А когда они будут пребывать в самодовольной уверенности, когда будут убеждены, что грязная и глупая никанка не представляет угрозы, вот тогда она нанесет удар.
* * *
Теперь предстояло занять дворец.
Во дворце царил разгром. Огромные расписные двери были распахнуты, коридоры усыпаны разбитыми вазами, упавшими из набитых наспех повозок с добром. Из большого зала в центре дворца исчезла почти вся мебель, остались лишь гобелены на стенах, слишком тяжелые, чтобы сдернуть их и унести.
В дальнем конце зала висел портрет семьи Инь. Рин немного постояла перед ним, вглядываясь в лица людей, которые когда-то воображали себя правителями империи.
Ткач изобразил их с впечатляющей точностью. Когда они стояли рядом, фамильное сходство особенно бросалось в глаза. У всех были высокие скулы, брови дугой и точеные подбородки. Ни один не улыбался, даже дети смотрели на пустой зал с одинаковым высокомерием и презрением.
Поначалу Рин спутала Цзиньчжу с Нэчжей, но потом поняла, что стоящие справа от отца юноша и девушка – перворожденные близнецы, Цзиньчжа и Мучжа. Нэчжа стоял слева от отца, угрюмый и одинокий. Гобелен, должно быть, соткали много лет назад – здесь Нэчжа был еще ребенком, едва достающим отцу до пояса. У правого края стояла Инь Саихара с младенцем на руках. Видимо, с Минчжей – погибшим младшим братом, которого сожрал Дракон.
Всего за год от прекрасной семьи почти никого не осталось. Цзиньчжу захватили в плен на озере Боян и превратили в начинку для пирожков. Обугленные останки Вайшры не отличить от головешек его сожженного флота. Мучжа, как говорят, утонула, когда на Арлонг напал Дракон. А Нэчжа сломлен и побежден, раб своих гесперианских хозяев.
В приливе мстительной ненависти Рин хотелось лично прервать этот род.
Но правительница Саихара избежала справедливой кары. Увидев знамена входящей в город армии южан, она бросилась с самой высокой башни дворца. Ее хрупкие кости разбились, как фарфор, упав на площадь для казней, она последовала древней традиции, когда знатная женщина умирает вместе со своей династией.
Рин сообщили, что в последние дни жители Арлонга возненавидели Саихару. Ни для кого не было секретом, как семья Инь наживалась на гражданской войне, когда все остальные обнищали. Мучжа, сестра Нэчжи, разбогатела, сводя гесперианских купцов с влиятельными торговцами, наводнившими дворец.
Когда Саихара вернулась из путешествия по Гесперии, оказалось, что она вместе с Мучжей выбросила огромные партии никанских товаров на гесперианские рынки, пока все остальные в панике скупали провизию в ожидании голода.
Жители Арлонга призвали Нэчжу наказать мать и сестру, но он лишь исключил их из правительства. С тех пор Нэчжу начали называть не Молодым маршалом, а Сынком-дуралеем, его мать же в народе прозвали Шлюхой Запада. В последнее время народ так громко требовал ее наказать, что, если бы армия южан не вломилась в ворота Арлонга, Саихару могла бы разорвать в клочья разъяренная толпа.
– Казалось бы, она должна была сбежать вместе с гесперианцами, – сказал Катай, когда они стояли на балконе второго этажа, наблюдая, как слуги отскребают кровь Саихары со ступеней. Ее тело лежало ниже, без всякого почтения завернутое в тряпку. Рин собиралась набить тряпку камнями и бросить труп в гавань, на корм рыбам. – Мне казалось, они-то ее любили.
– Думаю, о ней просто забыли, – сказала Рин. – Предпочли спасать собственные шкуры.
Вполне возможно. Опасаясь народного гнева, гесперианцы не осмелились вывезти ненавистную Саихару из города.
И не имело значения, что Саихара бегло говорила по-геспериански и молилась Творцу или что полжизни вела себя как гесперианка. В конце концов она осталась никанкой, представительницей низшей расы, а гесперианцев волнуют только себе подобные.
Прилегающие коридоры были набиты сокровищами, которые посрамили бы Цзиньчжоу. Рин уже десятки раз ходила по этим коридорам по дороге в кабинет Вайшры, но никогда не осмеливалась остановиться и посмотреть внимательнее. В то время ее завораживало одно только соседство с этими предметами, сверкающими принадлежностями древней элиты, в гости к которой ее по каким-то причинам пригласили.
Теперь в этих коридорах ее охватило совсем другое чувство – ведь она знала, что все здесь принадлежит ей.
– Смотри, – Катай показал на очень старый, сверкающий шлем. – Он вроде бы принадлежал Красному императору.
– Быть такого не может.
– Прочитай табличку.
Шлем и впрямь выглядел достаточно древним. В передней части был инкрустирован нефрит. Она покрутила шлем в руке и примерила. Он был неприятно холодным и слишком тяжелым. Рин быстро сняла шлем.
– Не представляю, как можно в таком драться.
– Наверное, он церемониальный, – предположил Катай. – Сомневаюсь, что император надевал шлем для сражений. Здесь полно его вещей… Смотри, вот его кираса и чайный сервиз.
Пальцы Катая зависли над раритетом, словно боясь прикоснуться. Но, оглядывая зал, Рин чувствовала только жалость. Красный император был величайшим правителем в никанской истории, настолько известным, что его имя знал каждый ребенок, только научившийся говорить. Легенды о нем не умещались на полках. Он впервые объединил страну, но пролил реки крови, построил города, до сих пор оставшиеся интеллектуальными, культурными и торговыми центрами империи.
А тысячелетие спустя от него остались только шлем, кираса и чайный сервиз.
Его династия не длилась дольше одного поколения. После его смерти сыновья немедленно ополчились друг на друга, и после нескольких столетий кровопролития империя была разделена на провинции, вопреки воле Красного императора. Его род прервался, наследники истребили друг друга в первые же двадцать лет гражданской войны, которую развязали. Если кто-то из его потомков и выжил, этого никто не признавал.
Он был царем на час. На краткий миг он оказался центром вселенной. И ради чего?
Он мог бы жениться на Теарце. Как глупо с его стороны было объявлять шаманов врагами. Нужно было вплести их в империю. Посадить спирку на трон, и тогда империя продержалась бы целую вечность. А теперь их наследникам предстоит покорить весь мир.
– А здесь написано твое имя, – позвал ее Катай из дальнего угла зала.
– Что?!
– Смотри, – показал он.
Это был меч – двойник того, который она потеряла в воде, в сражении у Красных утесов, – второй меч, выкованный из расплавленного трезубца Алтана.
Они сохранили его как трофей. «Спирская реликвия, принадлежавшая Фан Рунин», – гласила табличка.
Рин вытащила меч из витрины и смахнула с клинка пыль. Она считала, что он утонул на дне реки. Табличка была такой маленькой. И больше никаких подробностей, никакого описания ее подвигов, только имя и принадлежность оружия. Она фыркнула. Как это похоже на Вайшру! Если бы он добился своего, ее имя осталось бы только примечанием на полях истории.
«Когда построят музей моего правления, Вайшра, у тебя там не будет даже таблички».
Почти половина витрин пустовала. Похоже, их недавно взломали, скорее всего, кто-то из республиканского правительства – пыль еще даже не успела покрыть контуры исчезнувших предметов. Читая таблички, Рин не могла понять, почему украли одни, но не другие, исчезли разные предметы из разных эпох, как будто их выхватывали наугад.
Одна пустая витрина выделялась особо – громоздкая полка у стены, обрамленная золотом, чтобы привлечь внимание зрителя.
Рин взяла в руки табличку.
«Печать Красного императора».
Она чуть не уронила табличку. Невероятно. Об этой печати она узнала еще в школе. Когда Красный император умер, он объявил, что его печать, как и дарованный небесами трон, должна попасть только в руки законного правителя империи. На следующее же утро после похорон она была украдена. В последующие столетия печать переходила от принцев к генералам, сообразительным фавориткам и наемным убийцам, оставляя за собой кровавый след. Триста лет спустя она в конце концов пропала из исторических хроник, хотя наместники провинций время от времени объявляли, что хранят ее в своих сокровищницах.
