Окончательное решение (СИ) - "Нкаритош"

— Новое мясо. Ненавидите меня, да? Ненавидите. Тогда вам повезло. Здесь, на арене, вы будете убивать. В том числе батарианцев. А будете работать хорошо, послушно, проживете подольше, ха. Как верные рабы Гегемонии, бойцовые животные, где вам самое место.

На следующие годы арена стала её домом. Гладиаторские бои, сражения с животными. И по сути казни, когда неугодных батарианцев выставляли против таких как она. Им как бы «давали шанс», но по факту шансов у её врагов не было. У батарианца оружие, у нее биотика. Местные богатеи очень любят, когда против врага с оружием выходит гладиатор «с голыми руками». Следует ли удивляться, что наиболее популярным на столичной арене является шестисотлетний кроган? Наверное, нет.

Вурок, громила, которого выставляют против целых отрядов вообще без одежды и с мечом, любит убивать. И не только убивать.

— Ты слишком всё усложняешь, турианка, — как-то сказал этот кулинарный философ, — всякая жизнь происходит из смерти. Чтобы поесть, нужно сначала убить, а потом зажарить. Это ваши заморочки, «цивилизованные», требуют устраивать непонятно что.

Турианка в ответ рассмеялась.

— А потом богатые батарианцы показывают детям, почему именно они самые лучшие, самые цивилизованные. На твоем примере.

Кроган на это только отмахнулся, жуя паек.

— Вся их цивилизованность заканчивается на том, что они не сами убивают и пожирают, а дают это делать кому-то еще. Например, мне. Да и ты сама, хах. Я же вижу, тебе это нравится. Нравится быть хищником, нравится убивать, нравится чувствовать, как они боятся. Попробуй их кровь как-нибудь, их страх, оценишь. И перестань думать всякие глупости, получай удовольствие от жизни.

И да, Вурок не шутит. Он действительно убивает и жрет своих жертв прямо на арене. Публике нравится. Как и кроганскую любовь переходить в рукопашную, разрывая оппонента голыми руками и биотикой. Больше крови и мяса, больше звериной жестокости. У Селинии не было возможности выяснить, но она совершенно уверена, что Вурок крайне популярен.

Да и самой турианке ни раз и ни два приходилось действовать кроваво. Срывать эмоции там, где это разрешено делать, где не будет наказания, только похвала. Представлять на месте жертв сидящих на трибунах, и убивать, убивать, убивать их. Рвать на части каждого батарианца, до которого она смогла дотянуться. И не сказать, что это было неприятно.

Доводилось драться и с себе подобными, когда с арены выходит только один. В этом случае они устраивали ритуальную дуэль, из которых привычная к дуэлям на арене турианка стабильно выходила победителем. Публика, опять же, в восторге. И чем более ритуально, тем лучше. Наносить себе рисунки кровью поверженного врага также было очень хорошей идеей. Ей даже грим принесли, так успешно вышло.

За долгое время турианка уже и забыла, сколько она провела на этой арене. Дни стали месяцами и годами, неизвестно сколько уже и сколько еще будет. Лица зрителей и врагов сливаются в единый поток, её небо — свет, пробивающийся через крышу арены. Её радость — рев толпы и льющаяся кровь. И только Вурок оставался таким же ехидным философом. И в один из дней Селиния решилась сделать шаг во тьму. Её и Вурока выставили против десятка батарианцев. Хозяин тогда сказал:

— Выскочки, слишком много о себе думающие. Часть из них получит своей шанс, но эти должны стать напоминанием для всех. Все, кто увидят этот бой, должны содрогнуться.

Батарианцам не дали броню, но дали стрелковое и холодное оружие. Арену превратили в джунгли, натаскав деревьев, добавив даже небольшую искусственную реку. Неудивительно, если каста Гедун потратила недели, превращая арену в лабиринт. Над ней висела камера, чтобы зрители могли следить за происходящим крупным планом.

Батарианцы неспешно шли единой группой, одетые в камуфляж и разрисованные, с автоматами и длинными ножами. Один из секторов арены превратили в натуральные джунгли, даже болотистые, с водой до колена. И именно это место выбрали атакующие. Кроган скрылся в воде, так что из грязи торчала только покрытая растениями морда, словно холм, кочка или камень. Турианка, также обмазавшись грязью, скрылась среди растений и замерла.

Батары, продвигаясь по арене и ожидая атаки, с каждым шагом всё больше нервничали. Хлюпали водой и переговаривались, заглушая звуки, мешая находить врага.

— Ты их видишь? — спросил один из четырхглазых.

Их лидер, молодой еще совсем, ответил:

— Нет, стой! — половина отряда тут же направила оружие в ту сторону, — а нет. Нет там никого.

— Да заткнитесь уже! — потребовал третий.

И в этот момент произошло две вещи. Над ареной пролетела массивная черная тень, отчего небо потемнело. Батарианцы всей группой уставились вверх, но тень была быстрой и уже скрылась, на секунду закрыв собой солнце. Один батар даже дал очередь вверх. И кроган, продрейфовавший в болоте бревном, начал действовать.

Первый батарианец ушел под воду, и хруст костей утонул в реве толпы. Гигант рывком поднялся, проигнорировал батарианца с кинжалом в шее, и сжал челюсти на лице еще одного. Еще один был насажен биотикой на ветку. Один попытался обстрелять нападавших, но в панике попал по своим, поскользнулся и упал в воду, и был прижат ногой турианки ниже уровня воды, булькая без воздуха и мутя воду. Еще один получил биотический удар деформацией и осел от боли в грязь. Кроган же отбросил тело и биотикой протаранил еще одного, с рычанием начал измываться над врагом на камеру, как он любит. Последние двое бросились бежать, бросив оружие.

Но в воде по колено, против пары биотиков убежали они недалеко. Турианка всадила кинжал в ногу первого, усилив его биотикой. Батарианец с криком рухнул в ало-фиолетовую от крови воду. Второй был придавлен кроганом, который в качестве снаряда использовал себя. Посмотрел на турианку и спросил:

— Будешь? — с очень конкретным посылом.

Селиния же задумалась. Очевидно, если они растерзают этих, еще живых и заливающих искусственное болото кровью, это пойдет в плюс их хозяевам. В конечном итоге они не представители их вида. С другой… а какая уже разница? очевидно, что она здесь уже долго. И, скорее всего, домой не вернется. Возможно даже её уже давно считают мертвой. И все эти нормы морали, за которые она цеплялась годами. Стоило ли оно того? Не похоже. Вурок живет и живет с комфортом. Может и ей пора?

Турианка взглянула на пытающегося держаться над водой и зажимать рану на ноге батарианца. По сути серый, который пытался подняться повыше по головам. Мусор. Еще одна ступенька, через которую она перешагнет. Нужно только пожелать…

Завыла сирена и голос над ареной объявил:

— Приносим свои извинения, но бой прерывается. Гладиаторам — вернуться в жилые помещения немедленно. Зрителям — проследовать к выходу согласно плану эвакуации.

Имплант тут же начал больно колоть, готовый блокировать биотику.

— А мы… — начал было батарианец, но турианка просто добила свою цель быстрым ударом ножа.

Кроган, разумеется, тоже. И два гладиатора пошли к выходу с арены бой о бок, старые друзья по… а несчастью ли? Сложно сказать, спустя годы. Пулевые отверстия на шкуре крогана уже почти заросли. Кровищи и грязи на нем столько, что кажется, словно его покрасили или облили смесью из грязи, крови и дерьма из шланга. Опознать в этом разумного нереально. Турианка лениво поинтересовалась:

— Как думаешь, здоровяк, что там за шум?

Громила пожал плечами.

— Бои так просто не прервали бы, — и тут кроган принюхался, — мертвечиной пахнет. Маринованной, чутка подгнившей. Аппетитно.

Турианку передернуло. Не было желания выяснять, откуда громила знает данный запах. И принюхалась. На грани чувствительности что-то такое есть, едва заметное. Гадость.

— Да, пахнет. Может та тень? Не знаю.

Их завели в камеры и закрыли, предоставив самим себе. Без оповещений, похоже хозяева очень заняты чем-то еще. И уже через пару часов стало понятно, что что-то действительно происходит. Нервные и бегающие охранники, одетые в полную броню с оружием, с опущенные закрытыми шлемами. В глубине тюремного комплекса звуков снаружи слышно не было, но общая нервная атмосфера проникла даже сюда. И это пробуждало в турианке почти забытое чувство любопытства.