"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Гор Алекс

Именно ради этого?

Ведь Гаурдак совершенно верно указал на опору иванова мировоззрения: измениться в лучшую сторону может каждый, дай только шанс, толчок, совет, ободрение, поддержи в решающую минуту — и шаг в нужную сторону будет сделан, а лиха беда начало!..

Но Пожиратель Душ?!

Но если каждый — то разве не значит это, что и он тоже?..

Но он же?..

Но ведь каждый!!!..

Но поверить ему?..

Но он же говорит искренне!

«Кошка говорит мыши „Я тебя люблю“ тоже искренне»

Но разговор идет не про кошек и мышей, а про судьбу чело… полубога-полудемона, хотя какая разница! Он живой, он чувствует и страдает, как и мы, он так же может ошибаться, а значит, может и раскаиваться в своих ошибках! Достаточно уже он страдал и был наказан! Всему — и жестокости в первую очередь — должна быть мера!..

Не дождавшись ответа, Гаурдак заговорил опять, и в голосе его снова не было ни вызова, ни насмешки, ни презрения — одна лишь бесконечная тусклая усталость:

— Молчишь… Не знаешь, что сказать… даже ты… Извини, что нарушил твой покой. Но, откровенно говоря, я так и думал. Умом понимал. Душа моя рвалась откликнуться, вопила, что вот он — первый человек, способный понять, простить, помочь, закрыть глаза на прошлое и увидеть не того, кем я был, но кем стал… Но… Да, я всё понимаю, не надо слов, царевич. Говорить красивые и правильные фразы о том, что добро есть в каждом и что дай ему только волю — и действительно протянуть руку помощи — два края одной пропасти. И теперь я вижу, что как бы ни раскаивался, как бы ни жаждал начать свою бестолковую жизнь с нуля, это будет невозможно. Запачкавшийся однажды — грязный навек…Один раз ошибся — и не будет прощения. Гаурдак? Всемирное Пугало? Ату его! Каленым железом, магией, топором, чтобы сидел и не высовывался еще сто веков, и кому интересно разбираться, что у него в душе? Каблуком этот росток, и известью сверху присыпать — нечего!.. Но скажи мне, умоляю, скажи перед тем, как я уйду и не побеспокою тебя больше — ответь мне, какие преступления и каких грехи — даже совершенные по злобе, не по недостатку разумения — не могут быть искуплены тысячью лет под землей?! И где ваше хваленое милосердие и сострадание, когда дело касается не прощения тяпнувшей вас уличной шавки, но разумного существа со своим характером, привычками, убеждениями — и дурацким, никому не нужным раскаянием?! И отчего вы, люди, так благородны на словах и черствы и злопамятны на деле — даже самые добрые из вас?! Или самые лицемерные?.. Это и впрямьобъясняло бы всё. Да, объясняло бы… и объясняет. А я — старый болван… поверил… подумал… Ну не дурак ли…

Ощущение присутствия в ивановой голове стало тихо таять — словно побитая собака уходила со двора в дождливую ночь, опустив голову и медленно переступая хромыми лапами. Поражение, безысходность, тоска, возмущение, обида, боль исходили от него рваными волнами, накатывая и топя отчаянно барахтавшегося в водовороте сомнений, стыда и душевных мук лукоморца.

Накатывая и унося за собой.

— Стой!!! — выкрикнул он прежде, чем след полубога успел рассеяться окончательно. — Погоди!!! Я не лгал — я действительно хочу тебе помочь! Если ты вправду понял свои ошибки, если раскаяние твое — от чистого сердца…

Гаурдак остановился и недоверчиво выдохнул:

— Ты… хочешь сказать… что ты мне… поверил? Что… ты не считаешь меня неисправимым злодеем, что я действительно… что если захочу… что я могу… что у меня…

— Да, — тихо, но убежденно проговорил Иванушка. — Я верю тебе. Зерно добра есть в каждом. Каждый может победить свою природу — если захочет. Ты — захотел. И это делает тебе честь.

— И ты… — голос осекся, словно не в силах справиться с переполнявшими эмоциями. — Ты… мне правда поможешь?

— Да, — уже не колеблясь, кивнул царевич.

— И ты не будешь против… если я покину свое узилище и вернусь на Белый Свет? Как давно я там не был… Боюсь, кроме названия в моей памяти от него мало что осталось, хотя и грезил об этой минуте каждый день на протяжении десяти веков. Каждый, кто провел в тюрьме хотя бы день, поймет меня — и не поймет, как я до сих пор не сошел с ума. Но мои силы поддерживала надежда… — Гаурдак смущенно умолк. — Прости. Кажется, я от радости несу что попало… Но просто я до сих пор не в силах поверить, что, наконец, увижу солнце… свет… горы… птиц… Это чудо! Иван… ты… ты… я не знаю, как мне выразить свою благодарность… но клянусь: ты не пожалеешь о своем доверии ни на мгновенье!

— Не стоит… на моем месте так поступил бы каждый… — сконфуженный дифирамбами, пожал плечами царевич, красный от шеи до затылка.

«Расскажи это Сеньке».

— Стоит, — в ответ не на странную, невесть откуда выплывшую мысль, но на слова горячо закивал Гаурдак. — Еще как стоит! Просто удивительно, что на Белом Свете есть такие люди, как ты!

— Моя жена говорит то же самое, — смущенно хмыкнул Иванушка. — Только добавляя при этом «еще». А иногда и кое-какие эпитеты.

— Надеюсь, такие, как ты, никогда не переведутся! — не уточняя отчего-то, какие именно эпитеты добавляет супруга лукоморца, воскликнул баритон и, помявшись, робко напомнил: — А-а-а… Иван?.. Ты… хотел меня выпустить?

— Да! — с готовностью подтвердил царевич.

— Для этого тебе надо разомкнуть круг, — деликатно подсказал полубог. — Иначе я не смогу уйти. Заклинание так построено, что одного желания маловато.

— Да, конечно!..

— О, спасибо тебе, Иван, спасибо!!! Твоего благодеяния я не забуду никогда! Ты — самый лучший из всех знакомых мне людей — да и из незнакомых, я уверен! Как мне не терпится! Как мне не верится!.. Скорей же, умоляю тебя, скорей! Я мечтал об этом тысячу лет, десять веков, триста шестьдесят пять тысяч дней!..

Тепло и слегка сконфуженно улыбаясь невидимому собеседнику, Иванушка потянул руки из ладоней Адалета и Ахмета…

И замер.

«Что построено кучей умных людей, один дурак может уронить всем на головы за секунду», — прозвучало в его мозгу так же явственно, как будто кто-то сказал ему это на ухо.

— Одна голова хорошо, да жестко спать, — по странной ассоциации пришло на ум — и сразу же на язык лукоморцу.

— Что?.. — на несколько мгновений забыв даже радоваться и благодарить, озадаченно переспросил Гаурдак.

— Это… пословица такая, — покраснел Иван.

— Какая-то странная, — недовольно заметил баритон.

— Да, странная, — быстро заговорил Иван, — но это один король так говорил, потому что он все пословицы всё время путал, и эта у него получилась из двух: «Одна голова хорошо, а две — лучше» и…

— Но при чем тут?..

— Причем?..

«Иван. Ты дурак».

— При том, что сначала я должен все рассказать моим товарищам! — осенило его. — Они прилетели со мной, мы всегда всё решаем сообща…

— Товарищам? Зачем? — забеспокоился полубог. — А если они будут против?

— Поначалу — может, я ведь тоже не сразу поверил тебе, но мы им всё объясним, и они поймут!

— А если нет?! Если они не захотят не только понимать меня, но и просто слушать?! Сначала выпусти меня, а потом расскажешь! Не будь таким жестокосердным! Каждая секунда для меня в этом узилище — еще один век!

— Твое неверие в людей, конечно, понятно… — обиженно произнес лукоморец. — Но непонятно.

Гаурдак замычал нерешительно, то ли подбирая нужные слова, то ли наоборот, не давая сорваться с языка ненужным, и выпалил:

— Если откровенно, то я не верю не в людей вообще, а в людей данных конкретных! Потому чтоони, чтобы узнать свое мнение, будут заглядывать в рот Адалету. А уж он-то никогда не позволит мне покинуть мою тюрьму!

— Почему?! — возмутился Иван. — Адалет, хоть и любитель поворчать, но добрый и справедливый человек! Ты расскажешь ему всё, и он поймет, как я, что ты не обманываешь! Он поверит тебе! И мои друзья, кстати, в состоянии принять собственное решение, без оглядки на кого бы то ни было!