Гильдия - Голотвина Ольга

Часовой подошел к самому краю невысокой каменной ограды, окаймлявшей смотровую площадку, и попытался получше разглядеть девок. Да что сверху разглядишь-то? У одной на голове яркий платок, у другой русые волосы по плечам – вот и все. Но вроде на этот раз Рябой приволок новых девчонок. Хорошо бы свеженьких, не затрепанных…

Рожа часового расплылась в улыбке от уха до уха.

Такая же нагловато-предвкушающая улыбочка сияла в этот миг на физиономии десятника Нуршиса, который разглядывал в смотровое окошко нежданных, но приятных гостей.

По Рябому Нуршис лишь скользнул взглядом – больно нужен ему этот Рябой! А вот девочки – это интересно! Одна смешная такая, курносая, похожа на переодетого мальчишку. Но взгляды на смотровое окошечко бросает совсем не мальчишеские! Вторая – высокая, стройная, русоволосая – робко отступила за плечо Рябого. Видно, не привыкла еще, стесняется… какая прелесть!

– Чего там? – окликнул Нуршиса от входа в караулку Комель – командир второго десятка.

– Рябой явился. С букетом цветов, – откликнулся Нуршис, не отводя глаз от смотрового окошечка. Но и не оборачиваясь, не глядя на распахнутую дверь караулки, понял, что парни бросили опостылевшие костяшки и притихли, вслушиваясь в беседу командиров.

– Ну раз он с букетом, так нечего его томить под дверью, – добродушно откликнулся Комель. – Эй, лодыри, двое сюда – снять засов!.. Я сказал, двое, а не целый табун!

Двое стражников вынули из пазов тяжелый брус, заменявший засов.

Рябой первым шагнул через высокий каменный порог – уверенно, как к себе домой.

– Эй, защитнички, соскучились? Гляньте, какие красавицы согласились зайти к вам в гости! Вот эту зовут Птаха, а эту – Ферлисса.

Нуршис ощутил горячий прилив желания. Краешком сознания промелькнула мысль: а чего он так загорелся? Бабы как бабы! Вот сменится с дежурства – куда слаще себе кралю подыщет!

Видно, действовали на мужчин эти серые стены из дикого камня, эти крохотные оконца, эта массивная дверь с увесистым засовом, который стражники сейчас прилаживали на место. Словно ты брошен в тюрьму – и никогда больше не увидишь ни солнца, ни женщин…

Неуместные раздумья Нуршиса были прерваны голосом одного из стражников:

– Бросаем жребий или как?

Веснушчатая Птаха даже бровью не повела на стражника, задавшего вопрос. Она шагнула к Нуршису, глянула снизу вверх ему в глаза, коснулась пальчиком бляхи десятника на его перевязи и промурлыкала:

– Они, я вижу, начальство не уважают! Забыли, чья очередь всегда и во всем первая?

– А верно! – оторвался от дверного косяка Комель. – Вконец охамели парни, порядки забыли! Распустили мы их, Нуршис, а?

Нуршис довольно хохотнул:

– Ладно, беру курносую! А вам, пни еловые, не по рылу будет перебегать дорогу командирам!

– Я на ступеньках посижу, не буду мешать, – добродушно сказал Рябой и, поднявшись на несколько крутых ступенек, ведущих на смотровую площадку, исчез с глаз.

Никто не обратил внимания ни на слова сводника, ни на его уход. Чернобородый, коренастый Комель сграбастал Ферлиссу, притянул ее к себе. Раскрасневшаяся девушка что-то зашептала ему на ухо. Десятник расхохотался и гаркнул в голос:

– А ну, мелочь медная, брысь отсюда! Моя дама изволит стесняться!

Стражники с хохотом убрались в караулку. Нуршис, которого тоже позабавил каприз шлюхи, отстегнул плащ, кинул на каменные плиты пола и нагнулся, чтобы расправить его поровнее.

Десятник успел почувствовать, как руки Птахи легли ему на голову, твердо впились в подбородок и затылок. А вот сильное, безжалостное движение, которым девушка свернула ему шею, уже слилось для мужчины с мраком Бездны.

Бернидийка подняла глаза – и увидела, как к ногам побледневшей Ферлиссы оседает мертвый Комель. Женщина сжимала окровавленный длинный нож, который до сих пор прятала в складках юбки.

Птаха не теряла ни мгновения. Перепрыгнув через тело десятника, она метнулась к входу в караулку. Хлопнула дверь, со стуком упал в гнездо железный крюк. Из караулки донесся хохот: стражники не поняли еще, что произошло.

– Я наверх! – негромко сказала Птаха и проворно взбежала по ступенькам.

Перетрусивший рябой сводник вжался в стену, давая ей дорогу.

Часовой с веселым недоумением прислушивался к происходящему внизу. Появление веснушчатой девицы его удивило, но не встревожило.

– Эй, крошка, ты чего? Я потом спущусь, подменит кто-нибудь…

– Как же! – капризно протянула деваха, выбираясь из квадратного проема на смотровую площадку и приближаясь к стражнику. – Подменят они, жди!..

– Но ведь не здесь же, не наверху! – попытался вразумить дуреху часовой… но не закончил фразу, захлебнувшись собственной кровью.

Птаха шагнула в сторону, чтоб не забрызгаться хлынувшей кровью, и подтолкнула в плечо падающего часового, чтоб не на площадке растянулся, а привалился к каменному зубцу. Теперь с той стороны бухты можно было разглядеть фигуру в блестящем шлеме.

Пиратка, не теряя времени, кинулась назад по ступенькам. Попутно дала тумака своднику: мол, не сиди тут, поможешь…

В караулке еще не до конца поняли, что произошло, но уже злились, требовали отпереть. Захотят – сорвут этот несерьезный крюк!

Ферлисса, бледная и растерянная, все еще стояла над трупами двух десятников.

– Помоги снять засов! – негромко скомандовала Птаха. – Эй, ты чего? – удивилась она, заметив, как дрожат на дубовом брусе пальцы ее союзницы.

– Я в первый раз убила человека, – тихо призналась Ферлисса.

– Да ну?! А как ладно у тебя вышло…

– Я же целительница, – отозвалась Ферлисса, пытаясь приподнять свой край бруса. – Я знаю человеческое тело. Била снизу в подбородок… через язык – в мозг…

– Ловко! Надо запомнить… Эй, как тебя… Рябой! Не стой столбом, помоги дамам!

Втроем они вытащили тяжелый засов и распахнули дверь. В лицо ударило солнце, и бернидийкам показалось, что зеленое море ветвей плеснулось им навстречу. Море, откуда вот-вот должны вынырнуть им на помощь три десятка свирепых двуногих акул…

Прибой взмылил темные, обросшие водорослями валуны у подножия крутого утеса, швырял ошметки пены на старые башмаки женщины и вдрызг разбитые сапоги мужчины.

Но двое, стоящие лицом к лицу на скользких камнях, не замечали ни морских языков, лижущих им ноги, ни пронзительного ветра, ни враждебных криков чаек.

– Убирайся! – властно приказала королева нищих. – За каким демоном ты притащился сюда за мной? Может, мне Жабье Рыло велел кое-что тайно сделать, а ты под ногами путаешься да глаза пялишь!

– Не бреши! – заорал в ответ Патлатый. Его лицо раскраснелось от злости, грязные волосы растрепались по ветру. – За зельем своим потащилась! Пропади оно в болото, а с ним и та сволочь, что тебе его приносит!

Щука ударила его в лицо – коротко, почти без замаха, по-мужски крепко. Голова Патлатого мотнулась, с разбитых губ побежала струйка крови. Нищий глухо выругался и шагнул к женщине. Та проворно отпрыгнула в сторону. Патлатый оступился на склизком валуне, взмахнул руками, удерживая равновесие. Это помогло ему прийти в себя. Несколько мгновений назад ему отчаянно хотелось сгрести эту негодяйку в охапку, повалить прямо на мокрые камни… Но сейчас, хотя тело еще было возбуждено, ум уже трезво прикинул, что придется гоняться по мокрым водорослям за верткой, как змея, женщиной. К тому же у нее наверняка с собой нож…

– Королева моя, – заговорил он быстро, ласково и убедительно. Говорить было больно, кровь струилась по подбородку, но Патлатый даже не поднял руку, чтобы отереть лицо. И не сводил глаз со Щуки. – Королева моя, да разве ж я тебя обижу? Я ж за тебя – вот хоть с этого утеса башкой вниз, прямо на камни! Я ж потому и злюсь, что вижу, как ты себя травишь!

Щука глянула ему в лицо так пытливо, что у Патлатого мороз пробежал по коже: а ну как велит, стерва, и впрямь взобраться на утес да навернуться оттуда на прибрежные валуны? Для проверки искренности…