– За что же вам боги такую судьбу подарили? – спросила Мара, уезжая от тетки.
– За то, что мы любим друг друга по-настоящему, – ответила тетка. – Я хочу, чтоб и ты свое счастье не пропустила.
– Как же узнать?
– Только сердцем. Не гляди ни на красу, ни на стать, ни на полноту кошеля. И на мнение людское махни рукой. Самым неказистым на вид может оказаться тот, кто на всю жизнь сделает тебя счастливой. А чего боги ему не дали, ты сама сделаешь, если любишь.
Тетка помолчала, словно раздумывая, говорить или нет.
– Мой ведь совсемникудышным охотником был, – призналась она. – Стрелял хорошо, но чутья в нем не было. Но если бы я другому советы давала, он бы меня со свету сжил, а мой любит меня, потому и прислушался. Так что, если сердце тебе подскажет, разумом не оценивай.
Мара вспомнила все это, и тревога еще сильней овладела всем ее существом. Девушка вдруг поняла, что сердце ей давно подсказало, но разум так и пытается заглушить этот голос. Ну какой же парой может быть витязь, котырый жизнь свою не мыслит без стрельбы и походов? Это же не семья получится, а половина семьи.
Такой доли Мара себе не хотела. Муж в походах, а жена с детьми даже не знает, вернется он или нет. Худшую судьбу, придумать сложно – не девка, не вдова и не мужняя жена.
Вот как разум нашептывает. Но тетка ведь говорила, что разумом такое оценить невозможно…
Шорох осыпавшихся камней вывел девушку из задумчивости. Мара хотела прикинуться спящей, чтобы Волк с Ратибором не решили, что она о них очень уж беспокоилась, но голос меча заставил ее вскочить на ноги и схватиться за рукоять.
Только она собралась выхватить меч из ножен, как лунный свет выплеснул на нее две лохматые вонючие тени – низкорослые и юркие. Кони заржали и вздыбились, колотя копытами воздух.
Еще не поняв, что случилось, Мара с размаху ударила ножнами одну из теней, метя в то место, где у людей голова. Руку рвануло от удара, под ножнами глухо стукнуло, и тень рухнула возле стены, издав человеческий крик, полный боли. Краем глаза Мара заметила, что это действительно человек – обросший, грязный, вонючий, одетый в невыделанную медвежью шкуру.
Девушка закричала изо всех сил, но вторая тень навалилась на нее и подмяла. Кони снова заржали и с топотом выскочили из пещеры.
– Лесные люди! – снова крикнула Мара и почувствовала, как шершавая ладонь зажимает ей рот.
Вторая рука в это время пыталась сорвать одежду, девушка попробовала отбиться и тут же получила крепкий удар кулаком в скулу. В голове помутилось, но крепкая восставшая плоть лесного мужчины, упершаяся ей в бедро, вновь вернула силы сопротивляться.
Мара высвободила одну руку и, нащупав шею напавшего, вцепилась ему в кадык. Вопль боли и ярости так резко ударил в уши, что девушка зажмурилась. В следующий миг она открыла глаза и тут же получила два страшных удара кулаками по ребрам – мир вокруг сразу заволокло красноватым туманом.
Она почувствовала, как неуклюжие пальцы пытаются расстегнуть пряжку ее пояса, попробовала шевельнуться, но тут лесной человек снова навалился на нее всем весом, и она поняла, что чувствовать ничего не хочет. Разум сжался в комок отчаяния и страха, все мысли застыли, будто вмерзнув в огромный кусок льда, поглотивший весь мир.
Когда Ратибор вернулся с мечом, Волку драться стало значительно легче. Теперь внимание медведя распылялось на две стороны – только он бросался к одному витязю, как второй безнаказанно рубил звериную спину.
Исход схватки казался решенным, но Волк вдруг почувствовал, как на него с неба обрушилась лавина не то крика, не то чужого страха. Певец непроизвольно наклонил голову, едва не попав под удар медвежьей лапы, и с ужасом заметил, как на палец выше его склоненной макушки пролетел тяжелый дротик с кремневым наконечником.
Оружие впилось медведю в грудь, но ясно было, что бросок предназначался именно Волку.
– Лесные люди! – крикнул певец, коротким кувырком уходя в лунную тень между деревьями.
– Лесные люди… – донеслось издалека.
Этот отзвук можно было принять за эхо, если бы голос не был голосом Мары. Ратибор не задумываясь бросился в сторону пещеры и нос к носу столкнулся с охотником, сжимающим зазубренный кремневый кинжал.
Лицо охотника свело судорогой, он попытался крикнуть, но вместо звука изо рта у него вылился широкий поток крови, кинжал кувыркнулся и исчез в темной траве. Ратибор выдернул меч из падающего тела, развернулся и рубанул медведя, нависшего сзади. Зверь отшатнулся, а стрелок изо всех сил бросился бежать к пещере, разглядев, как возникший из тени Волк отрубил голову другому охотнику.
Хуже всего не знать, каким числом нападает противник. Особенно в темноте. Особенно в знакомой ему местности. Но не это беспокоила Ратибора – он бежал на голос Мары. Где-то глубоко в душе бился укор, что он бросил Волка одного против недобитого медведя и нескольких лесных людей. Но остановить его это уже не могло.
Получив удар в живот, медведь пошатнулся и рухнул в траву, освободив Волка для расправы с последним противником. Тварь в звериной голове на время утратила связь с телом, зато ее собственные чувства обострились до предела. Она почувствовала, что разум оставшейся в пещере девки замер – самое время для вселения в ее тело.
Собрав все силы, тварь пронзила щупальцами звериное тело, заставив его подняться и жить. Хотя бы недолго – только добежать до пещеры.
Волк с удивлением увидел, как медведь, который должен был издохнуть уже десять раз подряд, резво вскочил на четыре лапы и выскочил на поляну.
– Ратибор! – крикнул певец. – Сзади! Стрелок обернулся слишком поздно – тяжелая туша медведя, косолапо переваливаясь, подбежала уже слишком близко, чтобы от нее можно было увернуться. Мощный удар в грудь отбросил Ратибора шага на три, но на этот раз он крепко держал меч. На ногах устоять не удалось, но медведь не стал нападать, грызть и рвать лапами. Вместо этого он побежал еще быстрее. К пещере.
– Стой! – вскакивая на ноги, закричал Ратибор.
Медведь остановился лишь на пару мгновений, обернувшись к стрелку. Во взгляде зверя сквозило столько разума, что Ратибор ощутил, как оторопь охватывает все тело. Медведь коротко рыкнул, оскалив пасть, и снова метнулся к пещере, но в памяти стрелка этот рык остался не рыком, а коротким презрительным смехом.
Ратибор рванулся следом, но израненный медведь не уступал ему в скорости, даже превосходил раза в два. Позади слышался шорох травы – бежал Волк.
И вдруг медведь рухнул, словно в него попали не стрелой, не копьем, а камнем из ромейской баллисты. Он упал всего в нескольких шагах от входа в пещеру, шерсть на загривке побелела и засияла инеем в свете луны. Но такая странность Ратибора остановить уже не могла. Он проскочил мимо и зашуршал камнями, спускаясь к пещере.
Жур услышал крики и поспешил на звук, ловко обходя валуны и колючий кустарник. Перед его мысленным взором раскинулась большая поляна, через которую два витязя со всех ног бежали к пещере. Там, выдавая борьбу в пыли у костра, метались косматые тени.
Медведь лежал недалеко от входа, уже пустой, и у Жура не осталось сомнений, в чью голову могла перелезть тварь. У воина Тьмы просто не было другого выбора – не было рядом ни пьяных, ни сумасшедших, только девка, подавленная насилием.
Вообще-то тварь могла ни в кого не вселиться, но тогда бы ей понадобилась лужа воды для выхода в Навь. Иначе она уже валялась бы дохлой, пораженная мыслями стольких людей, и Жур увидел бы ее. Мысленный взор не делал разницы между Явью и Навью – видел и то и другое. Вот только заметить тварь, когда она скрылась под черепом, Жур не мог, ее защита в этом случае была полной.
Для пущей уверенности нужно было посмотреть, как будет действовать девка. Чаще всего тварь нуждается в некотором времени, чтобы овладеть не только движениями, но и памятью жертвы. В первые мгновения после вселения она действует совершенно не так, как присуще человеку в той или иной обстановке. Ее действия становятся действиями опытного воина – точными и скорыми. При некоторой сноровке по такому несоответствию можно отличить тварь от нормального человека. Жур был уверен, что сможет.
