Я усмехнулся. Что ж, чего-то подобного стоило ожидать. Вообще же, я не случайно назначил его своим личным камердинером, приметив его, когда он подвизался на должности управляющего доходным домом, в который я как раз и отправил инженера Маршина. Евстафий Елизаров тогда преизрядно мне помог информацией о ситуации на рынке съемного жилья. Причем часто его информация была просто удивительно полной, включая неафишируемые моменты. Его бесспорный талант добывать информацию базировался на волшебном умении ладить с детворой и подбивать всякого рода уличных сорванцов на игру в шпионов. Причем нужно отдать ему должное, что платил Евстафий им не только похвалой, но и деньгами, а часто и всякими сладостями, и прочими вкусностями. А уж «сорванцы» снабжали его такими сведениями, которые не каждый филер узнает. Да и проникнуть они могли туда, куда взрослый ни за что не доберется, да и внимания на них мало обращают. Особенно на беспризорников, коих в Москве хватало.
К тому же следует заметить, что талант Евстафия передался и его сыну Никодиму. Правда тот специализировался не на «сорванцах», а имел необыкновенный успех у всякого рода горничных, нянь, поварих, гувернанток и прочей обслуги женского пола. Впрочем, и прочий женский пол не обделял он своим вниманием. Короче говоря, вся эта публика женского пола исправно делилась с ним сплетнями, слухами, а часто и услышанным, и подслушанным по месту их, так сказать, службы. А равно и в других местах.
В общем, когда я узнал об этом всем, я предпочел нанять Евстафия на службу, дабы такие таланты не пропадали зря. Причем нанял сразу все семейство, включая жену Евстафия – дородную смешливую бабенку, которая нынче подвизалась на императорской кухне, а заодно мониторила разговоры прислуги Кремля.
Одно мне было непонятно – почему я вчера не среагировал? Не иначе как совсем замотался.
– Так, Евстафий. В следующий раз, когда у тебя будет что мне сказать, добейся того, чтобы я тебя услышал. Даже если придется повторять это несколько раз. Можешь прямо так и сказать, что я велел напомнить мне, чтобы я тебя выслушал.
Мой камердинер усмехнулся в бороду и кивнул.
– Слушаюсь, ваше величество.
– И еще. Выделяю тебе тысячу рублей в месяц на дополнительных «сорванцов». И еще пятьсот на букеты и конфеты барышням твоего сына. Ну, и тебе с сыном отдельное дополнительное жалованье. Не обижу. Особенно, если будет результат. Я хочу знать все, что говорят в Москве, и в особенности то, чего не знает моя полиция и прочие службы. Я закрою глаза на многое и многое прощу, но мне нужен результат. Помни это.
– Да, государь.
Елизаров поклонился, а в глазах его бесики светились торжеством. Что ж, посмотрим на результат. Но разве не для этого я его и его семью взял в Свиту?
Москва. Большой кремлевский императорский дворец.
21 марта (3 апреля) 1917 года
– Государь, я вновь хотел бы отказаться…
Я смотрел на великого князя Павла Александровича и хмурился. Вот уже битый час я беседы беседую, но упертый родственник не желал становиться наследником, хоть стреляй. Ссылался на закон о престолонаследии и на параграф тридцать седьмой Основных законов Российской империи, где четко прописывалось его право умыть руки.
– …«предоставляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола». А никаких затруднений с наследованием престола не представляется, поскольку сын мой Дмитрий вполне может оный престол наследовать…
И дальше в том же духе. Наконец мне надоел его экскурс в российское право, и я спросил в лоб:
– Но почему?
Павел Александрович несколько секунд молчал, а затем нехотя ответил:
– Во-первых, это не мое. Я не собирался править империей, и, если, не дай бог, что случится с тобой, то я абсолютно не готов к этой ноше. И уж лучше я откажусь сейчас, чем ввергну империю в кризис потом.
– А во-вторых?
– А во-вторых, я не могу быть моральным авторитетом для империи. Моя личная жизнь…
Я возразил:
– Моя личная жизнь также не является образцом!
Тот покачал головой.
– Нет, Миша, тут трудно сравнивать. Ты не оставлял сына на воспитание родственникам, не женился во второй раз морганатическим браком и… Нет, я офицер, я член Императорского Дома, но на наследование я не имею никакого морального права. Да и не хочу.
Повисла тишина. Формально он прав, да и с практической точки зрения его утверждения во многом имеют под собой основания. Но в данный момент он мне нужен, что бы он там себе ни думал на сей счет.
– Дядя, я твои аргументы понимаю, но не принимаю. Интересы государства и его стабильности требуют от тебя исполнения своего долга перед империей.
– Прости, Миша, но я не готов. Дмитрий пусть становится наследником.
Я покачал головой.
– Ценю твое мнение, но согласиться с ним не могу. Империя сейчас нестабильна. Ты видишь, что происходит на улицах и что творится в мире. Мы только что пережили третью попытку мятежа за три недели. Причем последний мятеж во многом был вызван самим фактом того, кто будет наследовать престол. Соблазн был слишком велик, и Владимировичи, подстрекаемые из Лондона и Парижа, пошли на измену. Дмитрий молод и горяч и вполне может попасть под влияние новых заговорщиков. Ты же человек, умудренный опытом, битый жизнью и четко понимающий, в чем интерес государства и чем он отличается от твоего личного. Ты уже час упорно отказываешься от возможной короны, а вот отказался бы Дмитрий, если бы ему ее предложили завтра, я пока не знаю. Нельзя вот так, вдруг, даровать человеку такой невообразимый соблазн. Особенно если этот человек молод. Двадцать пять лет – опасный возраст. Так что, дядя, извини, но я настаиваю.
– Миша, не неволь меня! Позволь отказаться! – Павел Александрович буквально взвился в попытке откосить от наследования короны. – Христом Богом тебя прошу!
– Дядя, я знаю, что ты очень верующий человек. Наш Спаситель так же просил Отца своего пронести чашу мимо. Но смирился и выполнил Его волю, взойдя на Голгофу. Смирись и ты, поскольку чашу пронести мимо тебя я не могу. Единственное, что я могу тебе обещать, это вернуться к этому разговору через три года. Быть может, если Бог даст, я женюсь и обрету законного наследника. Если же нет, то тогда и поговорим про Дмитрия. В любом случае умирать или отрекаться от престола я пока не собираюсь. Так что твои обязанности ограничатся формальными визитами, приемами и прочим нужным церемониалом. В общем, мы посовещались, и я решил – быть тебе, дядя, наследником. Отвертеться я тебе не позволю, уж прости.
Помолчав, я добавил:
– Ты однажды уже оставил сына. Не пытаешься ли ты оставить его еще раз, но уже водрузив ему на плечи охваченную кризисом империю? Посмеешь ли ты умыть руки, а, дядя?
* * *
– Скоропадский?
Я хмыкнул, увидев знакомую фамилию в списке.
– Точно так, государь, генерал Скоропадский. Есть все основания для обвинения в участии в заговоре против вашего величества и антигосударственной деятельности.
Криво усмехаюсь.
– Что ж, видно, от судьбы не убежишь.
Батюшин изогнул бровь в немом вопросе, но я не счел нужным посвящать его в то, что не случилось и, надеюсь, никогда не случится.
– Ладно, Николай Степанович, тут все понятно. Кстати, у вас же есть данные о масонских организациях, других тайных обществах и их членах в России?
Глава Следственного комитета кивнул.
– В целом – да. Разумеется, данные неполные, но мы получаем копии досье из МВД и Отдельного Корпуса жандармов.
– Прекрасно. Тогда подготовьте соответствующую бумагу об объявлении членства в масонских организациях и прочих тайных обществах тождественным членству в антигосударственных организациях и участию в заговорах против государя императора. Для помилования всем масонам и прочим дается месяц сроку, в течение которого они должны лично явиться в отделения Следственного комитета и дать полные показания как о своем участии в этих организациях, так и об известных им других членах масонских лож и прочих тайных организаций, а также об их деятельности. Кто не явится или «забудет» что-то упомянуть при даче показаний, с того обвинение в антигосударственной деятельности не будет снято. И, разумеется, проверьте поголовно всех известных вам членов тайных обществ на предмет участия во всякого рода заговорах.
