– Разумеется! Восхищения, восторгов! Даже мсье Белкрафт был в изумлении и сделал так, – и он потешно округлил глаза. Самое смешное, что в исполнении Георга такая реакция могла означать что угодно, вплоть до крайнего неодобрения. – Как вы себя чувствуете? – добавил Мирей уже без шутовских замашек.
– Гораздо лучше, благодарю. Как дела в кофейне?
– О, превосходно! – откликнулся он живо. – Ваши друзья из Марсовии, как это говорят… заимели сердца публики?
– Завоевали.
– Уи, уи, завоевали, – закивал Мирей. – А сегодня Клод рассказал презабавный анекдот, которого я не знаю, вот послушайте…
Десерт представлял собой сливочный мусс, облитый шоколадом, на бисквите с пропиткой из кофейного ликёра – приятное сочетание, но, скорее, усыпляющее, чем бодрящее. Тем не менее, оно показалось мне безупречным – после бессонной ночи, тревожных видений и утра, наполненного беспокойством. Размышления об Элси и её судьбе отошли на второй план; зато детали, которые прежде виделись неважными, предстали теперь в новом свете.
«Я взяла своё лекарство и… и… я не виновата!»
Какое лекарство она имела в виду – и почему это могло принести вред? Недолгие раздумья привели к выводу, от которого по спине пробежали мурашки: лауданум, настойка, которую ещё недавно назначали едва ли не чаще, чем любое другое лечение. При болях, истощении, кровотечениях, от уныния или излишне возбуждённого воображения, от беспокойства и даже от желудочных колик… И, разумеется, при бессоннице и изматывающей тревоге без лауданума не обходилось.
Элизабет Тиллер с угрозой для собственной жизни бежала от супруга и затем долго скрывалась от него. Печаль, волнение, страх, возможно, что и боли от побоев в прошлом – она наверняка страдала; логично предположить, что врач прописал ей лауданум.
Могла ли она подлить его в еду или питьё?
Эта настойка очень горькая, с заметным красно-коричневым цветом. Её вкус невозможно не заметить, скажем, в вине или в чае. А в кофе? Или пересолёной пище? Или в перчёной?
Дядя Рэйвен упоминал, что мой отец очень любил острое…
Сердце у меня сжалось, но довести размышления до логического конца я не успела, потому что услышала на улице крик – и узнала голос Мэдди.
Посторонних в кофейне к тому времени уже не осталось. Зал опустел; со всех столов до единого было уже убрано, а увядшие цветы, которые следовало заменить свежими, неаккуратным пучком торчали из ведра. Но главные двери, по вечерам обыкновенно запертые изнутри на засов, сейчас поскрипывали на ветру, распахнутые настежь. Очевидно, что Мадлен успела отправить домой дневных помощниц с кухни и прибраться перед завтрашним днём… так что же заставило её выйти?
– Постойте же, глупая женщина! – с несвойственной ему жёсткостью рявкнул Мирей, в последний момент хватая меня за талию и возвращая обратно в кофейню. Лицо его побелело, как полотно. – Погодите, молю! А если там опасно?
– Но Мэдди…
Хватка у него оказалась неожиданно крепкой, хотя руки и дрожали.
– Мадемуазель Рич не хотела бы вам вреда! – твёрдо произнёс он, пусть в последний момент голос у него и сорвался. – Будьте здесь, прошу, пока я…
Договорить Мирей не успел – снаружи отчётливо и страшно прогремел выстрел. Руки, удерживающие меня, разжались; я наконец выскочила наружу, оглянулась, пытаясь хоть что-то разглядеть в окружающем сумраке… Из низин, от реки, поднялся туман, заволакивая окрестные улицы белесоватой пеленой, приглушающей звуки. Наверное, поэтому Мэдди мне удалось различить лишь тогда, когда она пошевелилась – и отстранилась от человека, до того бережно сжимавшего её в объятиях.
«Лайзо».
Узнавание было первым; бессмысленный и глупый укол ревности – вторым.
…а затем я рассмотрела в тумане ещё два силуэта: сгорбленный, трясущийся от ужаса ребёнок у стены дома, на углу, и недвижное тело громилы, распластавшегося на тротуаре.
Сильно пахло кровью, порохом и ещё чем-то неприятным.
Чуть поодаль валялся топор.
Позади меня раздался судорожный вздох, и кто-то – вероятно, Мирей – рухнул без чувств прямо на пороге кофейни. У меня перехватило горло; тем не менее, я нашла в себе силы выпрямиться и громко, чётко спросить:
– Что здесь произошло, хотелось бы знать?
– Покушение на убийство, – бесцветным голосом ответил мужчина, выступая из туманной пелены, словно призрак; облик его был мне смутно знаком – кажется, мы сталкивались несколько месяцев назад в особняке у дяди Рэйвена, когда я нанесла визит, не согласовав заранее время. – Ваша подопечная не пострадала, как и водитель. Надеюсь, они согласятся ответить на несколько необременительных вопросов?
Мужчина, казалось бы, не ждал ответа, но цепкий взгляд его, блуждающий по окрестностям, и пистолет за поясом со знаком Особой службы на рукояти говорили достаточно красноречиво. Спорить я не стала и кивнула, добавив только:
– Не здесь. В кофейне.
– Возражения отсутствуют, – так же бесцветно откликнулся мужчина.
Из тумана вынырнул ещё один человек, вероятно, его подчинённый и, после обмена взглядами, склонился над телом поверженного великана. Мы же – все, включая трясущегося ребёнка, грязного и тощего мальчишку лет девяти – переместились в «Старое гнездо».
Мэдди выглядела бледной и напуганной; у Лайзо кровью пропитался рукав… к счастью, виной тому была лишь царапина, пусть и весьма глубокая, а более серьёзных ран чудом удалось избежать.
Рассказ о происшедшем не занял много времени.
Вечер в кофейне, оказывается, закончился чуть раньше обычного, потому что у Элейн разыгралась мигрень. Они с Клодом – с разрешения Мэдди, разумеется – отправились в верхние комнаты, чтобы отдохнуть. Посетители же, лишённые развлечений, вскоре также откланялись. Уборка и приготовления к завтрашнему дню шли своим чередом, когда в двери – запертые, естественно – настойчиво постучался ребёнок и попросил о помощи… попросил знаками, ибо он был немым. Мадлен, которая сама долгое время провела без голоса и возможности говорить, сжалилась над ним и вышла на порог; ребёнок потянул её дальше, в сторону угла, где заворачивала улица. Казалось бы, чего бояться там, где каждый камень знаком, в одном из самых респектабельных кварталов Вест-хилл?
Мэдди решила, что нечего.
А в следующее мгновение из-за злосчастного угла вылетел громила с топором, и одним Небесам ведомо, что случилось бы, если б не подоспел Лайзо.
От первого удара Мадлен увернулась сама, успев ещё и ребёнка оттолкнуть в сторону, в безопасное место. Второй Лайзо парировал ножом… но что такое нож против топора, да к тому же в руках силача? Мэдди закричала, бугай замахнулся снова и на сей раз сумел чиркнуть Лайзо по предплечью – а затем раздался выстрел.
И весьма меткий.
Дядя Рэйвен не слукавил, когда пообещал, что за нами будут теперь присматривать чуть внимательнее, чем прежде; одной пулей несостоявшегося охотника за головами убило наповал. Беда в том, что опознать бы его по лицу теперь, увы, теперь бы точно не получилось. А ребёнок мало того что оказался взаправду немым, так ещё и ничего не знал, похоже. С наводящими ужас «осами» он общаться отказывался даже знаками. После чашки какао и куска подогретого кекса мальчик немного успокоился и осмелел; Мэдди, как умела, расспросила его. И никого из нас, пожалуй, не удивило, что наняла ребёнка – за кусок чёрствого хлеба и сладкое яблоко – женщина в чёрном.
– Фрэнсис Марсден, – выдохнула я.
– Вполне вероятно, – согласился мужчина с пистолетом, который и совершил спасительный выстрел. – Леди Виржиния, мы сопроводим вас и ваших гостей до особняка.
Судя по его лицу, возражения не принимались… впрочем, я и не собиралась возражать.
Меня била дрожь.
Впрочем, до особняка мы добрались без приключений. Супруги Перро поначалу всполошились, предположив, что Мадлен едва не стала жертвой из-за них, и мои туманные объяснения нисколько их не успокоили. Царапина Лайзо вообще поразила Клода до глубины души; он резко побледнел – могло даже показаться, что непереносимость вида крови свойственна всем марсовийцам без исключения. Но все волнения прекратило одно-единственное замечание человека из Особой службы, сопровождавшего нас:
