Царица не спала, просто лежала и отдыхала, и я распахнул окно, впуская внутрь свежий воздух.
— Здравствуй, государыня, — сказал я.
Она не ответила, лишь вяло посмотрела в мою сторону.
— Дозволь здравием твоим поинтересоваться, — попросил я.
— Худо мне, — слабым голосом сказала Анастасия. — Тошно.
— Кровопускания делали? — спросил я, разглядывая белую, как бумага, кожу государыни.
— И их тоже, — вместо царицы ответил Иоанн.
Царь не на шутку переживал за супругу. У царицы мелко дрожали руки, и я осторожно взял её за запястье, проверить пульс. Сердце билось неровно, учащённо.
— Больше кровопусканий не делайте, вообще, — сказал я. — Прости, государыня, на зубы твои взглянуть потребно.
— Зубы? — хмыкнул царь.
Анастасия без лишних вопросов продемонстрировала ряд жемчужно-белых зубов. На дёснах, как я и предполагал, обнаружилась тёмная каёмка.
— Это точно ртуть, государь, — сказал я. — И кто-то продолжает травить.
— Господи, помилуй, — пробормотал Иоанн.
— Либо с пищей, солями, либо парами ртути, хронически, — продолжил я. — Но если это пары, то и у всех остальных отравление было бы заметно.
— Евдокия, а ну, и ты покажи, — попросила царица.
Девушка выполнила приказ. У неё на дёснах тоже виднелась кайма, но не так сильно. И неудивительно, основная жертва — именно царица, а Евдокия, да и остальные постельницы, лишь так, сопутствующие потери.
— Надо искать ртуть, государь, — сказал я. — Где-то в вещах, в комнате, в сундуках, в постели, где угодно. Иначе…
— Ищи, сотник, ищи! — хрипло сказал Иоанн.
— Подсказку бы… — пробормотал я. — Государыня… До того, как хворать стала, никто подарков тебе не дарил? Шкатулку, может, или что-то такое?
Царица вытянула из-за ворота плоскую золочёную ладанку на цепочке с образком Богоматери.
— На Пасху… Сильвестр подарил. С землёю Ерусалимской, от Гроба Господня, сказал… — тихо сказала она.
Я лишь чудом удержался от брани. Она сняла эту ладанку, протянула мне. Я подошёл к распахнутому окну, чтобы ненароком не вдохнуть, покрутил ладанку, ещё тёплую от царицыного тела, в руках. Ковырнул защёлку, раскрыл. Никакой земли внутри не оказалось. Только крупный глянцевый шарик ртути.
Глава 23
— Иуда! — прорычал царь Иоанн, готовый уже сейчас идти и убивать.
— Постой, государь! — взмолился я.
Он повернулся ко мне, сверкнув глазами.
— Одного прибьёшь, другие затаятся, дабы снова удар нанести, — сказал я. — Всех разом надобно.
Я защёлкнул ладанку с «Ерусалимской землёю», стараясь не дышать лишний раз. Нужно думать, куда её выбросить, тут службы СЭС пока не изобрели.
— Я его эту ладанку сожрать заставлю… — прошипел Иоанн.
— И ничего ему не будет, — сказал я, вытряхивая на подоконник монеты из собственной мошны и убирая ладанку туда. — Испарения ядовитые, миазмы, а коли сожрать… Ну, прошу прощения, в нужнике посидит он чуть дольше обычного.
Кожаный плотный кошель, конечно, испарения не задержит, всё же не резина и не полиэтилен, но я всё равно завязал его потуже.
Царь медленно выдохнул, гневно раздувая ноздри, Анастасия подозвала его к себе, взяла за руку. Она, пожалуй, была единственным человеком, способным успокоить царский гнев.
— Они… Хитростью вас извести решили, — сказал я. — Значит, и их надо хитростью. Грубой силой тут ничего не выйдет.
— Меня тоже травят? — спросил царь. — Говори, ведун, не томи!
— Ведун? — не понял я.
— Говори, — потребовал царь.
— Мыслю, и тебя травят потихоньку, но то ещё проверять надо. Сыск учинить, — сказал я.
Царь скрежетнул зубами.
Я его чувства прекрасно понимал. Одно дело, когда заговоры плетут против тебя самого, против царской власти, желая выторговать больше свобод или какие-то преференции. И совсем другое, когда пытаются убить твоих близких.
Даже не тебя самого. Это ещё можно понять и простить. А вот за супругу и детей… Иоанн готов был убивать голыми руками.
— Сильвестр, значит… — зло пробормотал царь. — Будет, значит, белым медведям пастырем…
— Может, Сильвестр, а может, и передал кто через него, — пожал я плечами. — Всякое быть может, государь.
— Лечить как теперь? — требовательно спросил он.
Я постарался принять уверенный вид, потому что сам толком не знал, как лечится отравление ртутью. Просто подумал, что выписал бы мне участковый терапевт.
— Источник отравы уберём, государыне лучше станет, — сказал я. — А так… Молитва, нестрогий пост, свежий воздух… Кровопускания кто делал?
— Аптекарь местный, — тихонько сказала Евдокия.
— Гнать аптекаря в шею и с его микстурами, и с кровопусканиями, — сказал я.
Терапевт, конечно, молитву с постом не прописал бы, но я решил себя обезопасить от обвинений в колдовстве и прочих непотребствах. Колдуны молитвами не лечат.
Я решил, что комната достаточно проветрилась, и закрыл окно, потом прочитал «Отче наш», стоя у изголовья царицыной постели, тоже на всякий случай.
— Будто и правда… Дышать легче стало… — тихо сказала Анастасия.
Самовнушение, плацебо, но лучше уж так, чем никак.
— Всё, государыне покой нужен, — сказал я.
Царь строго посмотрел на Евдокию, которая сидела всё это время как мышь под веником, замерев и почти не дыша.
— Если хоть слово… — сказал он.
Она часто-часто закивала, теребя подол своего платья.
Я вышел вслед за Иоанном, обратно в ту светёлку, в которой он меня принял изначально. Царь был задумчив и мрачен. К Сильвестру, он, конечно охладел ещё после того, как тот отказался выполнить его волю и присягнуть малолетнему царевичу, но подобного предательства Иоанн всё равно не ожидал. А вот мне всё было достаточно очевидно. Пока члены Избранной рады были в фаворе, всё было хорошо, как только они начали терять своё влияние, то начали хвататься за любую возможность.
Даже за такую. Ночная кукушка всегда дневную перекукует, и заговорщики решились на крайние меры, чтобы остаться во власти. А неприязнь царицы к членам Избранной рады ни для кого секретом не была.
В светлице Иоанн грузно опустился в кресло, вздохнул, потёр пальцами виски.
— Проси, чего хочешь, сотник, — сказал он. — Для себя проси, не для дела. Чем отблагодарить тебя? Земель? Серебра?
— Подорожную бы мне. К Рождеству в Пскове быть надо, — сказал я. — Сюда на своих лошадях мчался, устали они.
Царь усмехнулся.
— Али ты не понял меня? Для себя проси, — сказал он. — Аскетом прослыть хочешь? Так ты не инок, а человек служилый.
Я даже и не знал, чего попросить. У меня уже всё было. Я развёл руками, мол, понятия не имею, чего просить.
— Дозволь служить верно, а иной награды и не надобно, — сказал я.
Иоанн хмыкнул. Мой ответ ему явно польстил, но он всё равно остался недоволен, потому что я не выполнил его прямой приказ.
— Ладно. Ступай. Подорожную тебе выпишут, — сказал он. — В Ливонию ты послан, с Курбским?
— Да, государь, — сказал я.
Хотелось упредить его и насчёт Курбского тоже, но сейчас точно было не время. Назначение нового воеводы нарушит все планы и заставит вновь перетрясать всю верхушку командования. А снова тратить время на местнические споры не стоит. Ливонию надо было бить как можно быстрее, пока за них не вписались их новые союзники.
Иоанн поднялся, подошёл к пюпитру, где стояли готовые к письму принадлежности, черкнул несколько строк на бумаге, скрутил в свиток, запечатал своим перстнем.
— Князю передашь, — приказал он. — И после похода… Тебя с вестями жду. С хорошими-ли, с плохими, всё одно гонцом тебя назначаю. Коли голову не сложишь.
— Хорошо, государь, — я принял письмо из его рук и склонил голову.
Он отпустил меня усталым взмахом руки, и я вышел в коридор, оставляя царя наедине с его мрачными думами. Теперь мне предстояло ещё несколько дней бешеной скачки. Моя сотня наверняка уже там, в Пскове, стало быть, и мне пора ехать.
