строгим и очень серьёзным).
— Привет, Димка, — сказал… мой младший брат.
В его голосе я различил ноты удивления. Владимир воспользовался моментом: поставил чемодан на землю, перевёл дух, смахнул с лица пот. Он рассматривал меня, хмурил брови.
— Как ты здесь оказался? — спросил Вовчик. — С Женькой Бакаевым приехал?
Я не выпустил Лизу. Левой рукой прижал её к себе — тёплые руки моей нынешней племянницы обхватили мою шею. Правую руку я протянул Вовке, проверил крепость его рукопожатия (думал раньше, что оно крепче).
Посмотрел на Надю и сообщил:
— Бакаев не приехал. Я вчера позвонил ему, скомандовал отбой. Сам вас отвезу. В конце концов, я соскучился по своей племяннице! Да и по её родителям тоже. Моя машина вон там, на площади.
Я указал рукой на угол вокзала.
Сказал:
— Идите за мной.
Не выпустил почти невесомую Лизу из рук (она и не вырывалась — свысока посматривала на родителей). Я обхватил племянницу двумя руками. Заметил, что Вовка насупился, будто он наделся: я понесу его чемодан. Я усмехнулся, мазнул взглядом по лицу Нади. Шепнул Лизе, что её папа сейчас похож на ослика (Лиза рассмеялась); решительно зашагал по перрону. Пассажиры поезда, подобно пугливым рыбам, уходили с моего пути. Над нашими головами совершила очередной облёт территории стая привокзальных голубей — в воздухе закружились крохотные пёрышки. От дочери пахло карамелью — я вдыхал этот запах и слушал щебет звонкого голоса.
Лиза обнимала меня за шею, посматривала на меня сверху вниз, рассказывала о своих морских приключениях. Слова дочери (нет, теперь — племянницы) воскрешали мои воспоминания о поездке в пансионат «Заря». Мне почудилось, что я тоже лишь вчера ещё ходил по морскому песку на керченском побережье. Вспомнил, как Лиза и Надя плавали наперегонки. Как они обе прыгали и радостно визжали в волнах во время шторма. Как мы с дочерью лежали на тёплом песке и разглядывали ползавшего на дне стеклянной банки крохотного рака отшельника, пойманного мной на морском дне. Помнил я и как мы с Надей целовались, покачиваясь на волнах.
Я поставил Лизу на землю лишь около автомобиля. Вынул из барсетки ключ — распахнул багажник. Наблюдал за тем, как пыхтевший и сопевший от натуги Владимир укладывал на дно багажника чемодан. Я всё ещё не свыкся с мыслью, что смотрел со стороны на самого себя. Вовка сейчас выглядел менее знакомым, чем Лиза и Надя. Его движения казались мне слегка неуклюжими — раньше мне виделось, что я двигался совсем иначе. Я прошёл к водительской двери, открыл её ключом. Стал на сидение коленом, вручную поднял кнопки запирания замков на пассажирских дверях. Двери пассажиров одновременно приоткрылись.
Я увидел, как Лиза заглянула в салон.
— Дима! — воскликнула она. — Что это⁈
Глава 22
Я глазом не успел моргнуть, как оставленная мною на пассажирском сидении коробка с куклой Барби оказалась у Лизы в руках. Моя… племянница смотрела на спрятанную в прозрачной коробке игрушку широко раскрытыми глазами, будто увидела чудо. Мне показалось: она не дышала. Её родители уселись в салоне (Владимир занял кресло рядом с водительским местом). Они с недоумением смотрели на свою затаившую дыхание дочь. И на коробку, украшенную надписями на английском языке, которую Лиза держала в руках. Лиза моргнула, медленно (словно нехотя) повернула в мою сторону лицо. Я увидел её светившиеся от восторга глаза. Мысленно поблагодарил за это незабываемое зрелище Сашу Лебедеву, раздобывшую в Москве для моей дочери импортную куклу.
— Дима, это… что такое? — спросила Лиза.
— Это кукла Барби, — сказал я. — Подарок для моей любимой племянницы.
— Для меня?
— Ну, а для кого же ещё? Другой племянницы у меня нет.
Лиза недоверчиво вскинула брови. Она снова взглянула на коробку. Затем посмотрела на меня. Будто ещё не поверила моим словам. Улыбнулась — на её щеках появились ямочки. Лиза сорвалась с места, оббежала распахнутую дверь и буквально врезалась в мой живот. Она обняла меня одной рукой (потому что в другой руке она держала коробку с куклой). Заявила, что любит меня, и что я самый лучший дядя на свете. Я погладил её по голове. Лиза запрокинула голову, снова улыбнулась мне. Тут же ринулась в повторный забег (теперь — в обратном направлении). Она юркнула в салон машины и с криком «Мама, посмотри, какую куклу мне Дима подарил!» предъявила мой подарок Наде. Мне показалось: Надя рассматривала спрятанную под прозрачным пластиком игрушку с тем же восторгом, что и её дочь.
— Димка, где ты такую игрушку раздобыл? — спросил меня… мой брат.
Я уселся в кресло, сунул ключ в замок зажигания.
Ответил:
— В Америке, конечно.
— Дима, ты ездил в Америку? — спросила Лиза. — Это правда?
Взгляды пассажиров «копейки» скрестились на моём лице.
— Я ездил в Ленинград.
— Там сейчас такие куклы продаются? — спросила Надя.
