Палаты Вавилона несколько блокировали звук, но к вечеру все научились жить с постоянным, ужасным рокотом, проникающим сквозь стены. Чтобы заснуть, они затыкали уши ватой.
Колокола были похоронным гимном иллюзии. Города со сказочными шпилями больше не было. Деградация Оксфорда была очевидна — можно было видеть, как он разрушается с каждым часом, словно гниющий пряничный домик. Стало ясно, насколько глубоко Оксфорд зависел от серебра, как без постоянного труда его переводческого корпуса, без талантов, которые он привлекал из-за рубежа, он немедленно развалился. Это показало не только силу перевода. Это выявило абсолютную зависимость британцев, которые, что удивительно, не могли сделать элементарных вещей, таких как выпечка хлеба или безопасное перемещение из одного места в другое без слов, украденных из других стран.
И все же это было только начало. Книги технического обслуживания были бесконечны, и сотни резонансных стержней еще предстояло выкорчевать.
Как далеко они собираются зайти? — вот вопрос, который они задавали себе внутри башни. Все они были поражены и даже немного ужаснуты тем, что город до сих пор не признал истинную причину этой забастовки, что парламент до сих пор не принял мер.
Втайне Робин не хотел, чтобы это закончилось. Он никогда не признался бы в этом остальным, но в глубине души, там, где обитали призраки Гриффина и Рами, он не хотел быстрого решения, номинального урегулирования, которое лишь прикрывало бы десятилетия эксплуатации.
Он хотел посмотреть, как далеко он сможет зайти. Он хотел увидеть Оксфорд разрушенным до основания, хотел, чтобы его жирная, золотая роскошь исчезла, чтобы бледные, элегантные кирпичи рассыпались на куски, чтобы башенки разбивались о булыжники, чтобы книжные полки рушились, как домино. Он хотел, чтобы все это место было разобрано так тщательно, как будто его никогда не строили. Все эти здания, собранные рабами, оплаченные рабами и набитые артефактами, украденными из завоеванных земель, здания, которые не имели права на существование, чье существование требовало постоянной добычи и насилия — разрушить, уничтожить.
На шестой день они, наконец, привлекли внимание города. Около полудня у основания башни собралась толпа, крича, чтобы ученые вышли.
— О, смотрите, — сказала язвительно Виктория. — Это ополчение.
Они собрались у окна четвертого этажа и заглянули вниз. Многие из толпы были студентами Оксфорда — молодые люди в черных одеждах, марширующие в защиту своего города; хмурые, с надутыми грудями. Робин узнал Винси Вулкомба по его рыжим волосам, а затем Элтона Пенденниса, который размахивал факелом над головой и кричал мужчинам позади себя, словно ведя войска на поле боя. Но здесь были и женщины, и дети, и бармены, и лавочники, и фермеры: редкий союз города и деревни.
— Наверное, нам стоит пойти и поговорить с ними, — сказал Робин. Иначе они будут там весь день.
— А ты не боишься? — спросила Мегхана.
Робин насмешливо хмыкнул.
— А ты?
— Их там довольно много. Ты не знаешь, что они будут делать.
— Они студенты, — сказал Робин. — Они не знают, что хотят делать.
Действительно, казалось, что агитаторы не продумали, как они будут штурмовать башню. Они даже не кричали в унисон. Большинство просто бродили вокруг зелени, растерянные, озираясь по сторонам, словно ожидая, что кто-то другой отдаст приказ. Это была не та разъяренная толпа безработных рабочих, которая угрожала ученым Вавилона в прошлом году; это были школьники и горожане, для которых насилие было совершенно незнакомым средством получения желаемого.
— Ты просто выйдешь туда? — спросил Ибрагим.
— Почему бы и нет? — спросил Робин. — С таким же успехом можно кричать в ответ.
— Боже правый, — внезапно произнес профессор Чакраварти, голос его стал жестким. — Они пытаются поджечь это место.
Они повернулись обратно к окну. Теперь, когда толпа приблизилась, Робин увидел, что они привезли повозки с хворостом. У них были факелы. У них было масло.
Они собирались сжечь их заживо? Глупо, это было бы так глупо — ведь они, конечно, понимали, что смысл в том, что Вавилон нельзя потерять, ибо Вавилон и содержащиеся в нем знания — это именно то, за что они борются. Но, возможно, рациональность улетучилась. Возможно, осталась только толпа, разгоряченная яростью от того, что у них отняли то, что они считали своим.
Некоторые студенты начали складывать хворост у подножия башни. Робин почувствовал первый укол беспокойства. Это была не пустая угроза; они действительно собирались поджечь это место.
Он распахнул окно и высунул голову наружу.
— Что вы делаете? — крикнул он. — Вы сожжете нас, и вам никогда не удастся привести свой город в рабочее состояние.
Кто-то швырнул ему в лицо стеклянную бутылку. Он был слишком высоко, и бутылка, не долетев до него, спикировала вниз, но все же профессор Чакраварти дернул Робина назад и захлопнул окно.
— Все в порядке, — сказал он. — Нет смысла рассуждать с сумасшедшими, я думаю.
— Тогда что мы будем делать? — потребовал Ибрагим. — Они собираются сжечь нас заживо!
— Башня сделана из камня, — пренебрежительно сказал Юсуф. — С нами все будет в порядке.
— Но дым…
— У нас кое-что есть, — резко сказал профессор Чакраварти, словно только что вспомнив. — Наверху, под документами по Бирме…
— Ананд! — воскликнула профессор Крафт. — Это гражданские лица.
— Это самооборона, — сказал профессор Чакраварти. — Оправданная, я думаю.
Профессор Крафт снова посмотрела на толпу. Ее рот сжался в тонкую линию.
— О, очень хорошо.
Без дальнейших объяснений они вдвоем направились к лестнице. Остальные на мгновение оглянулись друг на друга, не зная, что делать.
Робин потянулся одной рукой, чтобы открыть окно, а другой шарил во внутреннем переднем кармане. Виктория схватила его за запястье.
— Что ты делаешь?
— Бар Гриффина, — пробормотал он. — Знаешь, тот…
— Ты с ума сошел?
— Они пытаются сжечь нас заживо, давай не будем обсуждать мораль…
— Это может поджечь все масло. — Ее хватка сжалась, так сильно, что стало больно. — Это убьет полдюжины людей. Успокойся, ладно?
Робин положил брусок обратно в карман, глубоко вздохнул и удивился тому, что в его венах застучало. Он хотел драки. Он хотел спрыгнуть вниз и разбить им лица своими кулаками. Он хотел, чтобы они узнали, кто он такой, что является их худшим кошмаром — нецивилизованный, жестокий, свирепый.
Но все закончилось, не успев начаться. Как и профессор Плэйфер, Пенденнис и ему подобные не были солдатами. Они любили угрожать и разглагольствовать. Им нравилось делать вид, что мир подчиняется их прихотям. Но в конце концов, они не были предназначены для серьезной борьбы. Они не имели ни малейшего представления о том, сколько усилий может потребоваться, чтобы разрушить башню, а Вавилон был самой укрепленной башней на земле.
Пенденнис опустил свой факел и поджег хворост. Толпа ликовала, глядя, как пламя лижет стены. Но огонь не брал. Пламя голодно прыгало, тянулось оранжевыми усиками, словно искало точку опоры, но бесцельно отступало назад. Несколько студентов подбежали к стенам башни в плохо продуманной попытке взобраться на них, но едва они коснулись кирпичей, как какая-то невидимая сила швырнула их обратно в зелень.
Профессор Чакраварти, задыхаясь, спустился по лестнице, неся серебряный брусок с надписью भिन्त्ते. [879]
— Санскрит, — объяснил он. — Это их расколет.
Он высунулся из окна, мгновение наблюдал за происходящим, а затем бросил прут в центр толпы. Через несколько секунд толпа начала рассеиваться. Робин не мог понять, что происходит, но, похоже, на земле разгорелся спор, а возбужденные люди выглядели попеременно раздраженными и растерянными, перемещаясь по кругу, как утки, кружащие друг вокруг друга на пруду. Затем, один за другим, они удалились от башни; домой, к ужину, к ожидающим женам, мужьям и детям.
