Советница дрожала, как перетянутая струна дайры, но не от страха, а от ожидания непонятно чего. Когда мы поднялись по лестнице и скорее услышали, чем увидели беснующийся океан, она подошла к силовому полю, постояла рядом с ним несколько мгновений и полыхнула разочарованием. Потом о чем-то заговорила с Амси в личном канале. А когда договорилась, и в ее эмоциях появилось мрачное удовлетворение, призывно помахала мне рукой и поплелась вправо, к тому месту, где обычно находился навес.
Остановилась, не дойдя до него четырех-пяти шагов. Подождала, пока я оставлю оружие у пляжного домика и подойду, вцепилась в ладонь и решительно тряхнула волосами:
— Мы готовы!
В прозрачной пелене, которая отделяла нас от бушующей стихии, тут же протаял продолговатый проход, и советница потянула меня вперед. Четыре десятка шагов по помосту, который искин при мне ни разу не поднимал, да еще и в окружении волн, то взлетающих во тьму над головой, то проваливающихся во тьму под ногами — и площадка с «языком» трамплина, а также защищающий ее круглый силовой пузырь начали подниматься вверх. Одновременно с этим вокруг нас стало «расти» и ограждение. Потом площадка поднялась на предельные двадцать шагов, советница попросила меня взяться за поручень, и Амси убрала силовое поле.
Рубашку с плеч Тины унесло первым же порывом ветра. Им же в нас плеснуло водяной взвесью, а меня хлестнуло по лицу волосами стоящей передо мной женщины. Но она всего этого даже не почувствовала — одновременно с исчезновением защитной пелены ухнула в состояние безмыслия. Точно в такое же, как в бою. И стряхнула с себя абсолютно все эмоции. А когда об основание трамплина разбилась следующая волна, и нас окатило целым водопадом брызг, вернулась в реальность в каком-то безумном состоянии души… чтобы потребовать опустить помост ниже!
Я слегка напрягся — без лент персональных антигравов и без жилетов это было рискованно. Но сразу же вспомнил, что мы не на скутере и не в открытом океане, а во владениях Амси, и возражать не стал. Правда, взялся за поручень обеими руками так, чтобы Тина оказалась между ними. И плеснул в женщину обещанием поддержать любое ее начинание.
К моему удивлению, для того чтобы насладиться буйством ночного океана советнице хватило всего половины кольца. Потом она попросила Амси снова включить силовой пузырь, вернуть нас на берег и поднять джакузи. А когда мы забрались в горячую воду, устроилась рядом со мной, раскинула руки в стороны и невидящим взглядом уставилась в облака, только-только начинающие светлеть:
— Знаешь, вчера, в Последнем Пристанище, я вслушивалась в эмоции всей той толпы, которая собралась на похороны наших вассалов и слуг, и в какой-то момент поняла, что не хочу иметь с этим миром ничего общего! Ведь из полутора сотен благородных нам по-настоящему сочувствовали только пятеро ар Койренов и Софа. Все остальные, включая ар Дирга, ар Сиерса и мою мать, сочувствие лишь изображали, а на самом деле думали о чем-то своем…
— У дяди Витта пухла голова из-за тех проблем, которые мы ему подкинули… — вздохнул я. — Не знаю, заметила ты или нет, но к нему постоянно подходили помощники, что-то докладывали, получали какие-то приказания и исчезали. И потом, за свою жизнь Лайвенский Пес потерял столько близких людей, что стал относиться к смерти почти равнодушно. Мастер Элмар тоже привык держать чувства в узде. Поэтому переживал, но отстраненно, самым краешком сознания. А твоя мать до смерти боялась, что в этот раз я ее не прощу, поэтому ни о чем, кроме этого, думать была не в состоянии.
— Хорошо, пусть нам сочувствовало даже десять человек. Десять из ста пятидесяти! — воскликнула она. Потом перевернулась на бок, чтобы видеть мое лицо, и продолжила: — А во время тризны я то и дело ловила себя на мысли, что схожу с ума от желания выставить из нашего дома всю эту пьющую и жрущую толпу ударами ножен, заколотить дверь и забыть обо всем, что останется снаружи…
— Не ты одна! — пожал плечами я. — Когда гости разъехались, и мы с Майрой пошли навещать Фиддина и Дитта, она сказала, что смерти наших вассалов выморозили ей душу. Поэтому в посольстве она рубила всех подряд, не чувствуя ничего, кроме желания убивать. А в Последнем Пристанище и во время прощальной тризны не изображала холод в эмоциях, а ощущала себя самой настоящей Вьюгой.
— В посольстве и я чувствовала себя приблизительно так же… — криво усмехнулась женщина. — А еще страшно ненавидела ту хейзеррку, которую ты отпустил. Впрочем, эту эмоцию ты наверняка слышал.
— Еще бы: ее ненавидели вы все! Только отпустил я ее отнюдь не из-за симпатичного личика и хорошей фигурки…
— А из-за чего?
— Амси сказала, что эта девица — единственная, кто еще ни в чем не замазан. Она прибыла из Глевина, чтобы получить первое задание. А ар Ассаш, познакомившись с сопроводительным письмом, орал, как резаный, и все последующие дни называл ее бесполезной смазливой дурой!
— Тогда мы тебя, наверное, простим. Когда-нибудь… — грустно пошутила Тина, тут же помрачнела, схватилась за браслет и несколько мгновений смотрела сквозь меня. А когда снова расслабилась, то виновато улыбнулась: — Подключалась к камере в спальне. Хотела убедиться, что с девочками все в порядке. Прости, ничего не могу с собой поделать — где-то глубоко-глубоко внутри страх все равно остался…
— Не за что тебя прощать, сам занимаюсь тем же самым! — успокоил ее я, и, подумав, предложил: — Если на душе так неспокойно, может, вернемся?
— Чуть-чуть попозже! — отказалась она. Потом села, оперлась спиной и локтями о бортик джакузи, кинула взгляд на бушующий океан и расстроено вздохнула: — Шторм, вроде бы, совсем рядом, но из-за отсутствия ветра и брызг он кажется ненастоящим. И не пугает. Вообще…
— На скутере все совсем по-другому! — буркнул я.
Тина отрицательно помотала головой:
— Скутер — это автопилот, ленты антиграва, жилет, полумаска, закрытый купальник и ты. Поэтому, если дух и захватывает, то только от восторга.
— А на верхней площадке вышки?
Глаза Тины затянула поволока все того же безумия:
— Там тебя и беснующуюся стихию не разделяет вообще ничего: ты чувствуешь ее душой, сердцем, кожей, и поэтому сам становишься ею!
После этого признания советница ненадолго ушла в свои мысли, а свою мысль закончила только после не такой уж и короткой паузы: — Чем-то похоже на купание в струях проливного дождя, только напрочь вышибает из головы все мысли…
…Перед тем, как перейти домой, мы ополоснулись, высушили волосы и оделись, как на тренировку. Ибо спать не хотелось от слова «совсем», а кое-какие планы на предрассветное утро уже появились. Собрав волосы в «хвост» и затянув ремни сбруи, Тина, как и любая из моих женщин, сначала посмотрелась в зеркало, а затем повернулась ко мне, чтобы не только почувствовать восхищение, но и увидеть его в моих глазах. А когда я с удовольствием полюбовался ее ладной и очень женственной фигурой, благодарно поцеловала в щеку и привычно скользнула за левое плечо.
До подвала и потом, по дому, она шла точно так же, не только изображая, но и по-настоящему ощущая себя советницей. Поэтому в гостевые покои, выделенные раненым, я заходил более-менее успокоенным.
Вошли практически бесшумно. Пересекли гостиную, переступили через порог спальни и замерли, глядя на близняшек, что-то выговаривающих Дитту, с немым укором. С укором — чтобы не рассмеяться. Ибо других эмоций девушки, грозно хмурящие брови, мечущие из глаз молнии и потрясающие сжатыми кулачками, не вызывали.
Парень, мгновенно среагировавший на наше появление, изобразил ужас и взглядом показал этой парочке на нас. А когда они не поняли, негромко выдохнул:
— Доброй ночи, арр и аресса!
— Привет, Дитт! — шепотом поздоровался я, дождался, пока его поприветствует и Тина, а потом перевел взгляд на Хельгу с Хильдой и добавил ему тяжести: — Здравствуйте, дамы! Объясните, пожалуйста, что заставило вас нарушить уговор в первую же ночь?
Девушки, только-только присевшие в реверансе, покраснели до корней волос:
