Князь Благовещенский (СИ) - Останин Виталий Сергеевич

Местечковый патриотизм тут был на уровне. Но не раздражал, как обычно,, а напротив — вызывал уважение. Видимо, потому, что княжество Благовещенское и Тындинское здесь — это не то же самое, что Амурская область там. Не бесправный субъект огромной страны, где даже высшие должностные лица неспособны ничего изменить, а самостоятельное государство, силой отстоявшее свое право на принятие решений.

— Почему? — спросил я. Как по мне, наличие в деле якутских тойонов, только все осложняло.

Самойлов тоже смотрел на наставника с интересом, но молча.

— Ну как же! Если правильно все сделать, то именно якутов можно обвинить в том, что они пытались влезть в уставной фонд предприятия, владеющего мостом. А с империей у нашего князя давно отношения напряженные. Он даже раздумывать не будет — тут же тройственный совет соберет.

— Кстати, а почему Саха — империя? Ну, если правят там тойоны? — все-таки любопытство меня когда-нибудь прикончит! Ну вот что мне с того, как якуты себя обзывают? Нет же, не удержался, вылез с вопросом!

— Правит там император — старший из прямых потомков Тыгына. А тойоны — улусами, княжествами по-нашему. Они, правда, тоже все от Тыгына род ведут, но вот как-то до сих пор не поубивали друг друга. Что при их задиристости для всех тайна великая.

— Тыгына?

— У вас его не было?

— Без понятия, если честно. — я пожал плечами. — Якутами никогда не увлекался.

— Был у них такой — Тыгын-объединитель. Здорово нам врезал, предкам нашим, в смысле, когда они к Лене вышли. Сильные маги, да и берсов среди якутов много.

— А берсы — это?.. — Антошин! Остановись уже!

— Берсерки. Воины-симбионты. У них дара своего нет, зато они чужой впитывать могут. Как губка, знаешь. Кинет в такого боярин щит, камнеплоть или жар, и тот в самую гущу боя бросается. И все ему нипочем... некоторое время.

Самойлов с Иваном Павловичем синхронно вздохнули, как будто сожалея о необходимости объяснять прописные истины взрослому человеку.

Выходит, что Михаил-Мишико — берсерк? А я его, выплеском своей бесконтрольной силы, когда от пульсара закрывался, сделал пуленепробиваемым? Интересно!

— Вернемся к банкиру. — Самойлов прервал курс истории от дяди Вани. — Мне идея хорошей не кажется. Слишком накручено выходит.

— Да что тут накрученного? — возмутился дед.

— Если мы пустим князя на якутов...

В этот момент я почувствовал растущее беспокойство. Будто кто смотрел на меня пристально и намерения у этого неизвестного были ой какие недобрые! Бешено зачесалась грудь, а под ребрами вдвое быстрее обычного застучало сердце. Я аж вскочил от столь неожиданного поведения организма.

— Ты чего? — разом повернулись ко мне спорщики.

— Будто смотрит кто... — неловко пояснил я. — Пристально так...

Реакция на мои слова была молниеносной и неожиданной. Глеб сбил меня с ног и навалился сверху, а дядя Ваня рыбкой нырнул за диван. Спинка которого тут же взорвалась обивкой и наполнителем. Секундой позже осыпалось оконное стекло.

В нас стреляли.

Боярский дар - 2

— Щит можешь поставить? — лицо Самойлова было так близко к моему, что в иной ситуации я бы попытался отодвинуться на метр или даже дальше. Но про интимную зону сейчас было вспоминать глупо, да и Глеб сразу же сполз с меня на пол.

Диван дернулся еще пару раз, обзаведясь новыми дырами в уже измочаленной спинке. Серьезными такими дырами, размером с кулак.

— Н-не знаю...

— А ты попробуй! — рыкнул следователь. — Видал каким калибром лупят!

И тут же:

— Иван Палыч! Живой!

— Живой пока. Это по чью душу, ребята? Твою или Игореву?

— Поди знай!

Я прикрыл глаза, сосредоточился и почти сразу увидел крутящийся водоворот дара. В этот раз он был другим: крупнее и крутился быстрее. В нем было только три цвета: красный, черный и небесно-голубой. Последний жгут пульсировал сильнее прочих, будто бы требуя обратить на него внимание. Я потянулся к нему мыслью-рукой и это вышло без всяких перстней Зеленого фонаря! Голубой жгут приблизился и заполнил все внутреннее зрение, по мере увеличения, превращаясь в крупноячеистую сеть. Которую я, повинуясь инстинкту, раскинул руками вокруг себя.

— Шире ставь! — тут же потребовал дядя Ваня. — Шире! Ты только себя с Глебом укрыл! Я еще помирать не готов!

У меня получалось! Получалось! Непонятно как, на одной интуиции, возбуждении и страхе, но получалось! Я сделал щит! Такой же, наверное, как и в том столкновении с триадой! Но теперь-то я понимал что делаю. Пусть и не полностью.

Попробовал было укрыть щитом больший объем, но тут же встретил сопротивление голубой сетки. Она не хотела растягиваться. Вибрировала на кончиках пальцев и даже пыталась сжаться до размеров небольшого кокона вокруг моего тела. Будто была живой и имела собственные желания! Тут же вспомнив миг напряжения, когда в "Ладогу" летел огненный сгусток, я с нутряным ревом потащил сеть в стороны. Упираясь руками и ногами, чувствуя, как каменеют все мышцы тела: живот, грудь, спина, ноги.

— Хватит! — тут же одернул меня наставник. — Вся комната уже закрыта! По соседям вряд ли стрелять будут. Видишь стрелка? На крыше, в двух кварталах отсюда.

— Нет! — прохрипел я. Как бы, интересно?

— Да не напрягайся ты уже! Просто держи! — дядя Ваня поднялся в рост и неспешно приблизился ко мне. Я почувствовал, как дважды прогнулся под ударами щит — в него стреляли, но он держал пули! Глеб тоже поднялся и всматривался через разбитое окно куда-то вдаль.

Держать его было не сложнее, чем стоять с мешком муки на плечах. Главный труд уже выполнен, ноша поднята с земли и заброшена наверх. Теперь просто стой и не отпускай. Хотя, чего врать, было тяжело.

— Ты, главное, не дергайся сейчас. — наставник положил птичьи ладошки мне на глаза. — С непривычки страшновато может быть. Смотри.

И я увидел. Три пляшущих вихря воздуха на месте себя, там, где стоял наставник и следователь. Чуть поодаль, шагах в десяти, кружились на месте и двигались еще смерчи-люди, живущие в этом доме. Они везде были! Сверху, снизу, с каждой стороны куда ни взгляни! Стены, потолки, другие объекты не были видны, но каким-то образом ощущались. Видны были лишь вихри и я, висящий в пустоте! Это было пугающе и... Господи, это было прекрасно! Никогда в жизни я не видел ничего красивее!

Вот, значит, как мой наставник мир видит?

— Вон там. — голос дяди Вани, указал мне направление не хуже лазерного луча. И я увидел смерч, сплетенный из темно-красного, оранжевого и кислотно-зеленого. Последним из цветов был страх — откуда-то я это знал. Ядовитая зелень наматывалась на оранжевый, переплетала его и словно бы поглощала. Смерч двигался уровнем чуть выше меня, постепенно отдаляясь.

— Бежит. — сообщил старик довольным и кровожадным голосом. — Понял, что на боярина нарвался и шансов нет. Подрежь-ка ему ноги!

Я и подумать ничего не успел, а из моего вихря вырвался черная капля, вытянулась в стрелу и стремительно понеслась к убегающему стрелку. Столкнулась с красно-зеленым — оранжевого почти не осталось, и...

— Контроль, лосятина! — рявкнул наставник. Он убрал руки с моих глаз в тот самый миг, когда цветной смерч стрелка стал полностью черным и распался в дым. И тут же отвесил мне увесистый подзатыльник. — Контроль! Ты ж его по стенам размазал! Тонким слоем! Вот же ж олуха Бог дал в ученики! Сила есть — ума не надо!

Глаза, более не закрытые дядь Ваниными ладошками, вернулись к обычному зрению. Или уже не совсем обычному? Я вновь видел людей, а не смерчи энергий, стены, а не понимание сути стен — или как это правильно назвать? Но все это виделось будто через синеватый сетчатый светофильтр. Изодранный диван, разбитое оконное стекло, измочаленные жалюзи. Дядя Ваня, старческим шаркающим шагом бредущий по направлению к кухне. Самойлов, спокойно сидящий на подоконнике и быстро набирающий текст в телефоне. И я, стоящий посреди этого бедлама — когда вскочить успел? Тяжело дышащий, перепуганный и довольный, как вчерашний девственник.