Артур же вёл Анну на невидимом психическом поводке очень, очень аккуратно, мастерски избегая обнаружения и добиваясь от командира желаемого. Возможно, ему пришлось временно приглушить умственные способности девушки, но это также было задачей на миллион империалов.
Непонятно было другое: почему Зигфрид-Медичи вообще это делает?
Фигаро ещё раз быстро проанализировал поведение старого колдуна по пути к Рогатой горе и ещё раз пришёл к очевидному выводу: что-то произошло по пути сюда, незадолго до того, как Анна Гром рассказала им историю своей битвы с Нелинейной Гидрой. До этого командир “Дубин” была для Мерлина Первого не более чем загадкой — интересной, обязательной к изучению, но явно не приоритетной. Приоритетом по-прежнему оставался Демон, но сейчас Зигфрид-Медичи точно с цепи сорвался, и явно не просто так.
Следователь тихонько вздохнул. Он понимал, что старый прохвост непременно расскажет, в чём дело, причём во всех подробностях. Вот только для этого нужна была самая малость: остаться в живых. Умереть Фигаро не особо боялся: жизнь была конечна и с этим фактом он давно смирился. Но умереть на самом интересном месте — такой вариант следователя совершенно не устраивал.
Туман вокруг постепенно рассеивался, тьма тоже нехотя отступала, давая свободу тусклому бледному свету, однако смотреть пока что всё равно было решительно не на что: под ногами скрежетал чёрный камень с редкими вкраплениями чего-то, похожего на застывшее стекло, а по сторонам из тумана хмурились шипастые скалы, похожие на зубья самой большой в мире пилы.
Им пришлось надеть дыхательные маски: на такой высоте воздух был уже настолько разрежён, что дышать им без специальной аппаратуры было бы сложно, даже пройдя предварительную акклиматизацию — а её никто не проходил. К счастью, склон, по которому они шагали, был довольно пологим; “Мамонт” умудрился забраться почти на самый верх.
Метлби тащил на себе оборудование, которое магистр собирался использовать для поиска и настройки другого оборудования, брошенного где-то здесь, неподалёку от аномалии. Он шёл, хмуро уставившись на небольшой чёрный ящик, который нёс в руках, ухватив за похожие на уши прорезиненные ручки, и тихо ругался. На ящике имелась шкала вроде часового циферблата, где бегала туда-сюда маленькая серебряная стрелка, и её движения явно не вызывали у Метлби положительных эмоций.
— Я, конечно, знал, что компас будет показывать полную чушь, — ворчал магистр, — но чтобы разом отказали все инерционные трекеры… Где теперь искать весь этот хлам? Ладно, надеюсь, возле самой аномалии эфир, всё же, не в таком застое…
Метлби ругался, Анна болтала, Фигаро думал, а инквизитор мрачнел. Френна в принципе сложно было назвать эталоном оптимизма, но сейчас инквизитор хмурился, сжимал зубы, а вскоре достал из ножен свою зачарованную шпагу и далее шагал крепко сжимая её в кулаке, направив острие вниз и чуть влево. Следователь уже видел такую исходную позицию для фехтования; блистательный Стефан Целеста под настроение любил хорошенько отделать столичных фанфаронов на подпольных дуэлях, куда ученики Академии зачастую приглашались целыми курсами. Это было полностью и абсолютно запрещено, но перечить господину Целесте не решалась даже жандармерия. К тому же Целеста никого никогда не убивал — так, максимум, мог отчекрыжить ухо или пустить кровь из филейных частей.
«Интересно было бы посмотреть на эту парочку в бою — инквизитор из Ударного Отряда и магистр высшей категории. Без колдовства, сталь на сталь. Я бы поставил на Френна. Как бы хорош ни был Стефан Целеста, но он учился фехтовать в салонах, пусть даже и у мастеров своего дела… Хотя ходили слухи о какой-то поездке магистра на Дальний Восток, за Великую Стену… А Френн, вот, наверняка обучался у инструкторов Ударного Отряда… В общем, бес их знает. Пятьдесят на пятьдесят…»
— Стоять.
Инквизитор произнёс это, как показалось Фигаро, чуть ли ни шёпотом, но тон приказа был абсолютно непререкаем; на месте замерла даже Анна Гром.
— Что…
— Там. Впереди. — Голос Френна срывался на шёпот, но в нём всё равно звенела сталь. — Что-то большое. Огромное.
— Откуда…
— Колдовство постепенно возвращается. Похоже, мы рядом с аномалией.
И верно: следователь тоже чувствовал слабый, но вполне ощутимый холодок эфира между ушами. Это было неожиданно приятное чувство, словно Фигаро вышел на улицу из подавала, в котором просидел так долго, что забыл как пахнет свежий воздух.
— Дьявол! — Анна Гром вцепилась руками в волосы; её лицо исказилось, и девушка упала на колени. — Твою в душу мать! Как же больно!
— Что с вами? — Метлби рывком подскочил к командиру и бесцеремонно оттянул пальцем ей правое веко. — Ага. Ага. Зрачки расширены, жар, тремор. Не могу нащупать пульс, но, похоже, тахикардия. Можете открыть рот?
— Я… — Анна Гром внезапно резко нагнулась вперёд, и закашлялась. На холодном камне остался след рвоты. Девушку трясло; тело Анны буквально ходило ходуном.
— Надо возвращаться. — Метлби решительно встал, отряхивая колени. — У неё какой-то приступ. Конкретнее ничего не скажу без лабораторного оборудования и… Э-э-э? Что за…
Лицо Анны на мгновение подёрнулось мертвенной бледностью, а затем, наоборот, залилось нездоровым румянцем. Глаза девушки маслянисто заблестели; она рассеяно коснулась лба и несколько раз моргнула.
— А? Что? — Голос Анны звучал до такой степени неестественно, что Фигаро мысленно заорал. — Я, кажется…
Но Метлби не дал ей договорить.
Не успел отреагировать даже Френн, а уж следователь и подавно не ожидал от магистра такой прыти: Метлби сунул руку куда-то за пазуху, достал что-то маленькое и блестящее и ткнул этим чем-то Анне в шею.
Щёлк!
Глаза командира «Шипастых Дубин» закатились, и Анна Гром упала на землю без чувств.
— Вы ополоумели?! — Заорал Френн. — Что вы себе позволяете?!
— Заткнитесь, — бросил магистр; было видно, что он с трудом удерживает себя в руках. — Вы идиот, или где? Вы что, не заметили, что она под псионическим контролем? Немедленно поставьте хоть какие-то щиты — насколько эфира хватит. Возможно, то, что её контролировало, теперь попытается взять под контроль нас.
— Вы…
— Я дал ей транквилизатор. Совершенно безопасный. Она спит.
Фигаро схватился за голову. Френн тоже.
— Да что с вами такое? — Метлби медленно переводил удивлённый, но, в то же время, полный подозрения взгляд со следователя на инквизитора, и обратно. — Вас что, тоже под контролем держат? Я, если что, могу…
Договорить он не успел.
Раздался до боли знакомый Фигаро звук — тихий хлопок, и в воздухе рядом с лежащей на камне Анной Гром появился Артур-Зигфрид Медичи, более известный в миру как Мерлин Первый.
— Вы, — отрывисто произнёс он, ткнув пальцем в Метлби, — я оторву вам руки. Но потом. — Вы. — Резкий поворот в сторону Фигаро и Френна. — Взвалили её на плечи и потащили. В темпе, в темпе! Левой, левой, раз, два, три!
…Великую Четвёрку, или же, попросту Колдовской Квадриптих обычно изображали на картинах в стиле весьма далёком от реализма: Абдул Альхазред любил, чтобы ему дорисовывали мощные скулы и пышную чёрную бороду (заставить расти свою собственную козлиную бородёнку у него не получалось даже колдовством), Моргана Благая никогда не позировала, но при этом позволяла рисовать себя кому угодно и как угодно, а Абдурахман ибн Хаттаб не разрешал изображать себя на полотнах вообще. Зато современники нарисовали несколько неплохих портретов Мерлина Первого, с которых впоследствии срисовывали неплохие же копии.
Метлби, в отличие от Фигаро, не прогуливал пары истории колдовства. Более того: магистр был автором трёх исторических эссе, одно из которых называлось «Взлёт и падение Первого Квадриптиха».
— Вы, — начал он, комично хлопая глазами, — вы…
В который раз Фигаро оценил талант Артура-Зигфрида именно как талантливого манипулятора. Он не стал парализовывать Метлби, стирать ему память, обрушивать на магистра громы и молнии или раскалывать у него под ногами скалы.
