— Хорошо. — Виктория шагнула ближе к Робину и Рами, как только Летти ушла, и закрыла брешь, образовавшуюся из-за ее отсутствия, так что они втроем стояли плотно, как непроницаемый заслон от ветра. — Во имя всего святого…
Они заговорили все сразу.
— Почему…
— Ты думаешь, Ловелл…
— Когда ты первый…
Они замолчали. Виктория попыталась снова.
— Так кто тебя завербовал? — спросила она Робина. — Это был не Энтони, он бы нам сказал.
— Но разве Энтони не…
— Нет, он очень даже жив, — сказал Рами. — Он инсценировал свою смерть за границей. Но ответь на вопрос, Птичка.
— Гриффин, — сказал Робин, все еще приходя в себя от этого откровения. — Я же сказал тебе. Гриффин Ловелл.
— Кто это? — спросила Виктория в то же время, когда Рами сказал:
— Ловелл?
— Бывший студент Вавилона. Я думаю, он также… Я имею в виду, он сказал, что он мой сводный брат. Он похож на меня, мы думаем, что Ловелл — то есть, наш отец… — Робин спотыкался о слова. Китайский иероглиф 布 означал и «ткань», и «рассказывать, повествовать». Правда была вышита на тканевом гобелене, расстеленном, чтобы показать его содержимое. Но Робин, наконец-то признавшись своим друзьям, не знал, с чего начать. Картина, которую он представил, была сбивчивой и запутанной, и как бы он ее ни рассказывал, она искажалась от своей сложности. — Он покинул Вавилон несколько лет назад, а затем ушел в подполье прямо в то время, когда Иви Брук… то есть, ах, я думаю, что он убил Иви Брук.
— Боже правый, — сказала Виктория. — Правда? Почему?
— Потому что она поймала его на делах «Гермеса», — сказал Робин. — Я не знал, пока профессор Ловелл не рассказал мне.
— И ты ему веришь? — спросил Рами.
— Да, — сказал Робин. — Да, я думаю, Гриффин мог бы — Гриффин абсолютно такой человек, который мог бы… — Он покачал головой. — Послушайте, главное, что Ловелл считает, что я действовал в одиночку. Он говорил с кем-нибудь из вас?
— Не со мной, — сказала Виктория.
— И не со мной, — сказал Рами. — К нам вообще никто не обращался.
— Это хорошо! — воскликнул Робин. — Не так ли?
Наступило неловкое молчание. Рами и Виктория не выглядели настолько успокоенными, как ожидал Робин.
— Это хорошо? — наконец сказал Рами. — Это все, что ты хочешь сказать?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Робин.
— Что, по-твоему, я имею в виду? — потребовал Рами. — Не уклоняйся от темы. Как долго ты был с «Гермесом»?
Ничего не оставалось делать, как быть честным.
— С тех пор, как я начал работать здесь. С самой первой недели.
— Ты шутишь?
Виктория прикоснулась к его руке.
— Рами, не надо…
— Не говори мне, что тебя это не бесит, — огрызнулся Рами. — Это три года. Три года он не говорил нам, что он задумал.
— Подожди, — сказал Робин. — Ты сердишься на меня?
— Очень хорошо, Птичка, что ты заметил.
— Я не понимаю — Рами, что я сделал не так?
Виктория вздохнула и посмотрела на воду. Рами окинул его тяжелым взглядом, а затем выпалил:
— Почему ты просто не спросил меня?
Робин был ошеломлен его яростью.
— Ты серьезно?
— Ты знал Гриффина много лет, — сказал Рами. — Годами. И тебе не пришло в голову рассказать нам об этом? Ты не подумал, что мы тоже можем захотеть присоединиться?
Робин не мог поверить, насколько это было несправедливо.
— Но ты никогда не говорил мне…
— Я хотел, — сказал Рами.
— Мы собирались, — сказала Виктория. — Мы умоляли Энтони, мы столько раз чуть не проговорились — он все время говорил нам не делать этого, но мы решили, что сами расскажем тебе об этом, мы собирались сделать это в то воскресенье…
— Но ты даже не спросил Гриффина, не так ли? — потребовал Рами. — Три года. Господи, Птичка.
— Я пытался защитить тебя, — беспомощно сказал Робин.
Рами насмешливо хмыкнул.
— От чего? Именно от того общества, которое мы хотели?
— Я не хотел подвергать тебя риску…
— Почему ты не позволил мне решить это самому?
— Потому что я знал, что ты скажешь «да», — сказал Робин. — Потому что ты присоединишься к ним на месте и отречешься от всего, что было в Вавилоне, от всего, ради чего ты работал…
— Все, ради чего я работал, это все! — воскликнул Рами. — Ты что, думаешь, я приехал в Вавилон, потому что хочу быть переводчиком у королевы? Птичка, я ненавижу эту страну. Я ненавижу то, как они смотрят на меня, я ненавижу, когда меня обходят на их винных вечеринках, как животное, выставленное на всеобщее обозрение. Я ненавижу знать, что само мое присутствие в Оксфорде — это предательство моей расы и религии, потому что я становлюсь именно тем классом людей, который надеялся создать Маколей. Я ждал такой возможности, как «Гермес», с тех пор, как приехал сюда…
— Но в этом-то все и дело, — сказал Робин. — Именно поэтому для тебя это было слишком рискованно…
— И это не для тебя?
— Нет, — сказал Робин, внезапно разозлившись. — Это не так.
Ему не нужно было объяснять почему. Робин, чей отец работал на факультете, который мог сойти за белого при правильном освещении и под правильным углом, был защищен так, как не были защищены Рами и Виктория. Если бы Рами или Виктория в ту ночь столкнулись с полицией, они не были бы на этом корабле, они были бы за решеткой или еще хуже.
В горле Рами запульсировало.
— Черт возьми, Робин.
— Я уверена, что это было нелегко, — сказала Виктория, мужественно пытаясь примириться. — Они так строго соблюдают секретность, ты же помнишь…
— Да, но мы знаем друг друга. — Рами бросил взгляд на Робина. — Или, по крайней мере, я думал, что знаем.
— «Гермес» грязный, — настаивал Робин. — Они игнорировали мои предупреждения, они вывешивают своих членов на просушку, и тебе бы не помогло, если бы тебя отправили вниз в первый год…
— Я был бы осторожен, — насмехался Рами. — Я не такой, как ты, я не боюсь собственной тени…
— Но ты не осторожен, — с раздражением сказала Робин. Теперь они обменивались оскорблениями. Так что теперь они были откровенны. — Тебя поймали, не так ли? Ты импульсивный, ты не думаешь — как только кто-то оскорбляет твою гордость, ты бросаешься…
— А как же Виктория?
Виктория… Робин запнулся. У него не было защиты. Он не рассказал Виктории о «Гермесе», потому что полагал, что она слишком много теряет, но не было хорошего способа сказать это вслух или обосновать логику.
Она знала, что он имел в виду. Она не стала встречать его умоляющий взгляд.
— Слава Богу за Энтони, — вот и все, что она сказала.
— У меня еще один вопрос, — резко сказал Рами. — Робин понял, что он действительно в ярости. Это была не просто вспышка страсти в стиле Рами. Это было то, от чего они, возможно, не смогут оправиться. — Что ты сказал, чтобы все прошло? От чего ты отказался?
Робин не мог солгать Рами. Он хотел; он так боялся правды и того, как Рами посмотрит на него, когда услышит ее, но этого он не мог скрыть. Это разорвало бы его на части.
— Он хотел получить информацию.
— И что?
— Так что я дал ему информацию.
Виктория прикоснулась рукой ко рту.
— Всю?
— Только то, что я знал, — сказал Робин. — А это было не так уж много, Гриффин убедился в этом — я даже не знал, что он делал с книгами, которые я доставал для него. Все, о чем я рассказал Ловеллу, это об одной безопасной комнате в Сент-Алдейтсе.
Это не помогло. Она по-прежнему смотрела на него так, словно он пнул щенка.
— Ты с ума сошел? — спросил Рами.
— Это не имеет значения, — настаивал Робин. — Гриффина там никогда нет, он сам мне сказал — и я могу поспорить, что они даже не поймали его, он такой невероятный параноик; могу поспорить, что он уже уехал из страны.
Рами покачал головой в изумлении. — Но ты все равно предал их.
Это было очень несправедливо, подумал Робин. Он спас их — он сделал единственное, что мог придумать, чтобы минимизировать ущерб — это было больше, чем «Гермес» когда-либо делал для него. Почему же теперь он оказался в осаде?
