Мир Дому. Трилогия (СИ) - Шабалов Денис

– От меня больше ни на шаг! – грозно пробасил Дровосек – но в голосе его слышались и испуганные нотки. – Теперь все время на осле будет ехать. Как бы и впрямь не того…

Этот случай обсуждали и весь следующий день. Шагать по пустым коридорам, похожим один на другой, было откровенно скучно. Да и тоскливо – мысли паршивые в голову лезут… Подобные же разговоры хоть немного, но отвлекали бойцов и потому Серега особо не препятствовал, пытаясь лишь следить за неким балансом: трынди – но не расслабляйся. Вот и трындели. В числе прочего возник вопрос и о наименовании – почему он, этот Крысолов, собственно, Гамельнский?..

– Это есть такая легенда. Очень старая, – рассказывал, конечно, снова Знайка. – Я когда копался в неких своих… мнэ‑э‑э… изысканиях, скажем так – подробно изучил. Богатый город Гамельн – это в Германии – некогда одолело нашествие крыс, с которым горожане никак не могли справиться. И вот однажды в город пришел бродяга, который пообещал избавить город от напасти. При этом запросил огромную по тем временам сумму – несколько сотен монет. Которую ему и обещали. Получив согласие горожан, бродяга вытащил флейту, заиграл – и к нему со всех сторон начали сбегаться крысы. Он увел их за собой и запер в одной из ближайших гор. Но когда вернулся, магистрат города отказался платить обещанное. Тогда Крысолов что‑то сделал со своей дудкой, заиграл снова – и к нему со всех сторон теперь уже побежали дети. Играя, он вывел их из города и точно так же отвел к ближайшим горам, где и оставил в какой‑то пещере. Дословно – «запер в горе», в легенде прямо так и говорится. Всего он увел сто тридцать детей. Впрочем, двое якобы отстали по дороге, и потому смогли вернуться домой, рассказать. Причем, что интересно… Легенда – одна из тех, которые имеют четкое обозначенное время и место. Двадцать шестого июня тысяча двести восемьдесят четвертого года. Историки пытались понять, что же случилось на самом деле – но гипотез много, а не доказано ни одной. Хотя это случилось на самом деле, подтверждено документально, в хрониках города Гамельна. Представляете? Документальный исторический факт!

– Наказал за жадность, – кивнул Злодей. – И поделом.

– Историки пытались понять? – удивился Хенкель. – Это же легенда, сказка…

– Дыма без огня не бывает, – пожал плечами Илья. – Ведь что‑то же послужило основанием… Крысолов вообще не единственный в своем роде. В мифологии многих древних народов есть страшные божества, которым приносили в жертву своих детей – задобрить бога, чтоб был урожайным год, или победить в войне, или иметь успехи в торговых делах… И очень часто младенцев не просто убивали – сжигали заживо. Например во время жертвоприношений Молоху детей до семи лет клали на раскаленные руки железного идола или помещали в жаровню у него внутри – считалось, что наибольшее наслаждение божеству доставляли именно муки заживо горящего ребенка… Причем, отдавая его злому божеству, древние прекрасно понимали, что отдают не только тело, которое в системе верований воспринималось всего лишь как бренная земная оболочка – но и душу. А ведь это фактически означало обречь ребенка на вечные муки. Кроме того люди верили и в демонов, которые воруют детей – и самих детей, и их души… Даже в славянской культуре есть такое существо – Бабай, черный старик, хромой или кривой, который ходит с мешком и забирает непослушных детишек. Из древности все это перешло и в современную культуру – ведь куча же ужастиков, обыгрывающих какого‑нибудь злого демона, типа Багула и Бугимена… И вот вам пожалуйста – у нас как у обособленной части человеческой цивилизации тоже есть свой… мнэ… демон.

– Вот только он реально существует. Вчера убедились… – буркнул Дровосек. – В отличие от всяких там злобных чертей…

– В людских страхах злобные черти существовали всегда, – сказал Илья. – Любой подобный демон как архетип символизирует тяжкую неотвратимую потерю. Ребенок – это самое дорогое, что есть у каждого родителя. Что вообще есть у людей. Фактически – это твое будущее, продолжатель рода, в котором человек сохраняет частичку себя. И потерять его… – он развел руками, – все равно что потерять будущее. И отдавая свое будущее в жертву злому богу – древние отдавали самое дорогое, что у них есть. Чтобы задобрить. Чтоб жить дальше. Такой вот странный парадокс.

– Вот потому старик и нашего Кирюху замочить хотел! – кивнул Дровосек. – У‑у‑у, тварь!.. Убить ребенка, чтоб задобрить Кощея! Чтобы тот вернулся!

Серега оглянулся на Гришку – и тот, поймав его взгляд, смущенно пожал плечами. Обосрался, дескать, признаю.

– Что‑то много на нашего Кирюху охотников… – проворчал Железный. – В общем, Кирилл, как я и сказал вчера – от осла теперь ни на шаг. Понял меня?

Кирюха из своего гнезда что‑то пискнул неразборчиво – но и без того понятно было, что сгинуть в лабиринтах ему не улыбается и указание наставника будет выполняться неукоснительно. Впрочем, в дальнейшем Крысолов, даже если он и шел по пятам за обоймой, больше себя не проявил, и о нем как‑то подзабылось.

Так оно день за днем и пошло. Обойма двигалась в одном и том же ритме – рано утром подъем, в середине дня короткий перерыв, поздно вечером – отбой. Ни единой секунды простоя. Промедления они просто не могли себе позволить – здесь, в Штольнях, время измерялось не часами и минутами, а глотками воды, ваттчасами энергии, граммами провианта. Но Штольни, как и паутина, были бесконечны – день проходил за днем, а обойма хоть и двигалась вперед, но словно зависла во времени и пространстве. Двадцать, шестьдесят, девяносто километров… Навигатор прилежно складывал их – и цифра росла, перевалив сначала за сотню, а потом и за полторы. Впрочем, пройденное расстояние в данный момент было не важно – выход в Джунгли мог скрываться где угодно, вот хотя бы в конце этого коридора… или следующего… или в той широкой расщелине, откуда веет сквозняком… Важно было не отдалиться от Джунглей, держаться хотя бы вблизи – и потому Сотников, выбирая дорогу, все время старался уклоняться к западу. Пока, правда, не очень получалось – схематичная трехмерная «елка» Джунглей, которую он десятком примерных штрихов обозначил в навигаторе, торчала в стороне, метрах в трехстах‑четырехстах, где‑то там, за массивом породы, и приблизиться к ней пока не удавалось. Некоторые ходы все же уводили в ту сторону, и каждый раз, ныряя в такой, у Сереги екало сердце – а ну как это он, тот самый?.. – но всякий раз выбор оказывался неверен: ход либо изгибался, словно кишка, и выбрасывал еще дальше, либо оканчивался тупиком, расселиной или колодцем. В такие моменты приходилось снова включать лазерник и обшаривать новый открывшийся объем. Некоторые колодцы вели в гроты, оттуда еще дальше, в следующий коридор, комнату или зал… и тогда обойма, используя оставшееся скальное снаряжение, проходила его насквозь, и все начиналось заново.

Они шли через огромные залы с причудливыми формами натечных образований, похожих на затвердевшие в камне водопады, через галереи, где сталактиты срастались со сталагмитами, образуя толстые сталагнатовые колонны, ныряли в длинные коридоры, стены которых сплошь состояли из оолитов и пизолитов[52], лезли круглыми свищами‑промоинами, на потолках которых уродливыми шишками висело лунное молоко[53], перешагивали через трещины, карабкались по стенам, когда очередной проход оказывался высоко под потолком… Этот пещерный комплекс казался бесконечным. Миллионы лет вода вымывала податливые участки породы, пробивая проход в неведомые глубины, растекаясь вширь по непроходимому для нее горизонту пласта, выискивая все новые и новые трещины в породе, расширяя их; вымыла – и ушла, оставив систему пещер фантастической протяженности. И полторы сотни километров вполне могли оказаться сущей мелочью по сравнению с ее истинными размерами…

Как оказалось, о пещерах немало знал Илья – увлекся как‑то в детстве, вот и нарыл. И теперь он развлекал обойму, время от времени вываливая на пацанов очередную порцию информации.