Последняя битва (СИ) - Сафина Айя "AyaS"

— Берем! — закричал Фунчоза, как боевой клич.

— И если завтра она начнет что-то вякать по поводу его присутствия…

— Оставь это мне, я во всем разберусь, — успокоил я Вьетнам.

Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы они две заговорили на эту тему.

Я покинул ребят довольный своей победой. На секунду в мозг проползла мятежная мысль: а сколько из того, что мы знаем о Тесс являлось бы правдой, если бы о ней не сочиняли гнусности и не втягивали в конфликт без ее ведома? Какова вина самих Падальщиков в ее репутации?

К счастью, мысль уползла очень быстро под давлением вездесущего мотива.

17 февраля 2071 года. 20.00

Калеб

Передо мной пробежала Каришка с зажатым в кулачке желтым яйцом Тамагочи, который она несла, как олимпийский огонь.

— Смотри-смотри, Акира! — Каришка тревожно дергала Фунчозу за штанину.

Фунчоза осмотрел дисплей Тамагочи и печально произнес.

— Сдохла, — печально произнес Фунчоза.

— Нет! — заревел Каришка.

— Заряд сдох.

— Что делать? — Каришка смотрела на Фунчозу испуганными глазами.

— Давай сделаем так, завтра возьму с собой и в пути заменю аккумулятор.

— А сегодня никак?

— Запчасти нет, пупсик. Запас на Желяве остался, — грустно произнес Фунчоза.

— О. Ну тогда я подожду. Только привези аккумуляторов побольше! Чтоб мне на всю жизнь хватило!

Фунчоза присел перед девочкой и нежно потрепал за щеку.

— Дурында ты. Прям вся в меня, — произнес он с улыбкой. — Будет тебе гора аккумуляторов с тележкой. Живи долго и процветай, Тамагочи!

— Живи долго и процветай[2]! — Каришка крикнула и подняла руки вверх, разведя средний и безымянный пальцы.

Фунчоза не хотел этого признавать, но он ладил с детьми, и несмотря на его неуравновешенность, ребятня его любила. Он был простым и бесхитростным, а еще рассказывал всякие интересные истории про миссии Падальщиков. Например, сегодня утром за завтраком он рассказал детишкам шести лет о том, как зараженные разрывают маленьких детей в клочья и обгладывают им кости, если они не делятся с Фунчозой яблочными хлебцами. После этого он получил подзатыльник от Алании, но эффект уже был оказан и куча рыдающих сопляков облепили женщину и утирали слезы о ее подол, моля отдать Фунчозе все их яблочные хлебцы.

Фунчоза обучал сурово, но эффективно. Почему-то мне кажется, что из него вышел бы неплохой преподаватель сольфеджио.

Я завидовал ему. Не буду лукавить, что когда стало известно о его матери, я задался вопросом, почему вселенная, или господь, ну или кто там сидит решил наградить этим даром самого блаженного из нас. Чем он это заслужил? Но потом я задушил эту зависть на корню, потому что столь низкие мысли не должны терзать бравого солдата. Жизнь несправедлива, но так скажет только тот, для кого она повернулась задом. В тот же момент она повернулась кому-то лицом, а значит он будет считать это счастьем. Для одного горе — для другого трагедия. У одного заберут, другому подарят. Все в равновесии. И я заставлял себя радоваться за Фунчозу, который каждое утро навещал свою спящую мать в плексигласовом боксе в подвале гостиницы, чтобы пожелать ей доброго утра, и каждый вечер — чтобы рассказать о том, что произошло этим днем. Кому-то это казалось нелепым, но во времена Хроник люди часто говорили с теми, кто был в коме, и состояние матери Фунчозы ничем от комы не отличалось.

Пробуждение Лилит обозначило новую веху. Теория сработала, а значит следовало продолжать терапию. Теперь мы стали жить ожиданием пробуждения Тарьи — матери Фунчозы, которую Кейн уже готовил к перемещению в лабораторный бокс.

Удивительным образом план работы Падальщиков теперь был расписан на месяц вперед. Если на Желяве мы ждали миссий как наркоманы до дрожи в коленях, получая дозу раз в месяц, то теперь готовы были молиться о выходном. Но никто бы не позволил себе ныть по этому поводу. Слишком многое стояло на кону, и слишком долго мы сидели под землей, чтобы отдыхать теперь.

Сегодня днем я поймал себя на мысли о том, что вдруг стал думать о матери Фунчозы как о своей, представляя день, когда она очнется от долгого сна, потянется на кровати и расскажет наконец, почему ее сын такой конченный придурок. Но самое интересное было в том, что во взгляде каждого Падальщика я читал те же мысли и чувства: с сегодняшнего дня каждый из нас теперь работал ради незнакомой нам, но столь прекрасной Тарьи, олицетворявшей маму для всех нас.

В ресторане продолжались танцы и пиршество, давно я такой вечеринки не видывал. Колонки радовали динамичным техно-электро-тектонико-лаундж-попом, который выбрал странный Йонас, отовсюду звучал заливистый смех и нескончаемые разговоры, солдаты слились с гражданскими в плотной массе танцующих рук-ног, тяжело пахло потом и мускусом, но никто не смел игнорировать невидимые волны всеобщей эйфории.

Я прошел мимо пары солдат — Сопля и Барахлюш — со времен переворота на Желяве они стали вездесущим хвостом Бриджит, первые помощники, которые лезли за ней в огонь, в воду и канализацию.

— Где ваш сержант? — спросил я.

Они тут же нарочито выпятили вперед груди — столь разные по внешности и столь же разительные по характерам, однако столь похожие в отваге. Сопля высокий долговязый, Барахлюш на три головы ниже, но шире на четыре размера.

— Э-э-э, сержант э-э-э. В дозоре! — ответил Сопля.

— В каком еще дозоре? Никто у нас не стоит на дозоре. Ври правдиво, Сопля. Подставляешь своего начальника, — поучал я.

— Так точно, командир, ой то есть, сержант…А вы у нас сейчас командир или сержант? — подхватил Барахлюш своего товарища.

Я стоял неподвижно и смотрел на солдата, не моргая, отчего тот тут же стал чувствовать себя неуютно. Но он был прав. Со всем этим возвращением из мертвых мы так и не поставили окончательную точку в том, кто сейчас командир отряда Маяка. Изначально им была Тесс. Потом она, вроде как, умерла, и командиром стал я. Потом я вроде как умер, а потом вернулся. А потом вернулась Тесс… В общем вопрос был резонен и я просто переспросил:

— Ну так где Бридж?

— Сержант требовала покоя! — заступился Барахлюш.

— У Горе-Федора что ли?

— Да. То есть нет. То есть я не знаю.

Я покачал головой. И что Бридж в них нашла?

Я понял, что это за покой. Бридж его только в самогоне находила, а поставщиком у нее был всегда лишь один демон, и тот в кухню меня не пропустит, если Бридж не захочет — такая уж у них договоренность. А после того, как Бридж спасла жизнь Горе-Федору на Желяве, выведя через смертельные коридоры к эвакуационным Аяксам, он теперь точно ляжет грудью на ее амбразуру.

Убедившись, что Бридж под стопроцентной защитой Горе-Федора, я отправился на поиски, той, что избегала меня с самого первого дня нашего приезда в Бадгастайн.

Я нашел Тессу на террасе. Она стояла на улице и смотрела на небо. Черт, какое же оно прекрасное и бесконечное. Ясное зимнее небо испещрено звездами, россыпь ярких точек вырисовывали знакомый узор Млечного пути, который я видел лишь на фотографиях в учебниках. Мир наверху великолепен, и мне больше не хочется его покидать.

Я подошел к окну. Я не могу выйти наружу — еще долго герметичные помещения будут моим спасением. Но я почти рядом с Тесс, ведь нас разъединяет всего один сантиметр прозрачного стекла.

— Последний раз я наблюдала за звездами в деревне с Тиграном. И вот уже два месяца живу на поверхности, но из-за постоянной суеты забываю о чудесах, которые меня окружают здесь, — сказала Тесса, заметив меня краем глаза.

— Наверное наши предки тоже не замечали красоту природы вокруг, сосредотачиваясь на искусственных вещах, которые мне не понять, — добавил я.

— Вот так незаметно начинаешь ступать по их пути, уверенный в том, что никогда не повторишь их судьбу, — Тесса развернулась ко мне боком и прислонилась к оконному откосу.

Она была права. Со всей этой гонкой за выживание мы все реже обращали внимание на столько прекрасные явления вокруг нас, которые и придают ценность жизни: смех друга, знак внимания от незнакомца, подарок, горячее рукопожатие.