– А потом? Как бы ты смотрела мне в глаза потом? – спросил Кир.
– Я бы не смотрела, – ещё тише ответила я. – Я собиралась стереть себе память – как и всем остальным уникумам, участвующим в этих событиях. Я уже давно об этом думаю… Мы бы никогда больше не увидели друг друга, и даже не вспомнили бы лиц – этого бы Эльзе хватило, чтобы никогда больше не переживать о возможности бунта. Хотя бы с нашей стороны… – Я подняла на него глаза. – Я была уверена, что после этого нас бы оставили в покое. Ведь больше всего на свете Эльза боится тебя… и меня.
– Потому что ты – та девочка из сна Кристины? – спросил Кир, не глядя на меня.
– Эльза так думает, – я дёргано пожала плечами.
– Ты собиралась пожертвовать нами… – темноволосый повернулся ко мне и очень долго смотрел мне в глаза.
– Да, – не выдержав его взгляда, кивнула я.
– Взамен на отсутствие Организации в жизни уникумов, – он не спрашивал, он утверждал.
– Да… – уже едва слышно подтвердила я.
– А ты подумала о тех, чей дар может быть опасен, перед тем, как решила, что больше не хочешь во всем этом участвовать? – его голос был сух, а оттого пугал меня намного больше, чем если бы Кир промолчал или просто вышел из номера.
– О них позаботится Эльза. Она – не глупая женщина. И не будет наступать на те же грабли, что и нынешний глава. Ей не с руки появление новых бунтарей, значит, она постарается сделать так, чтобы все были довольны. Клеток больше не будет, – ответила я, а всё внутри до боли сжалось. Он уже принял решение.
– Зачем ты рассказала мне об этом? – его вопрос застал меня врасплох, и я удивленно подняла на него глаза, думая, что ослышалась. – Ты бы могла смолчать и довести дело до конца, я бы доверился тебе и не заметил бы, как ты внушаешь мне мысль стать простым смертным с помощью дара Лены – ведь только ты смогла бы сделать это со мной; только с тобой я остаюсь абсолютно не защищённым и только тебе доверяю, – а потом всем нам дружно бы стёрли память. Всё было бы закончено, и я даже не узнал бы об этом.
– Я не могла не рассказать тебе, – прошептала я.
Мои глаза вновь опасно заблестели от нахлынувших чувств – но я не дала слезам пролиться. Хватит реветь и жалеть себя. Настало время делать выбор.
– Я люблю тебя. Я говорила тебе это и повторю ещё. Я не могу больше хранить от тебя секреты. Мне от этого физически плохо. Прости, что рассказала, может, ты считаешь, что я облегчила душу – но это не так. Мне больно. Больно везде – я даже не могу объяснить словами, что происходит со мной на физическом и эмоциональном уровне. Я не хочу тебя терять, и я понимаю, что у меня просто нет шанса остаться подле тебя. Ты – это та самая угроза, которой Эльза боится больше, чем меня, Тани и Антона, вместе взятых. Пока ты сидел тихо – она была спокойна, но как только ты начал показывать характер, она испугалась. Я поняла это очень чётко, как поняла, что она действительно собирается с нашей помощью занять место нынешнего главы. И я не вижу другого способа – как успокоить её, переманив на нашу сторону, и заставить защищать нас, а не бороться «против». Прости меня, пожалуйста. Я очень хочу идти Туда, зная, что ты рядом, и что ты не ненавидишь меня. Но если это невозможно…
– Это невозможно, – сказал Кир, а у меня внутри всё умерло… – это невозможно – ненавидеть, когда любишь.
Я стиснула зубы со всей силы и до боли сжала кулаки на ладонях. Лишь бы не реветь. Лишь бы не реветь.
– Ты прощаешь меня? – спросила не своим голосом. «Свой» пока разговаривать не мог…
– Я не хочу прощать тебя за то, что ты готова забыть меня, – Кир подошёл ко мне и поднял лицо за подбородок. – Но ты хотела, как лучше. Ты всегда хочешь, как лучше.
– Не знаю, – я постаралась покачать головой, но из-за его жесткого хвата это было трудно, – всё, чего я хочу сейчас – это сбежать куда-нибудь вместе с тобой – и гори оно всё огнём.
– Мы найдём способ остаться вместе, – спокойно и уверенно сказал Кир, глядя мне в глаза.
Затем отпустил меня и отошёл на шаг.
– Я хочу, чтобы и ты в это верила.
– Я верю.
Всё внутри меня разрывалось от желания подойти к нему, обнять, забыться в его руках, но я видела – он не подпустит. Не сейчас – когда я выложила ему свой бездушный план, итогом которого станет бездонная пустота на месте наших с ним общих воспоминаний.
– Я не отпущу тебя, – сказал он.
– Не отпускай, – прошептала ему, чувствуя, как подбородок начинает дрожать.
Держись. Держись.
Кир несколько секунд смотрел на меня, а потом вышел за дверь. А я упала на кровать и долго и беззвучно рыдала. В начале – со слезами, а потом просто с нервными судорогами. Мне шестнадцать. Я подросток. Я не хочу думать о том, как спасти целый виток эволюции, который правительство хочет подчинить себе или уничтожить. Я не хочу совершать «великие поступки», я не хочу ничем жертвовать, я не хочу забывать того, кого полюбила первым, я не хочу забывать ничего.
Боженька, если есть в мире возможность оставить при себе всю свою память, и оставить при себе Его… пожалуйста, дай мне её.
Как я смогу жить без всего этого? Разве мне нужна будет эта жизнь?..
– Так, ещё раз для особо одарённых, – Ана перевернулась на живот, лежа на моей кровати, и вытащила изо рта чупа-чупс (Бог мой, такие ещё едят?). – Ты сказала ему, что собиралась сделать его простым человечком, стереть всем память к чёртовой бабушке и зажить своими прежними жизнями… и ожидала, что он обнимет тебя и скажет «я согласен»?
Я застонала и откинула голову назад, сидя в кресле перед кроватью, а потом согнулась пополам, спрятав лицо в ладонях.
– Ну, в своих стервозных планах ты, должно быть, упустила, что у Кира другой жизни не было. Его приёмная семья мертва, настоящих родителей он не знал, и в данный момент находится на попечении государства, – продолжила мучить меня Ана, вбивая гвозди в крышку моего не самого уютного гроба, под названием «муки совести».
– И это тебе говорит та, что по определению должна была наплевать на всю эту информацию и пойти пилить ногти, – заметила Лена, лежавшая на спине на мягком ковре перед кроватью.
– Я же тогда ничего не чувствовала! – простонала я ещё громче.
Позвала, как говорится, на свою беду…
– Нет, ну, ты молодец, что вообще решилась нам рассказать. Потому что, услышь мы этот план в самом конце – в кабинете главы Организации… – Лена многозначительно замолчала и покачала головой, – скажем так, мысль ползать по кабинету, как гусеница, была бы самой щадящей из списка твоих наказаний.
– Я понимаю, что стирание памяти – это, объективно, выход, – Ана вновь засунула конфету в рот, и некоторое время оттуда раздавался только активный хруст; затем желтоволосая вытащила пустую палку и посмотрела на нас странным, необычным для неё взглядом. – Но, признаюсь честно, как-то мне не хочется забывать всё, через что мы прошли… И вас, засранки, я бы тоже не хотела забывать.
– Взаимно, – хмыкнула Лена. – Дожили.
– Этот вариант – на самый крайний случай! Я ни в коем случае не буду на нём настаивать, тем более – что он был создан мной в момент, когда я была моральным инвалидом, – я шумно выдохнула, встала и начала шагами мерять комнату. – Но, если что-то пойдёт не так, если мы не сможем договориться с главой Организации или не сможем запугать его до нужной нам кондиции…
– Мы будем иметь этот вариант про запас, – кивнула Ана. – Нет, я даже думать не хочу о том, что забуду, кем была все эти годы.
– Да, стирать придётся много… – кивнула Лена, – надеюсь до этого не дойдёт.
– Интересно, он простит меня? – я остановилась перед окном и уставилась на белый от снега лес.
– Ты же сто раз повторила, что писала это под влиянием Вельзевула, – недовольно протянула Ана. – Сколько можно заниматься самобичеванием?!
– Это у меня спрашиваешь ты? – я выразительно посмотрела на неё, а желтоволосая лишь пожала плечами и перевернулась на спину.
– Если мы сможем выбраться на свободу, первым делом затащу провидца в эту гостиницу и отлюблю так, что он забудет про всех своих баб, – сказала она, глядя в потолок.
