— Невероятно. — Глаза Рами блуждали вверх и вниз по документам, которые он пролистывал с нарастающей скоростью. — Заставляет задуматься, зачем они вообще нас послали.
— Потому что им все еще нужен был предлог, — сказал Робин. Теперь все становилось на свои места. Все было так ясно, так до смешного просто, что ему хотелось пнуть себя за то, что он не заметил этого раньше. — Потому что им все еще нужно было что-то взять с собой в парламент, чтобы доказать, что единственным способом получить то, что они хотят, была сила. Они хотели, чтобы Бейлис унизил Линя, а не пошел с ним на компромисс. Они хотели подманить Линя, чтобы он первым объявил военные действия.
Рами фыркнул.
— Только они не рассчитывали, что Линь взорвет весь этот опиум в гавани.
— Нет, — сказал Робин. — Но я полагаю, что они все равно получили справедливое основание, которого хотели.
— Вот вы где, — сказала Виктория.
Они оба подпрыгнули от неожиданности.
— Кто следит за дверью? — спросил Робин.
— Все будет в порядке, никто не вломится в три часа ночи. А Летти лежит как бревно. — Виктория пересекла комнату и посмотрела на стопку писем. — Что это?
Рами жестом пригласил ее сесть.
— Сейчас увидишь.
Виктория, как и Рами, начала читать все быстрее и быстрее, когда поняла, на что смотрит.
— О, боже. — Она прикоснулась пальцами к своим губам. — Так вы думаете — так они даже никогда…
— Верно, — сказала Робин. — Это все было для показухи. Мы вовсе не собирались вести переговоры о мире.
Она беспомощно потрясла бумагами. — Тогда что нам с этим делать?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Робин.
Она бросила на него озадаченный взгляд.
— Это военные планы.
— А мы студенты, — ответил он. — Что мы можем сделать?
Наступило долгое молчание.
— О, Птичка. — Рами вздохнул. — Что мы вообще здесь делаем? К чему мы бежим обратно?
Оксфорд был ответом. Оксфорд — это было то, с чем они все согласились, потому что, когда они оказались в ловушке на «Хелласе», а труп их профессора погрузился в глубины океана позади них, обещание вернуться к нормальному и привычному было тем, что поддерживало их спокойствие, общая иллюзия стабильности, которая не давала им сойти с ума. Все их планы всегда останавливались на благополучном прибытии в Англию. Но они не могли продолжать уклоняться от этого вопроса, не могли продолжать слепо и нелепо верить в то, что если они просто вернутся в Оксфорд, то все будет хорошо.
Назад дороги не было. Они все это знали. Больше нельзя было притворяться, нельзя было прятаться в своем якобы безопасном уголке мира, пока за его пределами продолжалась невообразимая жестокость и эксплуатация. Оставалась только огромная, пугающая паутина колониальной империи и требования справедливости, чтобы противостоять ей.
— Что потом? — спросил Робин. — Куда мы пойдем?
— Ну, — сказала Виктория, — в «Общество Гермеса».
Это казалось таким очевидным, когда она это сказала. Только «Гермес» мог знать, что с этим делать. «Общество Гермеса», которое Робин предал, которое, возможно, даже не захочет принять их обратно, было единственной организацией, которую они встретили, которая когда-либо признавалась, что ее волнует проблема колониализма. Здесь был выход, редкий и незаслуженный второй шанс исправить неправильный выбор — если только они смогут найти «Гермес» до того, как их найдет полиция.
— Значит, мы договорились? — Виктория смотрела туда-сюда между ними. — Оксфорд, потом «Гермес» — и потом все, что «Гермесу» от нас потребуется, да?
— Да, — твердо сказал Рами.
— Нет, — сказал Робин. — Нет, это безумие. Я должен сдаться, я должен пойти в полицию как можно скорее…
Рами насмешливо хмыкнул.
— Мы это уже проходили, снова, снова и снова. Ты сдашься, и что? Забыл, что Джардин и Мэтисон пытаются развязать войну? Сейчас это больше, чем мы, Птичка. Больше, чем ты. У тебя есть обязательства.
— Но в том-то и дело, — настаивала Робин. — Если я сдамся, это снимет напряжение с вас двоих. Это отделит опиумную войну от убийства, разве ты не видишь? Это освободит вас…
— Прекратите, — сказала Виктория. — Мы не позволим тебе.
— Конечно, не позволим, — сказал Рами. — Кроме того, это эгоистично — ты не можешь выбрать легкий путь.
— Как это легкий…
— Ты хочешь поступить правильно, — сказал Рами с уверенностью. — Ты всегда так делаешь. Но ты думаешь, что правильный поступок — это мученичество. Ты думаешь, что если ты будешь достаточно страдать за грехи, которые ты совершил, то тебе будет отпущено.
— Я не…
— Вот почему ты взял на себя вину за нас той ночью. Каждый раз, когда ты сталкиваешься с чем-то трудным, ты просто хочешь, чтобы это прошло, и ты думаешь, что способ сделать это — самобичевание. Ты одержим наказанием. Но так не бывает, Птичка. То, что ты попадешь в тюрьму, ничего не исправляет. Твоё повешение на виселице ничего не исправит. Мир все еще сломан. Война все еще идет. Единственный способ искупить вину — это остановить ее, а ты не хочешь этого делать, потому что на самом деле все дело в том, что ты боишься.
Робин подумал, что это было крайне несправедливо.
— Я только пытался спасти вас той ночью.
— Ты пытался снять себя с крючка, — не без злобы сказал Рами. — Но все, что делает жертва, — это заставляет тебя чувствовать себя лучше. Она не помогает остальным, так что это бессмысленный жест. Теперь, если вы закончили с великими попытками мученичества, я думаю, мы должны обсудить…
Он запнулся. Виктория и Рами проследили за его взглядом до двери, где стояла Летти, прижав руки к груди. Никто из них не знал, как долго она там простояла. Ее лицо было очень бледным, только на щеках виднелись два цветных пятна.
— О, — сказал Рами. — Мы думали, что ты спишь.
Горло Летти пульсировало. Казалось, она вот-вот разразится рыданиями.
— Что такое, — спросила она дрожащим шепотом, — «Общество Гермеса»?
— Но я не понимаю.
Летти повторяла это последние десять минут через равные промежутки времени. Неважно, как они объясняли — необходимость «Общества Гермеса» и бесчисленные причины, по которым такая организация должна существовать в тени, — она продолжала качать головой, ее глаза были пустыми и непонимающими. Она выглядела не столько возмущенной или расстроенной, сколько озадаченной, как будто они пытались убедить ее, что небо зеленое.
— Я не понимаю. Разве вы не были счастливы в Вавилоне?
— Счастлив? — повторил Рами. — Наверное, никто никогда не спрашивал тебя, мыли ли твою кожу соком грецкого ореха?
— О, Рами, правда? — Ее глаза расширились. — Но я никогда не слышала — но у тебя прекрасная кожа…
— Или говорили, что тебя не пускают в магазин, по непонятным причинам, — продолжал Рами. — Или нарезали вокруг тебя широкий круг на тротуаре, как будто у тебя блохи.
— Но это просто глупость и провинциальность оксфордцев, — сказала Летти, — это не значит…
— Я знаю, что ты этого не видишь, — сказал Рами. — И я не жду от тебя этого, это не твой удел в жизни. Но дело не в том, были ли мы счастливы в Вавилоне. Дело в том, чего требует наша совесть.
— Но Вавилон дал вам все. — Летти, казалось, не могла пройти мимо этого вопроса. — У вас было все, что вы хотели, у вас были такие привилегии…
— Не настолько, чтобы мы забыли, откуда мы родом.
— Но стипендии — я имею в виду, что без этих стипендий все вы были бы — я не понимаю…
— Ты ясно дала это понять, — огрызнулся Рами. — Ты настоящая маленькая принцесса, не так ли? Большое поместье в Брайтоне, лето в Тулузе, фарфоровый фарфор на полках и ассам в чашках? Как ты можешь понимать? Ваш народ пожинает плоды империи. А наши — нет. Так что заткнись, Летти, и просто послушай, что мы пытаемся тебе сказать. Это неправильно, что они делают с нашими странами. — Его голос стал громче, жестче. — И это неправильно, что меня учат использовать мои языки для их блага, переводить законы и тексты, чтобы облегчить их правление, когда в Индии и Китае, на Гаити и по всей Империи и во всем мире есть люди, которые голодают и умирают от голода, потому что британцы предпочитают класть серебро в свои шляпки и клавесины, а не туда, где оно может принести пользу.
