— Но ведь люди гибнут. Марс на пороге гражданской войны.
— Хорошая гражданская война лучше прогнившего мира. Это раз. Два — лучше умереть, захлебнувшись в крови врага, чем в куче дерьма.
«Да они совсем заигрались в свои кровавые игрища. Ну ничего, скоро придут взрослые дядьки и отшлепают их по попке», — подумалось мне.
И я наконец-то принесу пользу обществу. И деньжат срублю заодно. Совмещу, так сказать, приятное с полезным. Впрочем, деньги в данном случае для меня важнее, хотя и от медальки я бы не отказался. Надеюсь, Баюн не соврал, и наши мультипаспорта настоящие, а то есть шанс загреметь на скамью подсудимых вместе с этими гавриками.
Странные они, конечно, ребята. Особенно Мина Лепесток. Зачем ей вообще понадобилась книга? Если написать все как есть, то умрет сам миф о Комитете освобождения Марса. А она ведь просила, чтобы я изложил все правдиво. Наверное, дело тут в наркотиках. У малышки потек колпак, только и всего.
Кстати, вот и новая сюжетная идея: написать о том, как я, Вук Обранович, ликвидировал ячейку опаснейших экстремистов. Если дело выгорит, могу и литературную премию отхватить. Да не одну!
Но из гипотетического будущего я вынужден был резко вернуться в актуальную реальность.
У Циклопа сдали нервы. Пока мятежники рассказывали о себе, он места себе не находил. А потом вдруг заорал:
— Нора, пушки!
Подлокотник кресла открылся, и к нашим ногам упали четыре бластера. Мутант схватил два из них.
— На колени! Руки за голову! — зарычал он, направив оба стола на комитетчиков.
Взяв оставшиеся, я обыскал и разоружил наших пленников.
Мина и Дванов выглядели растерянными. Зрачки у обоих были размером с чайные блюдца, а у предводительницы революции к тому же из носа брызнула юшка.
— Вук, ты чего? — спросила она, вытирая пальцами окровавленный нос.
— Руки за голову! — прикрикнул я.
— Хорошо, хорошо. Не кипятись.
— Нора, звони в полицию. Скажи, что по этому адресу находится Мина Лепесток, пусть готовят вознаграждение.
— Если вы не возражаете, я опущу последние три слова, — отозвалась Нора.
— Не возражаю.
— Вук, ты чего? Мы же друзья. Ты же мне обещал написать книгу, — промямлила Мина.
— Молчать! — рявкнул я.
— Слушай, приятель, я здесь ни при чем. Просто мимо проходил, — до Дванова, кажется, стало доходить, что дело плохо.
— Ах ты, сука! — взвизгнула Мина и больно пнула своего революционного товарища ногой.
— Отпусти меня, начальник! Я эту курву в первый раз вижу! — все равно продолжил он.
— Завали хлебало, товарищ! — приказал я и улыбнулся. — Вот мы и миллионеры!
— А ну-ка бросьте оружие! — вдруг раздалось за нашими спинами.
Голос принадлежал Чевенгуру, который держал в руке «Циклон». Рядом с ним с тем же оружием стоял Ревволь.
— Мужики, давайте, успокоимся... — начало было я.
— Не булькай, повидло! Здесь командую я! — проорал Чевенгур и пальнул в воздух.
Выстрел пришелся в потолок прям над моей головой. Сверху посыпалась серая штукатура, раздался протяжный пронзительный скрип и что-то тяжелое ухнуло мне по темечку.
— Помилка, действуй... — простонал я и отключился.
XX. Всякая шиза
Мне привиделось вот что.
Стою я на какой-то свалке. Вокруг — огромные кучи мусора, все гниет и воняет. Небо алеет закатом, где-то вдали возвышаются небоскребы и нещадно коптящие трубы заводов. Кружатся стаи огромных мертвенно-бледных птиц с неизбежным, как рок, криком: «Текели-ли!». Справа от меня — смятый в гармошку небоход, изъеденный ржавчиной. Вдруг багажник тачки открылся и из него вылезла Ксюха. Она нисколько не изменилась с нашей последней встречи — натуральный зомби в комбинезоне.
В моем видении я был спокоен, как слон. Ничему не удивлялся, словно так оно и должно быть на самом деле.
— Привет, — сказал я.
Ксюха не спешила с ответом. Долго отряхивалась, потом достала из кармана маленькое зеркальце и стала прихорашиваться. Поправила волосы, увлажнила языком губы.
— Здравствуй, — наконец откликнулась она, устремив на меня пристальный взгляд. — Неплохо выглядишь.
— Спасибо. Ты тоже ничего... Как дела?
— Да потихоньку. Сам как?
— Тоже не жалуюсь. Слушай, мне вот интересно, что с тобой случилось, когда ты покинула Форт?
— О, это целая история! Помнишь, я рассказывала тебе про чужаков?
— Смутно.
— Ну я тебе рассказывала, что ко мне приходят по ночам черные человечки...
— А, все, вспомнил!
— Так вот. Я думала, что они из параллельного мира, но оказалось, что чужаки живут на Сиротке. Только они невидимые. И у них есть свой город. Тоже невидимый. Настоящий оазис. Много растительности, свежих фруктов, чистый воздух и всегда хорошая погода. Живут чужаки в зданиях, похожих на огромные тыквы. Они забрали меня к себе. Сделали своей царицей, и я живу там среди них, и в ус не дую. Они даже возвели мою статую в натуральную величину. Из чистого золота. Каждый день я принимаю ванны из молока и ем бананасы. Гибрид ананаса и банана. Очень вкусно! А еще у меня есть питомец. Маленькая собачка. У нее красивая шелковая попонка, расшитая изумрудами, и хрустальные туфельки. Когда она ступает своими крохотными лапками по мраморному полу в тронном зале, каблучки звонко цокают. Цок-цок-цок!
— Что, правда?
Ксюха рассмеялась:
— Ну ты и лопух, Проныра! Нет, конечно. В тот же день меня задрал урсус-шатун.
—Так значит, ты умерла?
— Окончательно и бесповоротно.
— Нет, знаешь, выжила! Урсус меня лишь немножко поцарапал...
— Опять шуткуешь?
— Есть такое.
— И каково это?
— Что именно?
— Быть мертвой?
Она поскребла лоб ногтем:
— Особых различий не нахожу. Разве что чесотка прошла. А так — все по-прежнему.
— Ясно.
Ксюха вдруг рассеянно взмахнула руками:
— Ой, что-то я с тобой заболталась! У меня дел полон рот. Пока, я полетела.
На сей раз никаких шуток: действительно взмахнула рукам и устремилась небо.
Достаточно быстро она пропала из виду, а передо мной возник новый персонаж. Тоже покойный. Мой батя. Он ехал мне навстречу в своей инвалидной коляске. Мрачен, рот дугой, седые брови сошлись на переносице домиком. Одет в серый костюм и клетчатую рубашку, а на голове вместо шапки желтая эмалированная кастрюля. Кое-где эмаль облупилась и на этих местах чернели пятна.
Увидев меня, батя притормозил:
— Ты какого черта тут забыл?
— Не знаю.
— А кто будет знать? Элвис?
Он потянулся, размял усталые руки, и достал из кармана чекушку с прозрачным пойлом. Отхлебнул, поморщился, немного подумал, дублировал глоток и вернул бутылочку на место.
— Давненько мы не виделись, сынок.
— Что верно, то верно.
— Почему ко мне не заходишь? Крест на могилке покосился, оградка упала. А про цветы я вообще молчу...
Мне стало нестерпимо стыдно. Я ни разу не был у него на могиле.
— Да все как-то некогда... — попытался оправдаться я.
— Некогда ему! Ишь! Занятой человек! Это все мамкины гены! Та тоже бросила меня с малым дитем на руках, и как в воду канула. Словно ее и не было! А то, что сын у нее растет обалдуй и муж инвалид — по херу.
— Прости меня, пожалуйста.
— Опять разнылся, мямля. Ты безнадежен, сынок. Нет в тебе стержня. Не нашей ты породы, не Обранович. Весь в мать пошел!
Внезапно батя встал с каталки.
— Ты снова можешь ходить? — вскрикнул я.
Он пнул кресло, да так, что оно отлетело в сторону на добрых пару метров.
— Все, не хочу тебя больше видеть, — проворчал батя и скрылся из виду.
Мне стало грустно и обидно. Я чуть было не пустил слезу, но тут на сцене появилось еще одно действующее лицо. Мужчина, которого прежде я никогда не видел. На вид ему было лет сорок. Пузико, очечки, растрепанные волосы, нос с горбинкой. Грудь плотно обтягивает дырявая футболка с пятном кетчупа и принтом «Кот Шредингера жив!», в левом ухе висит увесистая серьга.
