Взяв слово, он попросил собравшихся одеть нас в более или менее приличную форму, а сам обязался отвезти нас прямо в Габороне на своем микроавтобусе. Мэр поблагодарил Хендрика ван Ластена, и на этом встреча закончилась. Мы остались в мэрии, где смуглая девушка метиска напоила нас кофе и ушла, виляя упругим задом, заставляя фантазировать о лучшей позе.
Пока нас одели и заправили фургон Хендрика, опустились сумерки. Тепло попрощавшись с теми, кто помог нам с одеждой, мы уселись в фургон. Ван Ластен завел мотор, который чихнул, но потом, словно устыдившись, набрал обороты. Мы тронулись. Несколько поворотов, и Чабонг остался позади.
Винтовки Нат оставил у Лебаннера, с условием забрать их, если наша идея не выгорит.
Через два часа мы въехали в небольшой город, на табличке которого было начертано «Верда». Здесь Хендрик заправил свою прожорливую машину, и мы, выпив по стаканчику отвратительного кофе на вынос, поехали дальше. Ван Ластен был отличным мужиком, в душу не лез, говорил только тогда, когда его спрашивали. Нат сидел рядом с ним, мы же вчетвером пристроились в салоне сзади.
Несмотря на то, что через пару часов я должен услышать родную речь и увидеть своих, меня внутренне колотило. Каждый раз, когда я был близок к успеху, что-то происходило. Реакция Никитина мне подсказала, про мое исчезновение знают и мне готовы помочь. Почему такая заинтересованность, я не задумался тогда, но сейчас, сидя в фургончике, который вез нас в столицу Ботсваны, некоторые моменты мне показались странными. Именно этот парень выходил ко мне в посольстве Аммана в Иордании, и именно он мне позвонил после моего неудачного звонка в посольство Эфиопии. Я чувствовал связь, но не мог ее поймать.
Было около трех часов утра, когда мы въехали в город Лобаце. Это уже был довольно приличный город, в котором, несмотря на ранний час, оживленно двигались автомобили. Ван Ластен снова заправил свой фургон и обратился к Натаниэлю:
— Через два часа мы будем в Габороне, но сомневаюсь, что государственные учреждения откроются раньше девяти или десяти утра. Предлагаю поспать несколько часов и утром продолжить путь.
Здесь, на заправке можно было купить и гамбургеры, деньги у нас еще остались: скинулись нам на дорогу добросердечные африканеры,
Нат взглянул на меня и, увидев, что я не против, согласился. Теперь нам четверым было куда лучше, чем Нату, места вытянуть ноги и пристроить тело у нас было больше.
Немного поерзав, я уснул. Мне снилась мама, которая пыталась меня о чем-то предупредить, но я был в море, и вода мешала мне расслышать слова. Проснулся весь в поту с мерзкими ощущениями. На улице как раз начинало светать. Осторожно, чтобы не разбудить товарищей, вышел. Дохнуло приятной прохладой. Первые пешеходы уже появились, дворники собирали мусор, несколько чернокожих стройных девушек в спортивной одежде пробежали мимо меня, улыбаясь шикарными белоснежными зубами.
Я ходил около фургончика, разминая ноги, когда рядом остановилась машина: из открытой двери на улицу буквально выкинули молодую негритянку в короткой юбке. Дверь закрылась, и машина с ревом двигателя умчалась. Девушка собирала выпавшие из сумки детали женского туалета, легкий ветерок гнал от нее несколько банкнот. Схватил их и обратился к девушке:
— Возьмите, это ваше.
Не поблагодарив, она грубо выхватила деньги из моих рук и, прихрамывая, зашагала по тротуару.
Хлопнула дверь. Нат, потягиваясь, подошел.
— Не надоело спать с черными? Ты, я вижу, стараешься ни одной юбки не пропустить.
— Я просто помог ей, подобрал и отдал деньги, — отмахнулся я от африканера.
Проснулся водитель, следом вылезли ребята. Хендрик купил нам бургеры с колой, и спустя десять минут, справив нужду в туалете заправки, мы покатили в Габороне, до которого по придорожному указателю оставалось сто сорок пять километров.
— Габороне стал столицей не так давно, раньше здесь была деревня, но за три года город построили с нуля, — рассказывал ван Ластен по просьбе Ната. — Это самый крупный город Ботсваны, здесь живет около двухсот тысяч жителей, около десяти процентов белые.
Двести тысяч? Да одна префектура в Москве раза в два больше!
Тем временем мы въехали в сам город. Он меня приятно поразил. Современные высотные дома, широкие улицы с прекрасным асфальтом, множество зеленых насаждений.
Трижды Хендрикс спрашивал местонахождение посольства и трижды не получил ответ. Только в четвертый раз, увидев белого полицейского, ван Ластен услышал:
— Улица Тавана Клоуз, плот 4711.
Что такое плот, я не знал, но предположил, что это аналог нашей улицы.
Посольство России оказалось скромным, не то что в Иордании. Это было двухэтажное кирпичное здание, отделанное под штукатурку и крашеное в бежевый цвет. На крыше торчали спутниковые тарелки и российский триколор.
Охраны на улице не было, как не было и ограды. Молодой солдат стоял при входе в здание, прислонившись к косяку. Я оставил спутников на улице и подошел к солдату:
— Здорово! Мне нужно попасть к послу.
На лице солдата не отразилось никаких эмоций про встрече соотечественника у черта в заднице. Он поднял трубку телефона и через пару секунд доложил:
— Петр Иванович, здесь человек к послу пришел. Что? Нет не черный, не знаю, говорит по-русски, хохол вроде по акценту. Что? Понял!
Он положил трубку и обернулся ко мне:
— Сейчас выйдет помощник посла, — затем солдат отвернулся и продолжил снова подпирать косяк плечом.
Меня оскорбила такая реакция. Можно подумать, здесь каждый день к посольству приходят люди, говорящие на родном языке.
Помощником посла оказался Петр Иванович Смурнов, высокий блондин, в белой рубашке на серые классические брюки.
Оглядев меня и стрельнув глазами в сторону моих товарищей, ожидавших на улице, он протянул руку:
— Петр Иванович, помощник посла. Чем могу помочь?
— Петр Иванович, меня зовут Александр Светлых, полгода назад я прилетел в Иорданию, сейчас я здесь и у меня нет документов, чтобы вернуться на родину. Я понимаю, что это звучит дико, но у меня к вам большая просьба: свяжитесь с третьим атташе посольства России в Иордании Никитиным Владимиром и скажите, что я нахожусь у вас.
Смурнов посмотрел на меня как на умалишенного, потом спросил:
— Вы прилетели в Ботсвану из России?
— Нет!
— И сейчас у вас нет документов, чтобы вернуться домой?
— Нет, — подтверждаю я.
— Вы потеряли документы на территории Ботсваны?
— Нет, — я начинаю терять терпение, — я же вам объяснил, что прилетел в Иорданию, там потерял документы. Никитин должен был меня встретить на военном корабле у острова Сокотра, но наша лодка перевернулась и меня подобрал корабль из ЮАР, который продал меня в рабство на рудник!
Я уже повысил голос так, что сонный солдат даже потянулся к автомату на плече. Выдохнув и успокоившись, я продолжил:
— С рудника мы сбежали с ними, — рукой показываю на своих товарищей, — и добрались до Ботсваны, в Габороне, к посольству страны. Я не прошу вас вывезти меня, не прошу вас сделать мне документы, просто прошу вас связаться с Владимиром Никитиным и сказать, что Светлых Александр стоит у дверей российского посольства в Габороне. Что, неужели это так сложно?!
На лице Смурнова гамма чувств, среди которых читается мой диагноз: «шизофрения».
Понимая, что меня сейчас могут послать далеко и надолго, делаю отчаянную попытку:
— Петр Иванович, у вас есть мать?
— Да, конечно.
— И у меня есть. Она считает, что ее сын погиб полгода назад в Иордании… Просто позвоните Никитину и, если он скажет, что не знает, о чем речь, я просто уйду и не побеспокою вас больше.
На лице помощника посла отразилась внутренняя борьба, но человечность победила, со словами:
— Ждите здесь, я скоро вернусь, — он скрылся в здании.
Я поймал на себе удивленный взгляд солдата и не поверил своим ушам, когда услышал:
— Мужик, а ты что куришь?
Я посмотрел на этого дебила, который мало того, что проявил абсолютное равнодушие, встретив в такой глуши соотечественника, так еще и службу несет спустя рукава. Словно стоит на проходной где-то в Москве.
