— Пожалуйста, не надо, — пролепетала Робин. — То, чем он болен, очень заразно. Она распространяется по воздуху в виде частиц, когда он кашляет или говорит. Мы даже не можем находиться с ним в одной каюте на корабле. Он старается видеть как можно меньше людей. Но о нем заботятся. Мы пригласили врача, чтобы он осмотрел его…
— Который? Смит? Гастингс?
Он попытался вспомнить имя врача, который приходил лечить его, когда он подхватил грипп в детстве. — М-м… Гастингс?
— Хорошо, — сказала миссис Пайпер. — Я всегда считала Смита шарлатаном. Несколько лет назад у меня была ужасная лихорадка, и он диагностировал ее как простую истерику. Истерика! Я даже не могла пить бульон, а он думал, что я все это выдумала.
Робин успокоительно вздохнул.
— Я уверен, что доктор Гастингс позаботится о нем.
— О, конечно, он вернется сюда и будет требовать свои булочки с кишмишем к выходным. — Миссис Пайпер широко улыбнулась. Улыбка была явно фальшивой, она не доходила до глаз, но, похоже, она была полна решимости подбодрить его. — Ну, по крайней мере, я могу присмотреть за тобой. Могу я приготовить тебе обед?
— О, нет, — быстро сказал он. — Я не могу остаться, я должен пойти и рассказать другим профессорам. Они еще не знают, понимаете?
— Ты даже не останешься на чай?
Он хотел. Он так хотел сидеть за ее столом, слушать ее бессвязные истории и хоть на миг ощутить теплый комфорт и безопасность своего детства. Но он знал, что не продержится и пяти минут, не говоря уже о времени, которое потребуется, чтобы налить, заварить и отпить чашку «Дарджилинга». Если он останется, если он войдет в этот дом, он сломается окончательно.
— Робин? — Миссис Пайпер обеспокоенно осмотрела его лицо. — Дорогой, ты выглядишь таким расстроенным.
— Это просто… — Слезы затуманили его глаза; он не мог их сдержать. Его голос надломился. — Я просто так напуган.
— О, дорогой. — Она обхватила его руками. Робин обнял ее в ответ, его плечи сотрясались от подавляемых рыданий. Впервые он понял, что может никогда больше не увидеть ее — ведь он ни на секунду не задумался о том, что может случиться с ней, когда станет известно, что профессор Ловелл мертв.
— Миссис Пайпер, я хотел спросить… — Он освободился и сделал шаг назад. Он чувствовал себя несчастным от чувства вины. — Вы… у вас есть семья или что-то еще? Какое-то другое место, куда можно пойти?
Она выглядела растерянной.
— Как это понимать?
— Если профессор Ловелл не выживет, — сказал он. — Мне просто интересно, потому что если он не справится, то у вас не будет…
— О. Дорогой мальчик. — Ее глаза налились кровью. — Не беспокойся обо мне. У меня есть племянница и брат в Эдинбурге — там любовь не пропадает, но им придется приютить меня, если я постучусь. Но до этого дело не дойдет. Ричард уже подхватил свою долю иностранных болезней. Он быстро вернется сюда к вашим ежемесячным обедам, а я угощу вас обоих целым жареным гусем, когда он придет. — Она сжала его плечи. — Ты просто сосредоточься на учебе, не так ли? Делай хорошую работу, а об остальном не беспокойся.
Он больше никогда не собирался ее видеть. Как бы ни сложилась дальнейшая судьба, это, по крайней мере, казалось несомненным. Робин остановил свой взгляд на ее нежной улыбке, пытаясь запомнить этот момент.
— Я сделаю все, что в моих силах, миссис Пайпер. До свидания.
На улице ему пришлось немного успокоиться, прежде чем он смог набраться смелости и войти в башню.
Офисы факультета находились на седьмом этаже. Робин подождал на лестничной клетке, пока не убедился, что коридор пуст, а затем бросился вперед и вставил ключ профессора Ловелла в замок. В кабинете была та же переписка, что и в Хэмпстеде: письма Джардину, Матисону, Гютцлаффу и другим о военных планах предстоящего вторжения. Он собрал несколько писем в стопку и сунул их в пиджак. У него не было ни малейшего представления о том, что «Гермес» может с ними сделать, но, по его мнению, хоть какое-то доказательство лучше, чем никакого.
Он только успел закрыть за собой дверь, как услышал голоса из кабинета профессора Плэйфера. Первый принадлежал женщине, требовательный и громкий.
— Он пропустил три платежа подряд, и я не связывалась с ним несколько месяцев…
— Ричард — очень занятой человек, — сказал профессор Плейфер. И он все еще за границей в ежегодной поездке четвертого курса, о чем, я уверен, он вам сказал…
— Он не говорил, — сказала женщина. — Вы же знаете, он ужасно недоверчив к таким вещам, мы никогда не знаем, куда он едет. Он не пишет, даже не телеграфирует, ничего не присылает для детей. Вы знаете, они начинают забывать, что у них есть отец.
С замиранием сердца Робин прокрался к углу коридора, оставаясь в пределах слышимости. Лестница была всего в нескольких футах позади него. Если дверь откроется, он сможет убежать на шестой этаж, прежде чем кто-нибудь его увидит.
— Это, наверное, очень трудно, — неловко сказал профессор Плэйфер. — Хотя я должен сказать, что это не та тема, на которую мы с Ричардом часто разговариваем. Вам лучше спросить об этом непосредственно у него…
— Когда он должен вернуться?
— На следующей неделе. Хотя, как я слышал, в Кантоне были какие-то проблемы, так что, возможно, это произойдет на несколько дней раньше. Но я действительно не знаю, миссис Ловелл — я пошлю весточку, когда мы что-нибудь узнаем, но пока мы знаем так же мало, как и вы.
Дверь открылась. Робин напрягся, чтобы бежать, но болезненное любопытство удержало его на месте. Он выглянул из-за угла. Он хотел увидеть, узнать наверняка.
В коридор вышла высокая худая женщина с седыми волосами. С ней были двое маленьких детей. Старшая, девочка, выглядела лет на десять и явно плакала, хотя и скрывала свои рыдания в одном кулаке, а в другом сжимала руку матери. Младший ребенок, мальчик, был гораздо меньше — возможно, ему было всего пять или шесть лет. Он вышел в коридор, когда миссис Ловелл прощалась с профессором Плэйфером.
У Робина перехватило дыхание. Он наклонился еще дальше в коридор, не в силах отвести взгляд. Мальчик был так похож на него, на Гриффина. У него были такие же светло-карие глаза, такие же темные волосы, хотя они вились сильнее, чем у них.
Мальчик встретился с ним взглядом. Затем, к ужасу Робина, он открыл рот и произнес высоким чистым голосом:
— Папа.
Робин повернулся и убежал.
— Что это было? — голос миссис Ловелл донесся до лестницы. — Дик, что ты сказал?
Сын профессора Ловелла что-то лепетал в ответ, но Робин слишком быстро летел вниз по лестнице, чтобы услышать.
— Черт возьми, — сказал Рами. — Я не знал, что у профессора Ловелла есть семья.
— Я же говорил, что у него есть поместье в Йоркшире!
— Я думал, ты это выдумал, — сказал Рами. — Я ни разу не видел, чтобы он брал отпуск. Он просто не… не семейный человек. Как он мог оставаться дома достаточно долго, чтобы зачать ребенка?
— Вопрос в том, что они существуют, и они беспокоятся, — сказал Робин. — Очевидно, он пропускал платежи в свое поместье. И теперь Плэйфер знает, что что-то не так.
— Предположим, мы заплатили им? — спросила Виктория. — Подделаем его почерк и сами отправим деньги, я имею в виду. Сколько нужно, чтобы содержать семью в течение месяца?
— Если их всего трое? — Летти задумалась на мгновение. — Всего около десяти фунтов.
Виктория покраснела. Рами вздохнул и потер виски. Робин потянулся, чтобы налить себе стакан бренди.
Настроение в тот вечер было явно мрачным. Кроме пачки писем, которую Робин нашел в кабинете профессора Ловелла, день ничего не дал. «Общество Гермеса» хранило молчание. Окно Робина было пустым. Виктория и Рами побывали в каждом из старых мест, где Энтони оставлял свои вещи, — в расшатанном кирпиче за собором Крайст-Черч, на скрытой скамейке в Ботаническом саду, в перевернутом и редко используемом понте на берегу Червелла, — но ни в одном из них не было признаков недавнего посещения. Они даже ходили взад-вперед перед «Витым корнем» большую часть часа, надеясь, что Гриффин заметит их, но преуспели только в том, чтобы привлечь взгляды завсегдатаев.
