— Дело тогда до брата моего дошло, — продолжал царевич. — Он брак Гурова хотя и признал, но не одобрил, вот и пришлось тому в отставку выйти.
Это да. Актриса, она, конечно, не танцовщица и уж тем более не циркачка, но для дворянина и занимающего столь ответственное место чиновника партия, скажем мягко, не приветствуемая. Впрочем, вряд ли палатный советник этого не понимал, уж наверняка и последствия такого брака тоже представлять себе был должен, однако выбор свой сделал не в пользу службы.
— Матвей Николаевич, как Гуров на той Красавиной женился, общение с ним прекратил, — не унимался Леонид, — но супруге своей встречаться с братом не препятствовал. Сына, правда, к дяде отпускал не всегда, но в этот раз, так уж некстати вышло, отпустил.
Ага, а тот дядю и отравил. Или не отравил? Ладно, это мы с Борисом Григорьевичем выясним. Но Леонид меня огорчил, честное слово, огорчил… Он же с двенадцати лет на военной службе, уж излагать обстановку чётко и ясно его должны были научить, а тут растянул, понимаешь… Или не растянул? Сперва дождался моего согласия и лишь потом выдал то, что могло бы меня от дела отвратить? Честно говоря, верить в этакое коварство не особо хотелось — я-то Леонида знал совсем иным, влюблённым в мою сестру и проявившим в достижении соединения с нею как изрядную настойчивость, так и похвальную осмотрительность. А такой способ уговорить меня в прошлой моей жизни назвали бы профессиональной деформацией — всё-таки, живя в царской семье, Леонид поневоле должен был пропитаться духом придворных интриг и хитроумных политических комбинаций. Ладно, переживу. В конце концов, я Леонида за язык не тянул называть себя моим должником, а иметь в должниках аж целого царевича — это, знаете ли… Предвидение уже успело шепнуть, что долг свой царевич выплатит уже скоро и выплатит с щедростью. Вот и хорошо.
Мы с Леонидом выпили ещё по чарке и я решил, что с нас хватит.
— Как думаешь, царевна Татьянка с боярыней Варенькой там без нас не соскучились? — спросил я.
— Царевна Татьянка? — хохотнул Леонид. — Хорошо сказано, надо запомнить! А вот пойдём и проверим!
Судя по довольным личикам названных царевны и боярыни, они совсем не скучали, наверняка и у них нашлось, о чём поговорить, и уж точно их беседа была не такой деловой и обязывающей, как у нас с царевичем.
Вернувшись за стол, мы выпили горячего сбитня с лимоном, что в рассуждении нашего с Варенькой скорого выхода под начавшийся дождь смотрелось делом весьма предусмотрительным, а там пришло время и прощаться. Я заверил хозяев, что уже вскоре и мы пригласим их на столь же приятное застолье, получив в ответ высказанную и Леонидом, и Татьянкой надежду на скорую встречу, и мы с супругой, тяжко вздохнув, вышли в мокрую темноту. Леонид отрядил слугу с огромным зонтом сопроводить нас до кремлёвских ворот, там мне относительно быстро удалось поймать извозчика, и, отпустив нашего сопровождающего да одарив его серебряным полтинником, мы отправились домой.
[1] Заместителя (устар.)
[2] См. роман «Хитрая затея»
[3] См. роман «Семейные тайны»
[4] См. роман «Царская служба»
Глава 2. Работа над ошибками
Пока Борис Григорьевич получал честно заслуженный орден и отмечал в кругу сослуживцев столь знаменательное в своей жизни событие, я, дабы не терять зря времени со своими учебно-научными делами, отправился в университет.
— Чем порадуете, Михаил Адрианович? — поинтересовался я у профессора Маевского после взаимных приветствий.
— Порадую, Алексей Филиппович, порадую, — с хитроватой улыбкой ответствовал профессор, явно пребывая в благостном состоянии духа. — В будущий четверг состоится заседание учёного совета, где будет рассмотрен вопрос о вашей диссертации. Как я понимаю, сама диссертация у вас в целом готова?
— Осталось переписать набело, — подтвердил я.
— Не затягивайте с этим, Алексей Филиппович, — посоветовал Маевский. — Я буду просить учёный совет назначить день публичной защиты вашей диссертации. Тем более, год со дня принятия тезисов учёным советом уже прошёл, практическая основа вашего труда сомнений у совета не вызвала и получила его одобрение, пора теперь завершать дело к общему удовлетворению. Должен вам сказать, — профессор доверительно понизил голос, — Мюнхенский Людвиго-Максимилиановский университет заслуженно считается лучшим в мире по преподаванию артефакторики, и мои коллеги с радостью ухватились за возможность хотя бы как-то превзойти в том вашу альма-матер.
— Что же, Михаил Адрианович, примите мою искреннюю благодарность за помощь и участие, сегодня же отдам диссертацию в переписку, — слова профессора я понял как намёк на будущую успешную защиту. — Кстати, как успехи у Ивана Лапина?
Да, Ваня теперь учится в университете, убедил я его, что без системного высшего образования выше мастера он не поднимется, а парень уже вошёл во вкус, быть хоть каким-то, да начальством ему понравилось. Понятно, сейчас, оставив на время учёбы место мастера на нашем Александровском заводе, он слегка просел в доходах, но именно что слегка — я ему устроил покупку некоторого количества паёв и подсказал, какие прикупить казённые ценные бумаги, так что не так уж ему сейчас и трудно. Он, кстати, успел уже жениться и молодые супруги сейчас ждали ребёнка, а тут ещё переезд в Москву и наём жилья по ценам повыше, чем в Александрове… Но ничего, Ваня молодец, не ропщет, гранит науки грызёт с должным старанием и видимыми успехами. Вот и Маевский его похвалил, что тоже меня порадовало — не ошибся я в Лапине, стало быть…
Вообще, университет я покинул в прекраснейшем расположении духа, однако же по пути домой оно, по мере осмысления истинного положения дел, связанных с моими учебными и научными затеями, постоянно ухудшалось, и дома я предался размышлениям, уже далеко не столь благостным. Да, анализировать причины своих неудач — дело, безусловно, необходимое, а если анализ проведён правильно, то ещё и полезное, но при всём при том столь же безусловно и неприятное. Тем не менее, заниматься пришлось именно этим — разбираться, почему провалилась моя затея с созданием системы обучения артефакторов.
На первый взгляд, вроде бы никакого провала не наблюдалось, более того, имелись явные и неоспоримые успехи — профессор Маевский, а чуть позже и профессор Долотов успешно обучили по моей методе каждый почти по полтора десятка человек, из двадцати семи обученных у двадцати шести поднялся по итогам испытания разряд одарённости, а у единственного оставшегося и без того разряд был третьим, то есть для простого артефактора очень даже высоким. Господа профессора дали самые благоприятные отзывы для учёного совета, про почти решённый вопрос с допуском диссертации к публичной защите Маевский мне уже сказал, и как я понял, если не произойдёт чего-то совсем уж из ряда вон выходящего, то защита будет успешной. Но, увы, всё это смотрелось не более чем утешительным призом, потому что с коммерческой стороны дела обстояли, мягко говоря, неудовлетворительно.
Самое поганое — не удавалось набирать сколько-нибудь значительное количество учеников. За неполные три месяца кое-как нашли четырнадцать человек Маевскому и тринадцать Долотову, и то можно было считать выдающейся удачей. Почему так? А как иначе-то, если реклама тут не работает?! Как, спросите, не работает, почему не работает? Да потому что аудитория вроде как и есть, но нет никаких способов массированного на неё воздействия. Можно, разумеется, давать объявления в газеты, но те люди, которые приходили ко мне учиться, газет почти не читают. Газеты у нас средством массовой (именно массовой!) информации не являются, постоянно их читает исключительно образованная публика, да и то не вся. Расклеивать объявления? А где, скажите на милость? В жилых кварталах, где преобладают доходные дома для небогатых жильцов? Можно, конечно, но кто, опять же, будет их читать? С утра всем не до того, на работу спешат, а вечерами, возвращаясь по домам, еле переставляют ноги, мечтая поесть да поскорее завалиться спать… Ну да, выходные ещё есть с праздниками, но что-то мне кажется, что и по выходным дням тамошним обитателям будет не до чтения бумажек на стенах, а по праздникам так уж точно.
