Цой жив еще (СИ) - Ярцев Григорий Юрьевич

Заметил солнечный блик - искатель Каземат, рассматривавший Старый город через оптический прицел винтовки. По ней же узнал Ару; такой винтовки во всей Каторге кроме него ни у кого не было: полтора метра убийственной точности на раз убивавшей все, весящее меньше пятисот килограммов, а на вопросы, где отыскал такую, Ара всегда отвечал «Там, где нашел, уже нету». Была у него еще одна особенность, куда менее приятная. Странный искатель, да и Цой в странностях не уступал, и никому о них не рассказывал.

Глянул на свой нарукавник - капсулы пусты, а там, в Обелиске, где не ступала нога каторжанина, пыльца лишней не будет. Решил выменять немного, за одно и посмотреть, что с таким упорством рассматривал искатель Каземат.

Укрытый листвой Ара вскинул оружие наизготовку, готовый выстрелить, поймав в перекрестие прицела приближавшегося с поднятыми руками искателя. Поднял руку, похожую на ветку, заросшую вьюном, и подозвал.

- Светишься, - приветствовал искатель, примостившись в укрытии.

- В следующий раз пальну сразу, - гнусаво ответил Ара, пожав плечами. - Что с одежкой? - покосился на лохмотья искателя.

Цой скривился лицом, посмотрев на лиственный покров, надетый на голое тело, и ответил вопросом на вопрос:

- А с твоей?

- Так все просто: если умирать, то с комфортом. И жара, ты посмотри, а голожопиком хоть ветерок во все щели продувает.

Помолчали.

- Чего маячил?

- Предупредить жи, ты чет так уверенно туда шел, - и прильнул к прицелу. Ара напоминал куст: сидел сгорбившись, опустив руки на согнутые колени, а винтовку уложил на треугольник локтя.

- Бинокуляр поменял?

- Это у тебя бинокуляр, а у меня - топтический прицел! - ворчал, не отрываясь. - ...Да, поменял.

- Точнее стала?

- Как капля за шиворот. Гляди, гляди! - сильнее вжался в прицел. - Вон. Опять. Левее Обелиска. Ой, то есть правее.

Цой толком не успел рассмотреть место.

- Все, ушел.

На что указывал Ара, искатель не понял, но не мог не заметить изменившиеся лабиринты улиц Старого города; болвашек, толпившихся там поубавилось.

- Во-о-от... - по нахмурившемуся лицу Ара смекнул, что Цой увидел порядившееся стадо.

- Где остальные?

- Где остальные, не знаю, но мутный где-то там.

- Мутный?

- Увидишь.

- Давно здесь?

Нехотя отлепившись от прицела - по его мнению, Каторга забывалась сквозь линзы: все, что не попадало в объектив, казалось несущественным, лишенным смысла и не заслуживало внимания; градация важности определялась дальномерной шкалой прицельной сетки и ничем иным, - Ара быстро окинул взглядом часы, закрепленные на прикладе:

- Два-сорок, - буркнул, возвращаясь к смакованию Каторги через насечки на линзе. - А до этого, пол солнца там и почти два - там, - не открываясь, указал на позиции в отдаленных местах, которые искатель, как не старался, но не разглядел. - Тут лучший обзор.

- Больше ничего? - вкрадчиво поинтересовался Цой.

- Больше ничего. Вон! Опять. У морд. Смотри.

Цой направил бинокуляр и навел резкость на треснувшие лики комедии и трагедии, столетиями охранявшие завалы здания с сорванной крышей в паре километров от них. Пожелтевшие у краев стекла позволили разглядеть тень, пронесшуюся между телами болвашек, но всего на секунду; рассмотреть толком не удалось. Ара бубнил, что мутный почти трое суток так носится, но смышленый, гаденыш, когда такие же за черту Ненормальной повыскакивали, так и рассыпались в пыль.

- А этот понял, чем кончит, если нос сунет, вот и мечется теперь. Зато вон, гляди, - шмыгал Ара, - граница-то какая. Захочешь, не проморгаешь.

Стрелок прав: прах выжег жирную кривую, за которой расстаться с жизнью легче легкого.

- Дома не задело?

- Да вроде как нет. Казематы точно, - усмехнулся. - Ну и девку ты нам приволок. Яйцы у нее сплошная сталь. Хороша, слов нет, только нервная какая-то день ото дня.

- Сживетесь?

- Куда денемся... - шмыгнул кривым носом, дважды сломленным винтовкой. - На одной земле живем, ежжи. А ты не к ней? - лукавая улыбка почти достигла ушей, но неподвижное лицо Цоя на раз осадило собеседника.

- Туда, - искатель кивнул на Обелиск.

Ара растерялся, не зная, куда уткнуть взгляд: в оптику, или в искателя. После краткого замешательства выбор остановился на последнем. Глаза поползли на лоб, слов не нашел.

- Пыльца есть? У меня кончилась, - помог Аре дать правильный ответ, предложив Бугая; патронов все равно не осталось. У того глаза загорелись от оружия Старого мира. Не сводя глаз с огнестрела, потянулся к сумке и вытащил оттуда кисет, хотел отсыпать немного, но передумал и вручил мешочек целиком.

- Где взял? - скользил взглядом по прямым линиям и увесистому барабану.

- Там уже нет.

- А у меня теперь есть, - просиял Ара, пихая Бугая за пояс. - Даже две!

Цой отдал кобуру в довесок, и счастье искателя Каземат не знало границ.

- До темноты дойдешь? - спросил, наблюдая за ярким диском, готовым скатиться с небосклона.

Искатель кивнул.

- А как внутрь попадешь, уже знаешь?

Цой не ответил.

- Слушай, - погладил винтовку, - она у меня после километра чахнет самую малость. Если пойдешь по прямой, - двумя пальцами указал на изломленную линию главной улицы, - учти: я по левое, фу ты, по правое плечо буду. Помогу, чем смогу.

- Меня не пристрелишь? - Цой с опаской глянул на Ару, сидевшего в обнимку с оружием. Он сардонически улыбнулся:

- А, не переживай, - отмахнулся, как бы успокаивая, - понять все равно не успеешь. От головы ничего не останется. Сам-то я не мажу. Но, на всякий случай, ты меня прости. Заранее. В любом случае.

Забив капсулы пыльцой, искатель попрощался и отправился к Ненормальной.

ГЛАВА 12

Ненормальная резала глаза жгучими цветами. Звуки природы доносились обрывками; пропадали, едва начавшись и также спонтанно возникали. Встретил единоглаза, мирно дергавшего траву у самой границы, но выпуклый глаз на лбу и два конусовидных рога, закрученных спиралью в разные стороны, не удивляли его так, как однажды удивила мутация, раскрасившая черную лошадь в белую полоску, или белую - в черную; очередная загадка. Искатель не рассказывал о той короткогривой кобыле; решил, почудилось.

Рассматривал то, что осталось от Оли - обрубок Обелиску насмех; таким не повоюешь. Стиснул рукоять с такой силой, что та заскрипела, и взгрустнул от мысли, что больше никогда не ощутит ее приятную тяжесть. Сел, поджав колени, перетянул ранец на грудь, извлек кости бесьей лапы и разложил перед собой. Поочередно прикладывал к руке и скреплял лоскутками шкуры, превращая кисть в когтистую клешню. Опробовал: взмахнул пару раз, рассек воздух, проткнул. Затянул веревки туже, и стало спокойнее; идет не с пустыми руками.

Опыление дурума окрасило землю алым. Шел, как по воде, неспокойной и загустевшей от крови. С трудом разобрал красные плоды щелкунчика и поспешил собрать, ночью не помешают.

Бросал в листья камушки. Красная пыль расползалась по воздуху и неспешно оседала. Натянул платок до переносицы и меньше вдыхал, не позволяя воображению разыграться. Глядел в оба, стараясь не пропустить мимо глаз ненормалии, которые изувечивали, сжигали и испаряли все, что попадало в невидимые сети. Помогали и болвашки, угодившие в капканы Каторги. Изуродованные кучи и горсти золы служили наглядным примером, демонстрируя способы, которыми можно оборвать жизнь; каждый новый ужаснее предыдущего, а уцелевшие, закинув головы, все также стояли, преданно глядя на Обелиск в ожидании чуда.

Разглядывал корабль в бинокуляр, гадая, что ждет за стенами - никогда не стремился узнать, а теперь искал путь внутрь. Обернулся, оглядев искореженное полотно изъеденной дороги с золотыми кругами луж, что слепили глаза и не смог вспомнить, как прошел с десяток метров. Проталкивался меж безмолвных тел, пока не заметил тень, мелькнувшую за их спинами. Думал, показалось, пока она не пролетела еще.