– А как ты доедешь? – спрашивает Аллегра.
– Я знаю короткий путь.
Я выхожу в общий коридор, шагаю в тень у противоположной двери и оказываюсь в переулке за «Max Overdrive». Затем вхожу через черный вход и иду прямо к лестнице на второй этаж. Утренняя смена продавцов уже успела навести относительный порядок. Они даже примотали изолентой стекло центральной двери. Некоторые покупатели недоуменно оглядываются, но я не обращаю на них внимания.
В своей комнате – а она пока моя, поскольку квартиру занимает Видок – я ставлю коробку с вещами Элис на ту самую полку в кладовке, на которой я раньше хранил голову Касабяна. Хотел бы я, чтобы он все еще был здесь. Тогда на ночь я бы надел на него одну из футболок Элис – на манер того, как старушки драпируют клетки с попугаями. Спи спокойно, пи…рас, с футболкой моей убитой девушки на башке.
Интересно, куда Паркер утащил Касабяна и что он потом с ним сделал? Забирать имело смысл только в одном случае: чтобы убить. После того как я нарвался на ловушку в доме Мейсона, они с Паркером поняли, что я вернулся. Они проверили всех членов Круга и обнаружили, что Касабян исчез. Зная, насколько мерзок этот червяк, Мейсон не мог не решить, что рано или поздно он начнет выдавать секреты. Проще и легче его прикончить. Так что сладких снов, Кас. А знаешь, я ведь мог тебя и пощадить. Ты слишком жалок для мести. Я мог бы оставить тебя в твоем маленьком магазинчике, где бы ты до конца жизни предавался мечтам о власти, которую у тебя отняли. Это само по себе стало бы хорошим наказанием. Я был бы рад увидеть тебя лет через пятьдесят – по-прежнему пытающимся слепить конфету из того дерьма, в котором ты живешь.
Я беру «волшебную коробочку» из вещей Элис и ставлю на загаженный стол у кровати. Не стоит на этом циклиться. Отпусти ситуацию. Не думай ни о чем. У тебя это лучше всего получается.
У меня вошло в обыкновение крутить фильмы на компьютере Касабяна, который он использовал для производства нелегальных копий. В основном это старые гонконгские боевики про мастеров рукопашных и дрыгоножных дел: «Пять злодеев», «36 ступеней Шаолиня», «Грязный Хо». Или спагетти-вестерны, такие как: «Хороший, плохой, злой», «Великое молчание», «Четыре всадника Апокалипсиса». Звуки борьбы – даже если это киношные драки – странно успокаивают меня и помогают заснуть.
Теперь на мониторе мелькает другое кино, и я не помню, чтобы его включал. Это «Фицкарральдо» – немецкий фильм про сумасшедшего ирландца, который пытался перетащить речной корабль через гору в Амазонии и при этом чуть не погиб. Фильм следует расценивать как послание? Неужели его оставил Паркер? Но почему он не устроил на меня засаду после того, как вломился?
Я снимаю Веритас с цепи и делаю то, что хотел сделать еще ночью. Я побрасываю монету и спрашиваю: «Доктор Кински настоящий?» Поймав Веритас, я вижу на ней изображение, которое она никогда не показывала раньше: это Calopus. Представьте себе летающую росомаху, покрытую иглами дикобраза, с которых стекает яд такой мощи, что от него взгрустнулось бы даже Богу. Вот что такое Calopus. По гурту монеты змеится надпись на адском языке: «Если бы у жопы была своя жопа, то Кински – стал бы дерьмом, которое выходит из этой жопы». Не ожидал от нее такого. В подобном стиле Истина не характеризовала еще никого: ни демонов, ни ангелов, ни людей и ни зверей.
Как у всякого разумного существа Нижнего Мира, у Веритас есть свои твердые убеждения. Благодаря такому свойству использование монеты позволяет отделять сухие факты от их ужасных интерпретаций. Есть только одна причина, по которой она может его настолько ненавидеть: Кински – хороший человек. Это обнадеживающая новость. Значит, пора воспользоваться его советом.
Я оставляю проигрывать «Фицкарральдо» с выключенным звуком и принимаюсь копаться на рабочем столе, пока не обнаруживаю измятую карту автомобильных дорог Лос-Анджелеса. Я разворачиваю ее на полу, беру кусок свинца, который мне выдал доктор, и начинаю рисовать вокруг карты магический круг. У меня не получается вспомнить какое-то конкретное заклинание локации, но идея довольна проста, и я знаю, что вполне могу его подделать.
Сам круг выглядит затейливо. Адская магия всегда или очень сложна, или проста настолько, что доступна даже плесневому грибку. Когда за дело берутся демоны, полутонов не бывает.
Наконец круг вроде бы закончен, карта полностью обнесена, и я приступаю к наполнению его всеми заклинаниями удачи, охоты и подслушивания, которые помню, затем тянусь к валяющемуся на столе мусору и беру оттуда кусок веревки и фольгу от буррито. Фольгу скатываю в шарик и привязываю к веревке. Получается маятник. Потом вынимаю нож и делаю надрез на ладони левой руки. Прежде чем рана закроется, я крепко сжимаю руку и брызгаю кровью внутри и снаружи магического круга.
В Аду не верят в молитвы и обещания. Вся магия Нижнего Мира сводится к захвату того, что вам нужно, в обмен на адекватную плату. В виде жертвоприношения. Или крови. Земная черная магия, в общем-то, не сильно отличается от адской, и именно поэтому многие темные маги любят одеваться как кассиры из магазинов «Хот Топик» [57]. Черный – хороший цвет, когда требуется проливать кровь.
Я начинаю петь, непринужденно смешивая адские и английские слова, привлекая внимание всех, кто окажется поблизости – духов, Таящихся, древних забытых богов и мелкой магической сволочи. Я приказываю им отвлечься от той ерунды, которой они заняты, и выслушать меня. Покажите, где Мейсон. Я заплатил вам своей кровью, и теперь вы мне должны. Я приказываю. Дайте то, что мне нужно. У меня есть ключ ко всем дверям Вселенной. Даже не думайте меня обмануть.
Шарик из фольги на конце веревки начинает двигаться, описывая круги над картой. Движение становится устойчивей и сильнее, оно тянет за собой мою руку. Затем все резко прекращается. Шарик притягивается к карте, как намагниченный. Я отодвигаю маятник в сторону, чтобы посмотреть, куда он упал: чуть севернее Голливудского бульвара и Лас-Палмас – прямо на «Max Overdrive».
Прелестно. Я должен был это предвидеть. Мейсон заткнул рот любому, кто оказался настолько глуп, чтобы искать его с помощью магии.
Карта на полу жухнет и вспыхивает пламенем. Огненный язык тянется вверх, как пылающий коготь и выхватывает из моей руки маятник. И карта, и маятник рассыпаются в прах и уносятся ветром, дующим из какой-то другой части Мироздания.
Мне поставили детский мат. Теперь я понимаю, почему Паркер не стал ждать меня в ту ночь, когда забрал Касабяна. Зачем ему беспокоиться? Я доказал, что достаточно глуп уже тем, что влез в медвежий капкан, подсвеченный огромными мерцающими неоновыми буквами: «ОСТОРОЖНО, МЕДВЕЖИЙ КАПКАН». Я убийца, который не может никого убить. Теперь любому должно быть понятно, что я далеко не Сэм Спейд [58]. Я даже не понимаю толком, что делаю, руководствуясь инстинктами и предчувствиями.
Убийство – забавная штука. Даже если вашей жертвой окажется психически больной Адский генерал, о смерти которого мечтают даже в Аду, от первого убийства вам станет настолько плохо, что вы будете страдать несколько дней подряд. От второго убийства будет так же плохо, но вы придете в себя уже на следующий день. Ну а после третьего вы просто переоденетесь в чистую, не запятнанную кровью рубашку и отправитесь куда-нибудь выпить. Потом убийства вообще перестанут казаться чем-то особенным. Впрочем, убивать человека мне еще не доводилось. Даже не знаю, что я почувствую, когда придет время.
Может, не так уж и плохо, что Элис не видит, каким я стал.
Я сажусь на краешек кровати, беру «волшебную коробочку», верчу ее в руках, затем ставлю обратно на стол. На экране монитора только что умер какой-то бедняга-индеец, волочивший корабль Фицкарральдо через гору. Друзья индейца столпились вокруг его тела, но Фиц орет на них, чтобы они продолжали тянуть его судно. Он главный герой этой истории, и он полный псих. Хеппи-энда здесь не будет.
