Я обернулся и увидел тех двух матросов, что видел при посадке, когда запрыгивал в уходящий поезд.
Сейчас они так же, как и в прошлый раз, стояли в тамбуре и, вероятно, курили. Увидев мой недовольный взгляд, они немедленно вытянулись по стойке смирно, спрятав руки с сигаретами.
— Откуда вы знаете? — устало спросил я, рассматривая моряков, на бескозырках которых было написано «Кригсмарине».
— Знаем, потому что направляемся на него. Мы с однотипного корабля. Наш называется «Лютцов», — будто бы похвастался первый матрос.
— Но зачем тогда вы направляетесь на «Шеер», если служите на другом корабле?
— Получили новое назначение, господин обер-лейтенант. Пока наш крейсер в ремонте, — с готовностью ответил разговорчивый матрос и тут же получил от своего товарища тычок локтём под ребро.
Я помнил, что тяжёлый крейсер «Лютцов», был головной корабль серии тяжёлых крейсеров, что и «Адмирал Шеер». Ранее он носил название «Дойчланд». В июле этого года, после попытки прорыва в Атлантику он получил торпеду, пущенную с британского самолёта, и сейчас находился в ремонтных доках.
«Так значит, часть команды с ремонтируемого корабля решили перекинуть на корабль этой же серии, раз уж тот пока не может принимать участие в морских операциях», — понял я, а вслух, не показывая своей осведомлённости, спросил:
— А разве крейсеру «Адмирал Шеер» требуется новый экипаж?
— Не могу знать, — ответил второй матрос, который был явно похитрее своего сослуживца.
Его общительный товарищ на этот раз тоже не стал ничего объяснять.
Впрочем, я уже услышал более чем достаточно. Свидание с кораблем, который явно собирался куда-то отплывать, заставило меня мгновенно включиться в боевую работу.
Приоткрыл дверь, ведущую в салон вагона. Заглянул туда и убедился, что к нам в тамбур никто не направляется. Все пассажиры сидели и лежали на своих местах и покорно ожидали, когда паровоз наконец приедет на место назначения. Но мне уже туда, куда мы направлялись, было не нужно.
Закрыв плотнее дверь, я сжал кулаки, а затем, резко развернувшись, ударил каждому из матросов в живот, благо те стояли по стойке смирно.
Оба удара оказались эффективными и гитлеровцы, зашипев от боли, согнулись, начав глотать ртами воздух и кашлять. Я распахнул дверь, что вела из вагона на воздух, и пока эти «гаврики» не пришли в себя и не стали звать на помощь, поочерёдно, одного за другим выкинул их в темноту.
Оставшись в тамбуре один, спустился на подножку ниже, рассчитал момент, чтобы при прыжке не врезаться в один из телеграфных столбов, что стояли вдоль железнодорожного полотна, и под грохот колёс и шум ветра, выпрыгнул из вагона сам.
На этом моя тихая и спокойная поездка на поезде в неведомые дали была окончена! Сейчас начиналась новая операция, в которую разведчик-нелегал Забабашкин входил, размашисто кувыркаясь по насыпи и при этом болезненно врезаясь в кустарники и деревца, что попадались на пути.
Глава 11
Каждый за себя
Хотя при прыжке и сгруппировался, помогло это лишь отчасти. Удар об насыпь был болезнен. Я получил несколько шишек и ссадин, а кроме этого, явно разбередил раны на ноге и под рёбрами.
Как только первые приступы острой боли прошли, поднялся на ноги, вытащил из кобуры пистолет и сфокусировал зрение.
Для обычного человека, поиск в темноте доставляет существенные проблемы. И даже несмотря на то, что Луна иногда появлялась из-за облаков, ночное время суток не для зрения большинства людей. При недостаточном освещении человеческие глаза не способны хорошо видеть. Но вот у меня с этим проблем не было. А потому, легко обходя растущие деревья, я направился на поиски тех, кому не посчастливилось со мной увидеться, одновременно с этим начав размышлять об их дальнейшей судьбе.
Как всегда, в такие острые моменты, во мне вновь начали бороться два мнения. Одно говорило, что на матросов я напал по полному беспределу, наплевав на международное право. Второе же во всё горло кричало, что и хрен бы с ним, с этим правом, конвенцию по которому СССР даже не подписывал. Эти моряки ехали на военный корабль и не просто так — на экскурсию, а для того, чтобы войти в состав экипажа, обучиться и с новыми силами начать убивать, в том числе и советских граждан.
Эти два мнения бушевали в мозгах, совершенно не собираясь примиряться между собой и находить общее решение. Причём то мнение, которое всё время напирало на разного рода международные документы и договоры, закрывая от ужаса глаза, постоянно вопрошало: что я собираюсь делать с якобы пока ещё ни в чём не повинными матросами? Мол, ведь нельзя же судить за то, что они пока ещё не совершили.
«Не совершили, так совершат, — отмахивался от этого миролюбивого мнения я и тут же поправлял себя: — Точнее, уже не совершат, ибо теперь у них другая судьба, и на „Шеер“ они точно не попадут!»
Насчёт этого у меня не было никаких сомнений. А вот насчёт другого вопроса, кое-что в голове всё же мешало сработать хладнокровно.
Если честно, то изначально, как только я понял, что те двое с тяжёлого крейсера «Лютцов», то об их судьбе я больше даже думать не хотел. Команда того корабля, хоть и пыталась иногда воевать по правилам ведения войны, всё равно в конечном итоге скатилась к преступлениям. Так что, по сути, матросы были изначально вне закона, даже учитывая то, что я сейчас вроде бы как не был комбатантом, и вроде бы как не мог вести военные действия. К тому же, вероятно, начиная приходить в себя, я начал на те пресловутые конвенции, можно сказать, смотреть сквозь пальцы.
Вспоминая свои мысли по поводу международных договоров, в голове нет-нет да зарождалась тень сомнения насчёт адекватности их применения и исполнения в текущих реалиях настоящей войны на уничтожение. И это не игра слов. Именно войну на уничтожение Германия объявила Советскому Союзу.
«Ну, какие ещё могут быть правила, когда эти людоеды убивают, насилуют, пытают и сжигают в печах наших людей?»
Это был вопрос, на который мог быть один единственный ответ: никакие нахрен конвенции с людоедами не подписываются и не исполняются.
И когда я сумел это понять, то решил, что на всю ту белиберду, которая сидела у меня в голове, просто забить, а все мысли, что ранее были связаны с этим вопросом, считать — временным помешательством рассудка.
Но легко сказать, да трудно сделать. Сейчас из-за того, что эти моряки ещё не ступили на «Адмирал Шеер», я не мог их обвинить в тех преступлениях, что тот корабль со своей командой должен будет совершить.
Но это что касаемо «Шеера». Но моряки-то до этого момента служили на другом военном корабле. И с тем судном тоже было не всё так просто.
О похождениях тяжёлого крейсера «Лютцов», я помнил немного. Вроде бы он в апреле 1940 года участвовал в захвате Норвегии. А в июне 1941 года, при попытке прорыва в Атлантику, получил торпеду с британского самолёта. В дальнейшем, когда его починят, он выйдет на перехват конвоя PQ-17, но попадёт в навигационную аварию. Далее этот тяжёлый крейсер также будут сопровождать неудачи и постоянный ремонт. Впрочем, в кое-каких боях, ему всё же участвовать доведётся. Например, он будет оказывать огневую поддержку частям вермахта в Прибалтике. Но существенных каких-то «подвигов», в кавычках, разумеется, не совершит. 4 мая 1945 года, он будет взорван экипажем. После войны корабль поднимут со дна и 26 сентября 1946 года даже включат в состав ВМФ СССР. Однако не пройдёт и года, как этот карманный линкор решат сделать мишенью и 22 июня 1947, ровно через шесть лет после начала Великой Отечественной Войны, в ходе учений Балтийского флота потопят окончательно.
Это, собственно, было всё, что отложилось у меня в памяти. Но и этого было немало. Во всяком случае, из вспомненной информации я мог сделать вывод, что как ни крути, а корабль всё-таки действовал, в том числе и непосредственно против нашей страны.
И это был приговор и кораблю, и членам его команды.
