Осколки недоброго века - Плетнёв Александр Владимирович

Стало быть, оттрапезничали. Оставив ощущение лёгкого недоедания. Но всё равно желудок приятно грел всё тело, и мысли ворочались куда как медленней. Да ещё под рюмку-две чего-то градусного, не коньяк-вино – исконно русская наливка.

После столовой и курительной комнаты снова был кабинет императора.

Ламсдорф привёз пришедший курьерской диппочтой пакет от адмирала Небогатова.

Вскрыв письмо, Николай погрузился в чтение.

Авелан и Гладков терпеливо ждали.

Ламсдорф томительно и скромно стоял в сторонке – он всё ещё находился под впечатлением от недавнего, совершенно дурного конфуза, инспирированного службой безопасности Ширинкина.

Суть – случилось, что при работе секретного отдела с известными материалами выплыло упоминание о дневниках министра, часть которых была опубликована в 1926 году (что понятно случилось уже после смерти Владимира Николаевича) [29].

Ширинкин пройти мимо этой информации ни в коей мере не мог. Заручившись дозволением императора, провёл с министром крайне неприятную беседу, вынудив предоставить для досмотра все имеемые на руках документы, включая личные записи. Правда в изъятых бумагах ничего особо компрометирующего не обнаружил – лишь намёки и догадки. Тем не менее доложил, что «попади документы в руки вражеской разведки, при должном пристальном изучении сии записи могли навести на правильные, невыгодные нам выводы».

Пристыженный Ламсдорф заверял, что «и в мыслях не было», немедленно попросил отставки.

Прошение Николай отклонил, сочтя дело незначительным, а самого министра соответствующим своей должности, а главное с профессионально правильными взглядами на политический курс государства.

Впрочем, и доверием особым так и не оделили.

Однако эта история имела продолжение, вылившись в «высочайший» закрытый скандал.

Ширинкин пошёл дальше – в порыве сторожевого рвения осмелился предложить императору проверить почту императрицы.

Благородное монаршье негодование не помешало мужу Николаю предпринять личное дознание, а затем провести серьёзную (по-семейному) беседу с императрицей! В ходе которой под покорные слёзы он бесцеремонно вытряс её переписку, где обнаружил…

О! Нет! О «Ямале» она честно «ни словом». Но было там о «пророчествах этих людей», где предупреждала родню о будущей войне, бедственной для фатерлянда: «Ах, какое несчастье, что моя родная Германия и новая родина, родина моих детей Россия, вскорости сойдутся в смертельной войне».

Николай пришёл в неописуемый ужас – своими предупреждениями императрица выдавала будущие политические приоритеты державы!

Когда Ширинкин по секрету обо всём этом поведал, Гладков вдруг представил орущего Николая (ну точно Никулин в «Бриллиантовой руке»): «Как ты могла?! Ты, жена моя, мать моих детей!»

Хотя кричащий на свою дражайшую Аликс Николай – это, пожалуй, перегиб.

Но сокрушённо покачав головами, единым мнением с Ширинкиным сошлись – насколько всё висит на волоске… и ходим по ниточке… и всё тайное на тонкой грани провала.

Сейчас же, глядя на бледного Ламсдорфа, вспоминая, сколь непринуждённа за столом была императрица, Алфеич с безысходностью констатировал: «А этой курице хоть бы хны».

Закончив чтение, государь передал бумаги Авелану:

– Сами потом на досуге перечитаете. Небогатов со своей эскадрой уже должен быть в Индийском океане?

– Скорее всего, – подтвердил адмирал, – последняя телеграмма приходила из Джибути.

– Это письмо тоже передано оттуда через русскую миссию. Видимо, Небогатов не спешил со своими выводами. И не желал доверяться телеграфу. Да и объём не мал. Тут во второй части соображения чисто на флотские и корабельные темы – ваша, Фёдор Карлович, епархия. Но главное… – Романов сделал многозначительную паузу, бросил косой взгляд на министра и особый на доверенных, зная, что выдаёт маленькую, но сенсацию, – Гулльский инцидент!

– Что-о?! – протянули оба, и только Ламсдорф, ясное дело, что ничего не понял.

– Северное море близ Доггер-банки! – стал намекающе и почему-то торжественно перечислять Романов. – Шумиха по поводу угрозы японских миноносцев, рыбацкие суда. Знакомо, да? Только Небогатов сумел воздержаться от обстрела (потому и в прессе скандала не случилось!). Высланный в досмотр крейсер обнаружил миноносец! Под британским флагом. И нет сомнения, что это было именно английское судно с английской командой. Но ещё адмирал пишет… тут он подчёркивает, что данные не совсем подтверждённые – обнаружены признаки подводной лодки. И якобы даже след от мины. Что, возможно, воспалённому сигнальщику и померещилось. Однако…

– Гулльский шиворот-навыворот! – бестактно перебил императора Гладков. – То есть, вполне вероятно, что никаких японских миноносцев и в помине не было!

– Ни тогда, ни в этот раз, – тихо добавил Авелан.

– Погодите, погодите, – снова вскинулся Александр Алфеевич, – получается, слух о японских миноносцах бритты распустили намеренно. А сами отрабатывали тактику засады средствами подплава в реальных условиях – оружие-то новое! А заодно тем самым пытаясь и союзникам помочь! Однако жу-ки-и-и! А знаете… Как-то мимоходом попалась мне информация о субмаринах англичан на Тихом океане, на коммуникациях близ Порт-Артура. Уж правда ли, нет, но в свете открывшихся подозрений…

– Чёрт! – вырвалось у Авелана. – Надо будет обязательно предупредить Рожественского.

– Если все эти сведения верны, – покачал головой Романов, – сие весьма скверно и тревожно. Поскольку выбивается из наших политических и стратегических расчётов. Неужели они всё же решатся на вмешательство?

Все взглянули на кашлянувшего Ламсдорфа, что явно чувствовал себя немного лишним.

Создавшаяся мировая политическая обстановка на период, будем считать, с текущего 1904 года и на ближайший десятилетний загляд была сложна́, запутанна и неоднозначна.

Царская Россия, уже повязанная союзом с республиканской Францией, вела войну с Японией, при этом Париж крючкотворно открестился от военной помощи.

Англия, глядя на растущие амбиции Германии, в свою очередь начинала исподволь подтягивать к себе Францию, заключая соглашения по спорным колониальным вопросам в Африке. И была не прочь приобщить к будущей «дружбе» против тевтонов Санкт-Петербург, предполагая «тройственный союз». Наряду же с этим продолжая оставаться рьяным антагонистом России не только в текущей войне с Японией, но и нагнетая противоречия на южных границах Российской империи – в Афганистане, на Тибете, в Персии. Ко всему прочему сэры уж о-о-очень не хотели видеть русских хозяевами черноморских проливов – эдакой идеи фикс династии Романовых.

С особой опаской Уайт-холл смотрел на любые попытки сближения Ники и Вилли, где грезился уже другой «тройственный» – между Россией, Францией, Германией. Понятно против кого.

Другое дело, что у немцев своя фикс-заноза – какую бы войну ни затевать, непременно надо разгромить «лягушатников». Что, собственно, они и проделывали… периодически.

А там ещё и Австро-Венгрия, с которой Германия и союзничает, и делит влияние в пронемецком мире. И Италия, которая склонна задружиться с дойчами, но «бодается» с двуединой монархией из-за куска земли на побережье Адриатики – Далмации. И ещё вечная склока на Балканах.

Для российского императора всё это будто бы лежало наглядно на виду, почти разложенное по полочкам, расчерченное кружочками-стрелочками – кто, куда и с кем.

Кто бы сомневался, что свои политические и стратегические расчёты Николай II теперь строил исходя и исключительно положившись на исторические постфакты. Опираясь на документальную базу, так сказать, первоисточников. Впрочем, не забывая, что каким-то образом и «Ямал» уже колыхнул ткань истории, вокруг которого теперь водили мутные хороводы разведки Англии, Германии и ещё там чьи-то. И что иной исход русско-японской войны ломает рисунок на карте… уж Дальнего Востока точно.

Да и сам Романов, кстати, на данный момент имел в некотором роде правленую точку зрения на многие аспекты, в том числе с совершенно неожиданно пришедшей стороны.