Бог ты мой. Присвоение культуры? Культурный вампиризм? У нее с головой все в порядке?
Я пересылаю ее имэйл Бретту. «Ты можешь ей сказать, чтобы она отвалила?» — спрашиваю я. Агенты — замечательные посредники во время подобных перепалок; вам они позволяют сохранять руки чистыми, пока сами всаживают нож. «Я свою позицию, кажется, изложила вполне ясно, так чего она все еще с этим мне навязывается?»
Бретт отвечает, что, быть может, вместо привлечения посторонних пруфридинг можно поручить самой Кэндис? Та отрезает, что она американская кореянка, а не китаянка, так что предположение Бретта является по сути расистской микроагрессией. (Именно тут я прихожу к выводу, что Кэндис существует исключительно своими жалобами на микроагрессии.) Для улаживания свары вмешивается Даниэла. Конечно, за основу берется мое авторское суждение. Нанимать специалиста для пруфридинга — сугубо мой личный выбор, а я ясно дала понять, что никакой СР нам не нужен. Так будем придерживаться изначального графика. Вот и все дела.
На следующей неделе Кэндис присылает мне имэйл с извинениями за свой тон. Хотя звучит он фальшиво; я бы сказала, чертовски пассивно-агрессивно: «Извините, если вас задели мои редакторские предложения. Вы же понимаете, Джун, я лишь хочу помочь публикации „Последнего фронта“ насколько это возможно».
Я закатываю глаза, но чувствую себя на правильном треке. Как-никак битва выиграна, и незачем угнетать и без того обделенного помреда. Мой ответ короток:
«Спасибо, Кэндис. Я это ценю».
Даниэла продолжает через наш с ней прямой канал, что Кэндис от проекта отстранена. Общаться с ней мне больше не придется. Вся дальнейшая инфа по «Последнему фронту» может пересылаться непосредственно через Даниэлу, Эмили или Джессику.
«Мне так жаль, что тебе пришлось с этим столкнуться, — пишет Даниэла. — Кэндис явно испытывала по поводу этого проекта сильные чувства, и это повлияло на ее суждения. Я хочу, чтобы ты знала: у меня с ней был серьезный разговор о соблюдении границ в отношениях с авторами, и я позабочусь о том, чтобы это никогда больше не повторилось».
Во всем этом столько извинительных интонаций, что меня пронизывает неловкость из-за того, что ситуация оказалась так раздута. Но это ничто по сравнению с облегчением от того, что наконец-то, в кои-то веки, мой издатель прочно стоит на моей стороне.
Вы когда-нибудь наблюдали, как кто-то из ваших знакомых внезапно превращается из обычного в полузнаменитость — глянцевый искусственный образ, знакомый сотням тысяч людей? Какой-нибудь музыкант-старшеклассник, который добился успеха, или кинозвезда, в которой вы вдруг узнаете худосочную блондинку с первого курса? Вы когда-нибудь задумывались о механизме популяризации? Как кто-то из обычного, приземленного человека, кого вы реально знали, вдруг превращается в набор маркетинговых и рекламных штучек, которые старательно перенимают и восхваляют фанаты, думающие, что знают его, но на самом деле это не так, а все равно боготворят его и превозносят, несмотря ни на что?
Лично я наблюдала, как все это происходило с Афиной через год после нашего окончания колледжа, в преддверии выхода ее первого романа. Афина носила статус «известной персоны» в Йельском университете и была знаменитостью кампуса, регулярно получая любовные признания и валентинки в созданной тогда группе на Facebook, но еще не была раскрученной настолько, чтобы о ней появилась страница в Википедии или чтобы глаза рядового читателя загорались узнаванием при звуке ее имени.
Все изменилось с выходом в New York Times статьи под названием «Выпускница Йеля заключает шестизначную сделку с Random House», где по центру фото Афины в блузке с таким вырезом, что видны соски, и вся эта красота на фоне Мемориальной библиотеки Стерлинга. Там же цитата одной известной поэтессы, в то время преподавательницы Йельского университета, о «достойной преемнице таких мастеров, как Эми Тан и Максин Хонг Кингстон» [1037]. С того момента все двинулось по нарастающей. В Twitter число подписчиков Афины вспрыгнуло до пятизначных цифр; в Instagram и вовсе до шестизначных. Начали появляться эпизодичные интервью в Wall Street Journal и Huff Post. А однажды по дороге к врачу я остолбенела, заслышав на радио в такси ее кристальный голос со слегка небрежным, квазибританским акцентом.
Мифотворчество действовало в режиме онлайн, созидая образ, который ее издательская команда считала максимально востребованным, в сочетании со здоровой дозой неолиберальной эксплуатации. Сложные послания сводились к звуковым фрагментам; в биографию тщательно вплетались элементы причудливого и экзотического. На деле это применимо к каждому успешному автору, но тем более странно было наблюдать такое при дружбе, так сказать, с исходным носителем. Например, Афина Лю писала только на пишущей машинке «ремингтон» (это правда, но только после выпуска, когда она позаимствовала эту идею у одного известного гостевого лектора). Афина Лю вышла в финал национального писательского конкурса, будучи всего шестнадцати лет от роду (тоже верно, но я вас умоляю: без малого каждый старшеклассник, умеющий складывать фразки, уже так или иначе участвует в таких конкурсах; не столь уж и сложно обойти других своих юных конкурентов, чье искусство состоит не более чем из имитаций текстов Билли Айлиш [1038]). Афина Лю — вундеркинд, гений, наступающая на пятки крупная фигура, голос своего поколения. Вот шесть книг, без которых Афина Лю не может жить (включая, само собой, Пруста). Вот пять доступных брендов ноутбуков, которые рекомендует Афина Лю (она пишет только в блокнотах фирмы Moleskine, но пойдите проверьте те другие бренды, если у вас в кармане вошь на аркане).
«Реально жесть! — отправила я ей сообщение вместе со ссылкой на недавнюю видеосессию в Cosmo. — Я и не подозревала, что среди читателей „Космо“ есть грамотные».
«=))))) Я знаю! — откликнулась она. — Кто вообще эта деваха на первой странице — меня там перед съемкой начепурили вусмерть. Ты глянь, разве это мои брови?»
«Это гиперреальность». Тогда еще считалось крутью цитировать Бодрийяра так, будто знаешь его труды наизусть.
«Однозначно! — отреагировала она. — Афина.0 и Афина.1. Я объект искусства. Конструкт. Афина Дель Рей [1039]».
И по мере того как близился срок выхода моей книги, голову мне кружили безумные ожидания, что издатели вслед за выходом «Под сенью платана» сделают то же самое и со мной; что какая-то четко отлаженная машина вылепит из меня медиаперсону, а мне не надо будет и пальцем шевелить; что рекламисты-маркетологи возьмут меня в оборот и обучат тому, что конкретно нужно носить и что говорить во всех моих интервью для крупных СМИ, засветку в которых мне обеспечат.
А мой издатель вместо этого кинул меня волкам. Все, что я узнала о саморекламе, почерпнуто мной в блоге одного дебютанта, где общались такие же растерянно-потерянные, как я, вбрасывая устаревшие записи в постах, найденных по закоулкам интернета. Для начала необходимо иметь авторский сайт, только вот что лучше — WordPress или Squarespace? Стимулируют ли информационные бюллетени продажи или это пустая трата денег? Надо ли нанимать для авторских фото профессионального фотографа или достаточно просто селфи с айфона? Стоит ли создавать в Twitter отдельный аккаунт для своей авторской персоны? Как быть со спамом? Стоит ли вступать в полемику с другими авторами; нет ли при этом риска падения продаж, повышает ли это узнаваемость? Считается ли нынче крутизной вести в Twitter публичные дискуссии? Или публичные перепалки — это просто дрязги, и ничего более?
Излишне говорить, что мои громкие интервью никоим образом не реализовались. Моим максимальным заходом было приглашение от какого-то типа по имени Марк, у которого значилось пятьсот подписчиков, и я сразу же пожалела о своем согласии, когда он понес пургу насчет политизации современной литературы; я тогда забеспокоилась, не фашиствующий ли он элемент.
