Маху первому надоела молчанка:
— Слушай, раз уж ты от природы такой дюже сообразительный, может, ответишь еще на один вопрос?
— Что там у тебя еще? — нехотя промямлил дед Пузырь и выжидающе уставился на рыцаря.
— Скажи на милость, а куда мы с тобой направляемся?
— Мах, ты это серьезно? — В голосе призрака явственно слышалось удивление. — Неужели ты еще не узнал родные места?
— Родные места? — Мах окинул дедка снисходительным взглядом: все, мол, понимаю и очень сочувствую, но старческое слабоумие, к сожалению, не лечится.
— Да-да, ты не ослышался. Твои родные места. И нечего на меня пялиться, как на старого идиота, лучше напряги свою молодую память.
— Память? Но ты же сам говорил, что колдуны Ордена…
Предвидя чреду упреков, дед Пузырь поспешил внести ясность:
— Я и не отказываюсь от своих слов. Тебе нипочем не удастся вспомнить годы, проведенные в Школе Ордена Светотеней, но ведь в Школу ты попал аж восьми лет от роду, а твои детские воспоминания колдуны пальцем не тронули.
— Почему же я тогда совершенно ничего не помню? — растерянно спросил Мах.
— Ничего удивительного, ведь всего час назад тебе поневоле пришлось забыть о большей части жизни! — назидательно сообщил призрак. — Сейчас тебе двадцать три, а когда попал в Школу Ордена, было восемь. Как видишь, арифметика — проще не бывает: в Школе ты провел пятнадцать лет… Теперь напрягись-ка. Разве имя барона Верда ни о чем тебе не говорит?
Мах послушно наморщил лоб и пробормотал под нос:
— Верд… Верд, Верд… Кто-то знакомый, прямо-таки вертится на языке… — И попросил призрака: — Еще что-нибудь напомни…
Сгорбленная фигура деда Пузыря вдруг плавно разогнулась, обвисшие плечи приподнялись, и он произнес голосом, в котором не осталось ни следа старческой скрипучести:
— Когда в ночи загорелась Розовая звезда, все они храбро повылезали из своих крохотных норок на пшеничном поле. Мышиный принц выстроил свое храброе войско, и они, развернув знамена, быстрым маршем устремились на ближайшую деревню. Ошалевшие от страха матерые коты взобрались на крыши…
— Да-да, я вспомнил, — счастливо рассмеялся молодой рыцарь. — Это «Сказание о Храбром Мыше»! Ура, я вспомнил! В детстве я обожал эту сказку и каждый вечер перед сном просил отца прочесть ее… Пузырь, дружище, спасибо! Я все, все, все вспомнил! Барон Верд — мой отец. Мы с ним расстались на вершине Безымянной Горы. Да, это было ровно пятнадцать лет назад… Точно, в детстве я часто бегал по этой тропинке, а кто-нибудь из стражников присматривал за мной. Если прибавить шагу, то часа через два мы будем у стен моего родового замка. Ха! То-то мой старик удивится!
— Видишь, а ты боялся. — Дед Пузырь вновь сделался маленьким щупленьким старикашкой и от радости за Маха аж прослезился. — Вижу, вижу, как тебе невтерпеж. Беги, не обращай на меня внимания. Я ведь только с виду беспомощный, а на самом деле за призраками никто не угонится. Так что, будь спокоен, от тебя-то я не отстану.
— Ну держись, старче. Никто тебя за язык не тянул, сам напросился.
И Мах побежал, ловко уворачиваясь от острых веток, легко перескакивая рытвины и валежины. Дед Пузырь не отставал — летел в паре шагов от рыцаря.
Из приятной задумчивости, навеянной детскими воспоминаниями, Маха вывели жалобные крики, доносящиеся откуда-то справа:
— Лю-уди! На помощь! Эй, кто-нибудь!.. Убива-ают!.. Карау-у-ул! А-а-а!.. Да невкусный я, невкусный! Спаси-ите! Помогите! Заберите меня отсю-уда!.. Ради Создателя!.. А-а-а! Они меня сейчас загрызут! А я жить хочу-у-у!..
Вопли несчастного вынудили благородного рыцаря сперва замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться. К этому моменту они с призраком преодолели добрую половину пути до замка.
Дед Пузырь заворчал:
— Эй, неужто уже запыхался? Ну надо же, а поначалу казался таким здоровым. Вот уж воистину, внешность обманчива.
— Я? Запыхался? — вскинулся было Мах, но тут до него снова донеслись вопли, и он умолк.
— Мах, да что с тобой стряслось? — уже не на шутку встревожился дед Пузырь. — Если не запыхался, чего тогда стоишь на месте? Об отце, что ли, чего-нибудь нехорошее вспомнил? Дом родной вдруг стал не мил? Ну, со мной-то, с личным своим призраком, можешь не скрытничать.
— А сам ты разве не слышишь? — удивился Мах.
— Ничего не слышу, — признался дед Пузырь, недоуменно пожав плечами, и добавил: — А что, собственно говоря, я должен услышать? Ты уставился в лесную чащобу и молчишь. Я внимательно тебя слушаю, но ты ничего толкового не говоришь!
— Да при чем здесь я?! — заорал на призрака Мах.
— Как? А разве я тебя не предупредил? У-у, склероз проклятый! Я же твой личный призрак, а значит, могу слышать только твой голос, твои шаги, шорох твоей одежды… Все другие звуки мира для меня неощутимы. Это затем, чтобы я во время боя не отвлекался от твоих команд… Так ты там услышал что-то интересное?
— Да уж, интересное.
— Немедленно расскажи преданному призраку!
— Слушай, а видишь ты тоже выборочно? Только предметы вокруг меня? — обеспокоенно поинтересовался Мах.
— Нет-нет, — успокоил дед Пузырь, — зрение у меня в полном порядке. Глаза как у орла. Ведь чтобы помочь тебе в бою, я должен четко видеть твоих врагов.
— Отлично. Тогда сейчас сам все и увидишь.
И Мах, не обращая внимания на бурные протесты призрака, сошел с тропинки и решительно зашагал в ту сторону, откуда доносились вопли.
Крик привел Маха к небольшой лесной полянке, где на основательно затоптанной траве разыгрывался кровавый спектакль: четверо гномов с огромными топорами в руках из последних сил отбивались от дюжины мохнатых человекообразных страшилищ. Пятый гном, с ног до головы забрызганный кровью, лежал без признаков жизни под ногами полуживых от усталости товарищей.
Широкими спинами гномы закрывали прикрученного к дереву человека — мужчину лет тридцати с выпученными от ужаса глазами, который и вопил о помощи.
— Мах, послушай старого, мудрого, убеленного сединами, повидавшего виды, испытавшего смерть, побывавшего… — торопливо забормотал в ухо рыцаря дед Пузырь.
— Да тихо ты! — огрызнулся Мах. — Прекрати кудахтать, а то выдашь нас с головами, и тогда — прощай внезапность.
— Внезапность? О Создатель, он спятил! — с искренним ужасом в голосе взмолился дед Пузырь. — Успокойся, даже если я буду орать изо всех сил, меня не услышит никто, кроме тебя. Но неужели ты собираешься ввязаться в эту драку? Согласен, перерезать глотку привязанному к дереву идиоту — дело благое. Вон как он надрывается — я не слышу, и то жалость берет, представляю, каково тебе. Но мохнатые ребята, сдается мне, и без тебя справятся. Смотри, как они наседают на недомерков с топорами! А если ты вмешаешься, они еще обидятся, скажут: явился на готовенькое, обзываться начнут. Мне-то без разницы, все одно ничего не услышу, а ты вот наверняка рассердишься и затеешь разборку, а они вон какие мордовороты здоровые… Нам это надо?
— Дед, помолчи хоть пять минут, — зашипел Мах на словоохотливого призрака. — В конце концов, кто из нас кем командует?
— Оно конечно… ты хозяин. Но я, как старший по возрасту…
— Вот и отлично. — Молодой рыцарь зловеще ухмыльнулся. — Значит, так, слушай мою команду…
Уже более суток у Савокла маковой росинки во рту не было, и за все это время он спал от силы часа два, да и то лишь урывками, забываясь на десяток минут. Но сейчас ему не хотелось ни есть, ни спать. Поговорка «Не до жиру — быть бы живу!» как нельзя лучше подходила к его теперешнему положению. Ему хотелось просто жить.
Наплевав на гордость, Савокл надрывал горло в отчаянном крике. Умом он понимал, что в дремучем лесу помощи ждать неоткуда: если кто-то и услышит его, то наверняка постарается убежать подальше от гиблого места, но не мог ничего с собой поделать. В крике он отводил душу, а если бы молчал, то давно околел бы от страха.
