– По-прежнему с Советском Союзе предпочитают скрывать подробности захвата самолёта, следовавшего рейсом Пенза-Харьков-Симферополь. После выхода в нашем эфире этой новости в советских газетах «Правда» и «Красная звезда» вышли лишь небольшие заметки, где человека, пытавшегося вырваться из-за «железного занавеса», иначе как террористом не называют. А у нас появилась дополнительная информация. Как выяснилось, молодым человеком, обезвредившем угонщика, оказался не кто иной, как 16-летний русский писатель и музыкант Максим Варченко. Именно его песня «Heart-Shaped Box» всё ещё на лидирующих позициях американского и английского хит-парадов и, по слухам, её планируют выдвинуть на одну из номинаций премии «Грэмми», Церемония, напомним, состоится 15 февраля в Лос-Анджелесе. Правда, автору композиции советские власти вряд ли дадут разрешение на выезд…»
Дальше я уже слушал вполуха. Ого, вот это ни фига себе! Честно говоря, про «Грэмми» я как-то и не думал. И ведь действительно, не выпустят, черти, в Штаты. Я бы даже за свой счёт слетал, так вдруг захотелось окунуться в мир «загнивающего капитализма», потусить с легендарными и ещё живыми легендами мировой музыки. Тот же Джон Леннон погибнет только через год, может, он тоже там появится? Хотя, чего это я размечтался, однозначно не выпустят, можно даже не заикаться.
А тем временем началась «Программа поп-музыки из Лондона» с Севой Новгородцевым, и первой прозвучавшей композиций оказалась… Ну да, «Heart-Shaped Box». Ох, Курт, дружище, спасибо тебе за всё!
Лёг на кровать, закрыл глаза и слушаю несущуюся сквозь помехи «глушилок» западную музыку. Вот почему у нас не могут на радио хотя бы запустить аналогичную передачу? Например, большую часть посветить отечественным коллективам и исполнителям, знакомя радиослушателя не только с эстрадой, но и с музыкантами типа «Машины времени», а под занавес выдать в эфир «пёрплов» или «зеппелинов». И не нужны нам будут никакие Севы Новгородцевы. Хотя мужик молодец, радует население 1/6 части суши качественной музыкой.
Не успела передача закончиться, как неожиданно раздался звонок от Сергея Борисовича. Мама с кухни до телефона добежала первой, потом махнула рукой мне, стоявшему в дверях в одних тирсах, мол, тебя спрашивают.
– Максик, а что это дядя Инги тебе то и дело звонит? – спросила она шёпотом, прикрывая ладонью мембрану. – У вас с ним что, какие-то дела?
– Вроде того, – так же шёпотом ответил я. – Он же в КГБ работает, я у него вроде нештатного помощника.
И, игнорируя мамин удивлённый взгляд, вместе с телефоном умотал в свою комнату. Сев на кровать, наконец произнёс в трубку:
– Здравствуйте, Сергей Борисович. Подозреваю, что вы уже в курсе, раз звоните в такое время?
– Ещё бы я не в курсе. Ты как себя чувствуешь?
В голосе Козырева слышалось плохо скрытое волнение, и я поспешил его заверить, что со мной всё замечательно. Ну разве что горло ещё немного побаливает, а сипение практически прошло. Мне связки нужны в рабочем состоянии, у меня послезавтра, в субботу, премьера песни лично для Николая Степановича, мне сипеть никак нельзя. Если завтра лучше не станет, то позвоню уже знакомой врачу-фониатру, пусть подскажет, что тут можно сделать. Но про то, что мне исполнять песню перед директором училища, я, естественно, Козыреву говорить не стал, ни к чему его грузить моими заботами.
– Я сейчас звоню, между прочим, из РОВД, – сказал Сергей Борисович. – Только что беседовал с задержанным, а то следователь утром придёт, а мне, сам понимаешь, хотелось как можно скорее кое-что для себя выяснить.
– Честно говоря, не думаю, что это нападение было подстроено западными спецслужбами, – заметил я. – Это же городской дурачок, видно, что-то ни с того ни с сего просто втемяшилось ему в голову…
– Не телефонный разговор, Максим, – строго осадил меня Козырев. – Давай-ка завтра подходи в «чайную» к трём часам дня, я там буду как раз кое-какие свои дела решать, и на тебя время найду. Сможешь?
– К трём часам? Хорошо, подойду, мы ведь ненадолго?
– Я думаю, четверти часа нам с тобой хватит.
«Чайной» с некоторых пор мы в разговоре между собой стали называть явочную квартиру, так как каждые наши посиделки сопровождались чаепитием. Так что о встрече в «чайной» можно даже при посторонних. Прежде чем попрощаться прощались, я попросил:
– Сергей Борисович, вы моему спасителю, который Виктор Алексеевич, какую-нибудь благодарность объявите, что ли. Если бы не он – я бы с вами сейчас не разговаривал.
– Насчёт Виктора Алексеевича не беспокойся, – хмыкнул в трубку Козырев, – он получит по заслугам. Давай, подходи завтра, поговорим.
Когда я уже окончательно отходил ко сну, услышал, как негромко хлопнула входная дверь, и голоса матери и отца. Батя прибыл из поездки, сейчас кормить его будет, подумал я, проваливаясь в темноту. И практически тут же осознал, что я стою на знакомом берегу по колено в траве, сразу понял, что где-то рядом мой «ловец». И в самом деле, мгновение спустя я увидел его ноги, выше которых мой взгляд упорно не хотел подниматься.
– Теперь видишь, на что способны мои оппоненты?
– Я так и подумал, что это их рук дело. Не мог этот малахольный, никогда ни на кого не поднимавший руку, так вот без всякой причины напасть на незнакомого прохожего с явным намерением его убить. Но, я так понимаю, они могут предпринять ещё одну попытку?
– Вполне, я чувствую их окрашенные бордовым цветом эманации, что по человеческим понятиям значит ярость.
– Да, но какой смысл теперь в моей смерти? Дело-то сделано, я вообще уже не при делах.
– Какой смысл в том, что планеты вращаются вокруг солнца, в том, что солнце вращается вокруг центра галактики и его «энергетического котла»? Так и здесь не стоит искать смысла. Можешь просто порадоваться, что за тобой наблюдают и охраняют.
– А вы, значит, не можете обеспечить мне хоть какую-то защиту?
– Что ты подразумеваешь под этим словом? Суперброню, как у героев ваших земных комиксов? Или магический оберег?
Мне показалось, что в его голосе промелькнула насмешка.
– От оберега я бы не отказался, – бурчу обиженно себе под нос. – Я думал, мы с вами в одной команде, а вы мне не хотите помочь.
– Не хочу помочь? – теперь в его голосе зазвучал металл. – Вообще-то я и так для тебя немало сделал только тем, что позволил жить в этом теле. Да и кто тебя предупреждал о том, что тебе может грозить опасность?
– Предупреждать – одно, а реально помогать – немного другое. Я же не могу постоянно ходить и озираться. У меня нервы, в конце концов, не железные, – продолжал совестить я его. – Лучше бы тогда про них и не говорили, про этих злых «ловцов», всё равно меня комитетчики охраняют.
Повисла пауза, которую собеседник нарушил негромким, таким человеческим покашливанием.
– Кхм, в твоих словах есть резон. Если ты настаиваешь, я могу кое-что для тебя сделать, но процесс обещает быть достаточно болезненным.
Так-так, а это уже интереснее. Интересно, что он задумал?
– А поподробнее можно?
– Ты наверняка слышал о так называемом шестом чувстве, которое помогает предугадывать грядущие события. Кто-то называет это ясновидением, кто-то банальной интуицией. Я могу немного развить твою интуицию в том плане, что она будет тебе подсказывать, когда твоей жизни может угрожать реальная опасность. Этот вариант интуиции будет срабатывать в течение трёх-четырёх, максимум пяти секунд до того момента, как твоему здоровью может быть нанесён непоправимый ущерб. На большее я не рискну из опасения, что твой мозг просто не готов выдержать столь мощного вторжения. Но, поверь, и этих нескольких секунд тебе может хватить с лихвой.
– Я не против, но что для этого нужно делать?
– Тебе – ничего, всё проделаю я, вот только…
– Что только?
– Это будут не самые приятные ощущения.
– В смысле?
– Если ты уверен, что знаешь о боли всё, то я поспешу тебя разочаровать. Когда я начну ковыряться в твоих мозгах, обычная мигрень покажется тебе ласковым поглаживанием. Если я увижу, что твоей жизни или здоровью грозит опасность, то прекращу вмешательство. Ну что, готов? Или лучше всё оставить как есть?
