"Фантастика 2025-32". Компиляция. Книги 1-36 (СИ) - Вязовский Алексей

— Машка! Елки-палки! Да чтоб тебя! Отдай!

Моя не по годам резвая дочь подтащила к камину табуретку, залезла на нее, ухватила яйцо стоимостью в несколько московских квартир и потянула его в рот. Я бережно посадил ее на колени и попытался отобрать. Хрен там!

— Лен! — бессильно выкрикнул я. — Спасай! Она его сейчас съест!

— Машенька! Иди ко мне, солнышко!

Лена помахала у дочери перед носом пластмассовой машинкой и изъяла бесценное изделие из хищных детских лап. Уфф! Отлегло! Лена укоризненно посмотрел на меня и поставила яйца повыше.

— Сереж, нужно вывезти это отсюда. И рубль Константиновский — не та штука, чтобы его в прикроватной тумбочке держать. Я, когда папе об этом сказала, он чуть в обморок не упал. Хочет приехать, своими руками потрогать.

Я ничего не сказал. Мне, может, по приколу этот рубль перед сном в руках повертеть. Зачетная штука, да и лысина у мастера неплохо получилась. Сразу видно, старался. Хотя, откровенно говоря, я пытался рассмотреть в своей покупке хоть часть тех денег, что за них заплатил, и у меня это получалось с большим трудом.

— Папа! Папа! — тыкала Машка в огромную плазму, где я в записи давал интервью Листьеву.

— Скажите, Сергей Дмитриевич! — спросил Влад, который сегодня снова надел на эфир галстук-бабочку в горошек и цветастые подтяжки. — Куда вы денете те сокровища русской культуры, которые купили в Лондоне? Вы спрячете их в своем зарубежном сейфе, чтобы продать, когда вырастут цены? Среди московского бомонда превалирует именно эта мысль…

— Ни в коем случае! — ответил тот я, который выступал по телевизору. — Эти реликвии — достояние народа России, и я верну их людям! Не западный толстосум положит их в свой сейф! Они будут выставлены в музее, где любой школьник сможет их увидеть!

— Вы собираетесь передать пасхальные яйца и константиновский рубль в Эрмитаж? Или, может быть, в Русский музей?

— Зачем? Открою собственный. Это же не последние мои покупки. Планирую привезти в Россию и Рериха, и Брюллова. Идут переговоры насчет нескольких картин Марка Шагала.

Тут мне удалось поразить Листьева.

— Какую сумму вы готовы потратить на эти шедевры?

— Верхнего лимита нет, — понтанулся я. — Буду возвращать России то, что у нее незаконно отняли.

На самом деле мое состояние приближалось полумиллиарду долларов. Это с учетом стоимости СНК, банков и завода в Магнитогорске. Но эта стоимость была «на бумаге», а не в деньгах. И верхний предел, разумеется, существовал. Примерно пятьдесят миллионов долларов.

— Ты у меня такой молодец! — чмокнула меня Ленка, когда интервью закончилось. — Папе уже столько профессоров позвонило. Просят, чтобы ты экскурсию устроил.

— В музее посмотрят, Лен, — поморщился я. — Ну сама представь, что твои профессора подумают, когда сюда попадут. Они же в трешках сталинских живут и зарплату раз в полгода получают.

— Да,, — поморщилась Лена, окинув взглядом позолоту, лепнину, люстру от Сваровски и дико неудобные резные диваны в зале. — Не стоит, наверное, людей смущать…

Противно затренькал телефон, и я, недовольно кряхтя, подошел к трубке. Ну вот кто смеет домой в выходной день звонить! Ведь я специально все встречи отменил, чтобы в тишине посидеть и с дочерью пообщаться. Потому как она по телевизору меня опознает уверенно, а когда видит живьем, еще сомневается, я ли это.

— Сергей Дмитриевич? — услышал я сухой деловитый голос в трубке. — Оставайтесь на линии. Борис Николаевич хочет с вами поговорить.

— Твою мать! — заорал я. — Ленка! Выключи звук! Быстро!

Я проглотил слюну и механически оглядел себя. Семейники и футболка — не самый подходящий прикид для разговора с Ельциным. Так, а с другой стороны, я у себя дома. Священное право любого русского мужика дома в труханах ходить! Мы его никому не отдадим. Это же самая духовная скрепа из всех скреп. Убери ее, и мы в немцев каких-нибудь превратимся. И вообще, я считаю, что идентификация нашего человека по признаку семейных трусов — самая верная из всех. Куда там той идеологии и религии! Люди, которые ходят дома в семейных трусах — братья навек.

— Хлыстов? — услышал я гулкий, раскатистый голос Хозяина. — Мне вот все вокруг говорят, что ты бандит и негодяй, а я вот тебя защищал. Говорил, что запутался паренек по молодости. А ты вон чего натворил!

— Да ничего такого я не творил, Борис Николаевич! — я с трудом проглотил комок в горле. — Наговаривают на меня!

— Как наговаривают? — удивился Ельцин. — А про Константиновский рубль передачу по телевизору показывают! Я же прямо сейчас ее смотрю. Или это не ты?

— Ах! Вы об этом! — я с облегчением вытер пот со лба. — Да это мелочи! Я же для всей страны стараюсь. Жена вот подсказала…

— Жена? — удивился Ельцин. — Не знал, что ты женат.

— Свадьба через три недели, Борис Николаевич! — ответил я.

— Ну, привет жене! — пророкотал Ельцин в трубку. — Молодец, хвалю!

— Тебе Ельцин привет передает, — сказал я Ленке, и та от неожиданности выронила из рук чашку, которая с задорным звоном разлетелась по мрамору пола мелкими брызгами. — Привет жене, так и сказал.

— О, господи! — совершенно по-бабьи всплеснула она руками и села на ковер, где Машка с упоением терзала ни в чем не повинного кота. — Дожили! Президент домой звонит. Через месяц на Кристис будет выставлено несколько картин Репина и Маковского, Сереж. Купим?

Я подумал и ответил.

— Я, Ленок, в душе не чаю, кто такой этот Маковский. А у Репина знаю только картину «Приплыли». Если ее продают, за любые деньги купи. Я ее пацанам показывать буду. Они обзавидуются. А вообще, занимайся этим сама. У меня дел за гланды. Сделаем тебе музей, а помещение в мэрии я пробью. Вот туда и будем все покупки свозить. Не хочу дом в склад антиквариата превращать. Помнишь Николая Сергеевича? Ну, толстый такой, лысый… У него еще угольный разрез в Кузбассе. Представляешь, купил кровать, на которой Мария-Антуанетта с любовниками кувыркалась, и дома поставил. А оттуда какие-то жуки выползли и начали все дерево в его новом коттедже жрать. Ну, по ходу, дом под снос. Там уже кое-где стропила провалились.

— Ужас какой! — Ленка в испуге прикрыла руками рот. — Хорошо, Сереж, я займусь.

Моя активность на военном фронте не осталась незамеченной. Пошли гонцы из Министерства обороны, которые начинали издалека, а заканчивали одинаково, обещаниями и угрозами. Я должен убрать лапы от темы с Чечней. Она была под серьезными людьми, которые собирались распилить на войне серьезные деньги. А как я их уберу, интересно? Проще зубную пасту в тюбик назад затолкать. Я уже и у Хозяина добро получил. Нет, соскочить никак не выйдет, надо дело до конца доводить. Я вздохнул, прикинул расклад и сделал звонок.

— Влад? Да, снова Сергей. Вечером надо одну тему перетереть. Без лишних глаз и ушей…

Ну, вот и все, — думал я, передавая лучшему журналисту страны пухлую папочку, собранную мне особистами. — Вот теперь назад дороги точно нет. Ни для меня, ни для него. Надо валить Пашу-Мерседеса, пока мне в тортике не прислали пару кило тротила. Были случаи…

— Это что, серьезно? — Листьев даже запотевшие очки снял и протер, словно не веря своим глазам. — Я, конечно, слышал, что они там уже совсем берега потеряли, но так… Военные самолеты гнали в один конец? Они просто взлетают и не возвращаются? А летчики гражданским рейсом домой добираются? С ума сойти!

— Там много всего, Влад, — сказал я. — Он военную технику прямо в кабинете продает. Нал чемоданами заносят. Не боится ни хрена, сволочь.

На самом деле началось все еще при пятнистом. По договору с Пепси он в 89-м отдал под распил несколько подводных лодок. Потом была позорная история с передачей военных кораблей, крейсеров и прочего имущества Минобороны. В результате Пепси стала обладателем шестого по размеру военно-морского флота в мире. «Мы разоружаем Советский Союз быстрее, чем вы», — сказал тогда топ менеджер компании советнику по безопасности экс-президента Джорджа Буша. Нынешние дельцы из Минобороны только продолжают «славную традицию», не забывая при этом самих себя.