— Тут шикарная библиотека. Леса, горы, реки, забавные создания, хранящие мудрость веков или просто пытающиеся тебя сожрать — замечательное разнообразие! Вечером я пью у камина коньяк и глажу кота, а шкаф читает мне книги или просто рассказывает сказки. Иногда я играю на рояле, и тогда по стенам прыгают загадочные тени от свечей в старинных канделябрах. Утром я всегда хожу в баню, а после ныряю в прорубь. Это хорошая жизнь, Фигаро, и меня она полностью устраивает.
— Но вы же бог. — Следователь с силой провёл рукой по волосам; ничего, абсолютно ничего не приходило ему в голову. Они проехали полмира для того, чтобы найти Луи де Фрикассо, и вот теперь он даже не знал, что…
— Бог? — Лудо усмехнулся. — Богов я ем на завтрак… Шучу, шучу. Это занятие мне надоело ещё в миллион лет назад и в другом мире. Но у вас странноватые вопросы для человека, который всё это время искал меня, истово желая попросить спасти вселенную.
— А спасёте?
— Нет. — Лудо чуть качнул головой. — Спасать придётся вам самим. Я тут ничем помочь не могу. Артур с компанией настолько хитро всё закрутили… Кстати, господин Мерлин, вылезайте уже из своего колечка. Глупо же.
Орб чуть дёрнулся на пальце следователя, и в воздухе по правую руку от Фигаро появился Артур-Зигфрид Медичи.
На старика было больно смотреть. Ещё с утра Мерлин жутко ругался, потрясая кулаками и метая громы и молнии (не фигурально, а вполне по-настоящему: над головой колдуна клубилась маленькая чёрная туча).
«Фигаро, — орал Артур, — вы же понимаете, что у меня нет времени на походы в лавку за колбасой! Я могу полноценно функционировать лишь в непосредственной близости к Орбу! У меня не было времени решить эту проблему, хотя я уже примерно понимаю, как это сделать! Нам нужно, вообще-то, спасать мир! На кой ляд вам сдался этот Сандерс?!»
Сейчас же Первый Колдун, основатель Колдовского Квадриптиха, отец классической школы колдовства выглядел просто жалко.
Обычно Мерлин хорошо скрывал свои чувства. В конце концов, ему пришлось долго и нудно бороздить политические океаны, которые, обычно, состоят вовсе не из шоколада. Артур умел держать себя в руках, и самые невероятные глупости совершал с непроницаемым выражением на лице, лишь позже, в одиночестве давая волю чувствам.
Но сейчас…
Артур уставился в пол, потёр рукавом мантии нос, и пробормотал:
— Привет, Луи.
— Здравствуй, Мерлин Первый. — Луи де Фрикассо отвесил лёгкий шуточный поклон. Его странные зелёные глаза сверкнули, но вот что в них промелькнуло — улыбка или что-то другое, Фигаро так и не смог понять. — Вот мы и снова встретились.
— Зачем? — Старый колдун, наконец, не выдержал; его борода взъерошилась, а руки сжались в кулаки. — Какого хрена ты гонял нас по всей хляби?! Это такие специфические шутки? Или ты хотел что-то нам показать? Что-то до нас донести? Если да, то мы ничего не поняли, и твой урок, Лудо, горохом отскочил от стенки наших твердокаменных лбов. Уж извини.
— Ну? — Луи удивлённо поднял брови. — Ты что же, не рад встретиться с Морганой?
— Я-то рад, — Артур скрипнул зубами, — но неужели нельзя было просто закрыть эту аномалию, расколдовать старушку, и тем самым предотвратить черт знает какое количество смертей?!
— Нет. — Существо в кресле зевнуло. — Миры я уже спасал. Толку от этого мало, если он вообще есть. Вы будете выкручиваться из этой истории с Демоном самостоятельно. Впрочем, я, кажется, это уже говорил, нет?
— Да я… Да мы… — Мерлин буквально раздулся, словно воздушный шар. Казалось, ещё немного, и старика буквально разорвёт на части.
— Артур, заткнитесь, пожалуйста.
Фигаро сам не поверил, что сказал то, что сказал.
Однако на Мерлина его слова произвели поразительный и мгновенный эффект.
Артур-Зигфрид Медичи заткнулся, вытянувшись в воздухе по стойке «смирно». Его словно огрели по голове кирпичом: колдун просто молча хлопал глазами, и… молчал.
Луи де Фирикассо захохотал.
Он смеялся очень звонко, очень искренне и так заразительно, что Фигаро, против собственной воли, тоже улыбнулся. Мельком он заметил, что у запрокинувшего голову на спинку кресла «шерифа» ровные мелкие зубы, сильно пожелтевшие от табака, и удивился: в конце концов, Луи мог бы принять совершенно любой облик. Или это его настоящее обличье?
— Настоящего, Фигаро, у меня давным-давно нет, — Луи, наконец, перестал смеяться, и только тихо похихикивал, утирая выступившие в уголках глаз слёзы, — но то, что вы видите, действительно, было последним. Его я носил будучи человеком. Ну, до всех этих экспериментов Артура и его компании… Ах, чёрт, ну вы и выдали… Я, было дело, мечтал сказать Мерлину в лицо нечто подобное, но вы меня опередили, ха-ха-ха!
— Почему вы остались? — Следователь дрожащей рукой вытер пот со лба. — Почему не ушли вместе с остальными участниками проекта? Вам надоело быть богом?
— Артур, — Луи де Фрикассо плеснул себе ещё коньяку, — впрочем, как это с ним довольно часто случается, в очередной раз выставил себя круглым идиотом. Он решил, что ментальные модификации нужно проводить над учёными с заведомо высоким интеллектом, а меня в проект взял частично из жалости, частично из мелочного желания ужучить бедного Томаша, коего он по-человечески не жаловал. Но допущение, что умный человек быстрее станет сверхчеловеком — маразм. Это всё равно, что запускать дирижабль с вершины холма, искренне считая, что лишние тридцать метров высоты станут преимуществом. Зато у подопытных мудрецов из проекта «Локсли» сохранилось нечто вроде психического импульса изучать и анализировать всё вокруг. Для них переходной этап от человека к божеству стал просто временем, которое они тратили на жадное поглощение знаний и изучение мира, как, в общем-то, и положено уважающему себя учёному. Но стать богом… Это как смерть, Фигаро: в какой-то момент — щёлк! — и устройство мира становится для тебя кристально ясным, и больше нечего изучать, и вот ты стоишь на вершине горы, на которую всю жизнь хотел забраться, озираешься вокруг и думаешь «ну, хорошо, а что дальше-то»? Они, — Луи махнул рукой куда-то в сторону потолка, — думали, что мир в своей основе невероятно сложен. А это не так; в основе он, как раз, предельно прост. И вот эту простоту, этот чистый лист, это изначальное начало можно вертеть как душе угодно, складывая из него узоры любой сложности: физические законы, пятые измерения, шестые континенты, птичек, бабочек, смыслы бытия, атомы, кварки… Муравей превращается в человека, и вдруг понимает, что ему больше не о чем общаться с другими муравьями, а до муравейника ему нет вообще никакого дела — не жить же там, в самом деле? И они ушли. Не знаю куда; кто-то создал себе мир по вкусу, кто-то вообще двинул за пределы того, что мы называем реальностью, а кто-то просто слил себя с Изначальным, да и был таков.
— В то время как вы?..
— Я был дурачком с повреждённым мозгом. Мои желания были просты: вкусно поесть, сладко поспать там, где не дует, и не получить по рылу от очередного благодетеля. Когда я стал тем, кем стал, для меня ничего особо не изменилось. Я не хотел изучать мир — он был для меня понятен и раньше. Я не хотел поглощать триллионы петабайт информации — зачем? Я был просто рад, что теперь могу чувствовать полнее, думать чётче, не страшиться боли, не опасаться ничего сущего и не-сущего, путешествовать… Оказалось, я очень люблю путешествовать, и этому занятию я посвятил довольно много времени. Мне незачем и некуда было бежать; мои старые желания остались со мной, новых божественный статус не предоставляет, там только холодная и простая истина, звёзды и миры за мирами в иных мирах. И я остался здесь. Хотя, конечно, вдоволь напутешествовался, натворился и науничтожался тоже. Я приструнил своё всемогущество, максимально приблизился к человеку и притворился, что я — шериф Сандерс. И мне, повторюсь, эта жизнь нравится.
— Вы могли убрать у меня из головы саму мысль о том, где вас искать. Сделать так, чтобы я никогда не приехал на Хлябь. — Фигаро медленно потёр виски пальцами; у него начинала болеть голова. — Но вы этого не сделали. Вы хотели, чтобы вас нашли.
