Все эти тонкости я знал из своего будущего; там и телевидение, и бульварные издания, и интернет пестрели деталями съёмочного процесса. Конкин раздавал интервью направо и налево, вспоминая, как хотел даже покинуть проект из-за постоянных придирок Высоцкого, которому потакал Говорухин. Возможно, сыгравший Шарапова актёр был и прав, но в данный момент я не собирался возражать гостю, нужно было нам с ним настроиться на одну волну, а вот такие дружеские посиделки тому весьма способствовали.
Наконец чай был выпит, печеньки и пряники подъедены. На часах без двадцати восемь.
Я надеваю халат, в карман которого кладу иконку с Рафаилом, надеваю на шею крестик… Носить постоянно всё же опасаюсь, не те времена… Пока, во всяком случае. Найдутся стукачи-обличители, и плакала моя кандидатская вместе с комсомолом. А может и институт, если решат устроить показательное судилище.
— Точно готов изменить свою судьбу? — спрашиваю я перед тем, как приступить к работе.
— Давай уже, Сенька, не томи, — морщится Высоцкий.
Смысла расспрашивать пациента, как когда-то несчастного Филимонова, нет ли у него серьёзных психических отклонений, не страдает ли он шизофренией, нет ли у него тяжёлых заболеваний сердца и сосудов и так далее я не видел. Как-никак не так давно лично приводил здоровье Владимира Семёновича в порядок, диагностировал, и знаю, можно сказать, как облупленного.
— Ложись на диван, устраивайся поудобнее, — начал руководить я. — Закрывай глаза и постарайся максимально расслабиться. Думай или вспоминай о чём-то приятном. Море, пляж, рядом Марина…
Бард улыбнулся краешком губ, а я тем временем активировал браслет и положил правую ладонь на живот Высоцкого справа, в районе печени.
— Будешь чувствовать тепло, как тогда, у меня в процедурном кабинете — не обращай на это внимания, — добавил я.
Закрыл глаза, сосредотачиваясь. В принципе, я шёл проторенным путём, положительный опыт уже имелся. Другой вопрос, что закончилось всё далеко не так радужно. Хотелось верить, что на этот раз пациент сумеет справиться с психологическими проблемами, найдя смысл жизни в семье, детях (почему бы им с Влади не завести собственного), в творчестве, наконец!
Я не стало бубнить, что алкоголь — это зло, и прочую лабуду. Просто направил «паутинки» в печень, после чего мысленно дал команду активировать фермент алкольгодегидроденаза, превращающего этиловый спирт в альдегид. Своего рода аналог введения в организм дисульфирама, который блокирует активность ALDH — действие лекарства имитирует генетически предопределенную непереносимость алкоголя.
«Паутинки» знали своё дело, выполняя мою команду, я же в данный момент исполнял всего лишь роль аккумулятора. Чувствовал, как медленно, но верно расходуется моя энергия, однако каким-то внутренним чутьём понимал, что потрачу её не всю, что энергии во мне останется на порядок больше, нежели в тот раз, в Доме культуры села Куракино.
В какой-то момент я увидел, что «паутинки» стали меркнуть и вскоре окончательно исчезли. Дзинь! Повинуясь прозвучавшему в голове колокольчику, я убираю ладонь и открываю глаза.
— Как самочувствие? — спрашиваю
— Вроде бы нормально, — открывает глаза Высоцкий и смотрит на меня снизу вверх.
— Так и должно быть… Закрывай снова глаза и не шевелись, сейчас за наркозависимость примемся.
— Да не наркоман я…
— Давай, давай, не спорь, в любом случае хуже не будет.
И я снова, активируя браслет, кладу правую ладонь на лоб пациенту, и сдавливаю пальцами левой руки запястье правой. На этот раз воздействую на подкорку, перестраиваю её таким образом, чтобы приём наркотических средств не вызывал выброса гормона дофамина — главного в потоке ответственных за чувство удовольствия нейромедиаторов. Не знаю, как будет блокироватьяс выработка дофамина, но «паутинки» сами в курсе того, что нужно сделать, и снова я, активировав их, перехожу в статус наблюдателя. И вновь всё заканчивается с колокольчиком, мелодично прозвучавшего в моей голове.
Фух, хватило силёнок всё закончить. Ощущение, что протратился где-то на две трети.
Комната перед моими глазами покачнулась, после чего всё же приняла нормальное положение.
— Вот и всё, — произнёс я как можно более спокойным, умиротворённым тоном. — Можешь сесть. Как самочувствие?
— Да вроде бы ничего не изменилось, — пожал плечами Высоцкий, принимая сидячее положение.
— Поверь мне, изменилось, — устало улыбнулся я. — И сейчас я тебе это докажу.
Стараясь, чтобы походка была ровной и твёрдой, я дошёл до кухни, вынул из холодильника заранее приготовленную бутылку «Столичной», набулькал половину гранёного стакана, и принёс его застёгивающему рубашку Высоцкому.
— Пей. «Столичная», хорошая водка.
Тот с сомнением посмотрел на стакан.
— Я ж теперь вроде непьющий.
— Вот и проверим. Давай, смелее!
Он взял стакан, покосился на меня из-под низких бровей, выдохнул и… Рука остановилась на полпути.
— Слушай, у меня чё-то внутри какое-то неприятие к водке, чувствую, что, если выпью — меня вырвет.
— А так и будет, — довольно ухмыльнулся я. — И с наркотическими веществами та же история. То есть не вырвет, но удовольствия от их приёма не будешь испытывать никакого. Я и не советую тебе даже пробовать. Ладно, давай стакан.
Потом мы ещё посидели на кухне за чаем. Высоцкому было ужас как интересно, что же я такого с ним сделала, ведь даже никакого гипноза не было.
— Я же тебе говорил ещё в нашу первую беседу в больнице, что идёт воздействие на клетки печени, — терпеливо объяснял я. — Активируется фермент, который превращает этиловый спирт в альдегид. И твой мозг при виде водки автоматически отреагировал, послав сигнал в печень, чтобы та готовилась противостоять вторжению алкоголя.
Тот сидел напротив меня за кухонным столом, качал головой и бормотал:
— Вот оно как… Вот она как жизнь-то повернулась.
Потом вдруг вскинулся, улыбнулся:
— А ведь Маринка и не знает, на что я подписался. То-то удивится, как увидит, что я пить бросил.
— Сначала удивится, потом обрадуется, — добавил я, чувствуя, как веки понемногу начинают склеиваться сами по себе.
Заметил это и недавний пациент.
— О-о-о, — протянул он, — да я смотрю, моё лечение не прошло бесследно. Давай-ка ты, братец, отправляйся на боковую. А я тоже домой двину. Надеюсь, мерседесовский значок с моей «ласточки» местная шпана ещё не открутила.
Не успел я закрыть дверь за Высоцким, как раздался телефонный звонок. Недоумевая, кто бы это мог быть, я поднял трубку.
— Алло, слушаю вас.
— Это квартира Арсения Ильича Коренева? — разделался в трубке деликатный и отдалённо знакомый голос.
— Он самый, а с кем имею честь?
— Это актёр «Театра сатиры» Андрей Миронов.
Пауза, словно бы звонивший ожидал от меня какой-то реакции. Я кашлянул:
— Очень приятно, Андрей Александрович. Что вас заставило позвонить мне в столь поздний час? Наверняка проблемы со здоровьем?
— Угадали, — вздохнул Миронов. — Только проблемы у моего отца.
[1] Кригсмари́не — официальное наименование военно-морских сил нацистской Германии.
Глава 3
Из дальнейшего разговора выясняется, что «наколочку» Миронову дал не кто иной, как директор ГКЦЗ «Россия» Лесневский. По словам лучшего Фигаро СССР, Михаил Борисович расписал меня в таких превосходных тонах, что Миронов, не раздумывая, решил позвонить по любезно предоставленному Лесневским номеру.
— А что за недуг у вашего отца? — интересуюсь я.
— Сердце барахлит. У него уже был один инфаркт в шестьдесят восьмом, с тех пор постоянно жалуется на сердце. Как бы второй инфаркт не случился. А вы ещё к тому же и кардиолог.
Он снова замолчал, ожидая, что я скажу. Я не стал испытывать его терпение:
— Что ж, я не против посмотреть Александра…
— Александр Семёнович, — подсказал Миронов.
— Да, не против. Я мог бы предложить лечь на обследование, но диагностику могу и сам сделать, и это будет даже надёжнее, нежели в медучреждении, каким бы серьёзным оно ни было. Всё можно сделать за несколько сеансов, потому и не предлагаю вашему отцу ложиться в больницу.
