Я правильно запрограммировал формулу, прошил ручку, погрузился в принтонную ванну и принялся выращивать чугуниевую решётку. Мой принтон — симбиотический дефлюцинат-наноассемблер — отработал как надо. Частица вещества, помещённая внутрь такого ручки, начинает воспроизводиться вместе с принтоном в зависимости от алгоритма заданное число раз. В качестве принтонных бассейнов для постройки конструкций орбитальных станций используют даже планеты-океаны, в них же строят исполинские космические материки. Мне настолько понравилось это занятие, и я настолько воодушевился после пятёрки, что объявил по браслету бате, что хочу стать принтонщиком, на что он громко расхохотался. Не удивительно — оборот принтонных пистолетов на Челябинске строго регулируется, потому что, по сути, в умелых руках он может превратиться в орудие террориста.
— Особая каста, — многозначительно добавил батя. — Хрен ты туда попадёшь.
С внекорабельной деятельностью сразу всё пошло не так. На втором году обучения я в «бурсе» нас вывезли на очередную, уже третью по счёту практику на Челябинск-25. Это была одна из станций третьего типа размерности — крохотная, примостившаяся на ещё более крохотном астероиде в основном кольце челябинской звезды. На станции располагалась: аварийная стоянка на десяток небольших кораблей, пункт орбитального контроля с катерком Комиссариата Внутренних Дел и учебный полигон для училищ, подобных моему. Нашу группу, в которой было двенадцать человек, прогоняли быстро. График практик для пары сотен «бурс», вроде нашей, расписывали на годы вперёд, и время было строго ограничено — всего несколько часов.
— Выстроиться! Надеть скафандры! — скомандовал препод, грузный Стефан Дионидович, как только мы сгрузились с челнока, сбегали в гальюн и протиснулись на нужный этаж станции.
Первыми пустили отличников, выходили в шлюз парами, с небольшим интервалом. Следовало заходить через второй шлюз, открутить тестовую ракетницы, упаковать её в контейнер и прошагать по наружной стороне станции пару десятков шагов — там были проложены дорожки со скобами, к которым можно цепляться карабинами. Йохим, Гжегош, Святогор, Андрей и два Владлена вышли и демонтировали свою ракетницу за минут двадцать каждый, андроид-лаборант только успевал прикручивать эобратно для следующей пары.
Пришёл черёд нас, троечников. Меня поставили вместе с Бальтазаром Селассие — моим заклятым другом, с которым нас вечно ставили в пару и устраивали разные социалистические соревнования. Мы и без этого соревновались, кто из нас более крепкий троечник. И чаще всего он выигрывал — его волевая осанка, и при этом весьма смазливые черты лица нравились и преподам-мужчинам, и преподам-женщинам. Хотя лоботрясом он был ещё тем.
Внешние створки шлюза открылись, и я шагнул на короткую площадку, ведущую по наружной стороне. Не удержался и взглянул вниз — в полсотне метров ниже виднелась бугристая каменюка астероида, правее, почти перпендикулярно нам — длинная башня для стоянки судов. Гравитация здесь была в треть от привычной. Волчок сидел где-то сбоку, под углом к обоим строениям и был весьма беспокоен — шатало то влево, то вправо. По факту, нам предстояло спускаться по весьма крутому спуску вниз.
— Бальт, ты наверх, за кейсом? — спросил я во встроенный коммуникатор.
У скафандра были свои, дублирующие средства связи. А браслет оказался под манжетами и заблокированный — совсем как в этом злополучном массажном кресле. Разговаривать во время практики с кем-то, кроме напарника и инструктора — строго воспрещалось.
— Ага, окейсы, — ответил Бальтазар.
«Окейсы», какое же отвратительное слово! Я дважды перецепился карабином, спустился на нижний бордюр и успешно дошагал до выдвижного отсека, под которым прятался шуруповёрт. В этот момент я понял, что плохо прочитал инструкцию и не знаю толком, как открыть крышку — никаких кнопок не наблюдалось.
— Как крышку открыть? — сходу спросил я.
— Не знаю, Куцевич, думай! — пробурчал препод.
Я не нашёл ничего лучшего, как с силой ударить по крышке отсека — и она открылась. Причём так внезапно, что злосчастный шуруповёрт выскользнул из распахнувшегося ящика и плавно упал на самый край бордюр. Я попытался наклониться, чтобы подобрать его — но длины карабина не хватало.
— Твою ж мать за ногу, — выругался я.
Штраф на нецензурную брань −1 трудочас
Конечно, о штрафе я прочитал уже позже.
— Ещё раз руганёшься — дополнительно штрафану! — послышался голос препода.
— У тебя там всё окейно, старик? — спросил Бальтазар.
— Окейнее некуда. Шурик потерял.
— Спустись уровнем ниже и подними, — наконец-то подсказал препод.
Нечего делать — вернулся к лестнице. Прошёл пару метров, и тут совершил вторую ошибку — на последнем шаге не заметил и щёлкнул карабином наощупь, не проследив, что он попал в отверстие скобы. Потянулся, шагнул ещё дальше, задел пальцем — и злосчастный инструмент упал на следующий бордюр, отскочил от него и медленно заскользил вниз, в зияющую пропасть.
Но хуже всего то, что я инстинктивно махнул рукой, чтобы его подхватить. Был бы карабин — он бы меня сдержал, но кто же знал, что он не подключен.
Я опрокинулся на спину и полетел вниз, к астероиду. Гравитация была слабее, падал я медленнее — на третьей секунде, спустя полдюжины этажей я сгруппировался, поймал рукой какой-то кронштейн. Меня развернуло, ударило спино и плечом о корпус станции — весьма ощутимо, как я понял.
Часы практики по скалолазанию и пара прошлых занятий на станции не прошли даром — я не свалился. Но в этот момент я почему-то потерял связь с преподом и напарником. Видимо, скафандр был старый, и разъём антенны уже изрядно расшатался.
— Бальтазар! Стефан Дионидович! Спасите! — заорал я.
Мне никто не ответил. Я нащупал ногой какой-то выступ — это был подоконник узкого и длинного иллюминатора. Затем нащупал свободной рукой болтающий карабин со страховкой, щёлкнул и закрепился на кронштейне. После чего перехватился рукой и прижал запястье с браслетом к шлему.
Штраф за нарушение техники безопасности: −10 трудочасов
— Группа, ответьте, я здесь!
Браслет молчал — мало того, что он был под тканью скафандра, ещё и блокировался на время проведения практики.
И вот именно в этот момент я вспомнил, что существует специальная парольная фраза, которая разблокирует браслет в таких случаях. Но вот беда — её периодически требовалось обновлять, новую фразу я вбивал и благополучно забывал. Вспомнилось только, что я упоминал в последней фразе какую-то третьесортную сексапильую актрису комедий — а в них я в подростковый период влюблялся по одной в неделю.
— Ванесса Березиннер лучше всех! — рявкнул я.
Тишина.
— Даша Косыгина лучше всех!
Снова тишина.
— Корнелия Круз лучше всех! Рафаэлла Бриллиант лучше всех!
Сквозь толщу скафандра донёсся звук разблокировки браслета.
— Я упал! Я тут в тридцати метрах от каменюки, — заорал я.
— Во даёт!
— И передатчик скафандра не работает!
— Лошара! — послышались смешки однокурсников.
— Шуруповёрт где? — первым делом спросил препод.
— Вниз упал!
— Целый? Карабином пристегнулся?
— А то!
— Ну, тогда спускайся за шуриком и вертайся назад! А не то — робота отправлю доставать, а обоим двойки и штрафы за растрату имущества.
— Там лестница справа, — подсказал кто-то.
Осторожно отклонившись, я заметил лестницу, которая была в двух метрах от меня. В щитке скафандра нарисовался вектор прыжка и просчиталась вероятность успеха 64% Получается, при нынешней тяжести вполне получится допрыгнуть, но и свалиться тоже шанс большой. Пока я рассчитывал прыжок, мимо меня, перепрыгивая через тройку ступеней и бодро щёлкая карабином пронёсся мой напарник. Такой резвости я от него не ожидал — видимо, слова препода о двойке произвели на Бальтазара должное впечатление. Я решил не медлить — отстегнул карабин, держась за злополучный кронштейн, отмотал страховку побольше, размахнулся и прыгнул на лестницу.
