— Присяжный поверенный Друбич человека ко мне уже присылал, — сказал Шаболдин. — Тот на словах передал, что Фёдор Гуров обратился к Льву Марковичу с поручением представлять его интересы в суде, как только он подаст иск о лишении брата отцовского наследства ввиду проявленной им сыновней непочтительности.
Так, стало быть, войну за отцовское наследство Фёдор Захарович объявил. Что ж, посмотрим, что он скажет по поводу слов младшего брата. Но пока его не привезли, стоило послушать и Шаболдина, раз уж он обещал мне добавить что-то к допросным листам.
— Я, Алексей Филиппович, не под запись поинтересовался у Василия Захаровича, как же так вышло, что живя по приезде в Москву в отчем доме, он вроде как неплохо ладил с Ангелиной Павловной, а теперь за глаза снова проклятой актриской её именует, — с усмешкой начал пристав. — Так он мне сказал, что Ангелина Павловна, хоть и умеет быть обходительной, но всё равно актриса и на деньги отцовские нацеливалась, и раз она такая нехорошая, то ему и не стыдно о ней так отзываться.
М-да, уж на что некрасиво будет смотреться затеянная Фёдором Гуровым тяжба за наследство, но какая-никакая справедливость в том, что больше денег достанется умному из братьев, а не глупому, будет. Если, конечно, мы с приставом не выявим причастность старшего брата к отцеубийству.
— Меня, сказать по чести, больше другое беспокоит, — продолжал Шаболдин. — Получается ведь, ежели старший брат отписывал младшему, что всё у него, мол, идёт хорошо с внесением разлада между отцом и его новою женою, то врал же. Вот и спрошу я Фёдора Захаровича — а для чего? Я-то полагаю, что перечить отцу он не мог или не хотел, потому и решил отравить его по-тихому, пока тот новое завещание не составил.
Хм, похоже, убеждённость пристава в виновности Фёдора и Ольги Гуровых сыграла с ним злую шутку, раз он не заметил ошибки в своих рассуждениях. Ну а я, спрашивается, на что?
— А кто тогда мешал Фёдору Захаровичу не против жены отца настраивать, а против младшего сына? — указать Шаболдину на ошибку я решил самым мягким способом, задав наводящий вопрос. — Уж после столь показательной непочтительности Захару Модестовичу ничто бы не помешало обделить младшего в завещании, что и возместило бы старшему неполучение тех денег, что отец на молодую жену потратил. И обошлось бы всё тихо да мирно, безо всяких ядов…
— Ох, Алексей Филиппович, вот умеете вы так спросить, что не знаешь, как и ответить! — прочувствованно выдал пристав. Подумав, я всё же решил считать его слова неуклюжим комплиментом, а не грубой лестью. — Но я самого Фёдора Гурова о том и спрошу! — а вот эту идею пристава стоило оценить как безусловно здравую.
…Из тех же требований начальства Шаболдина о безупречности розыска мы с приставом решили, что старшего из братьев Гуровых он допросит без меня, а потом зайдёт в гости и поделится новостями, так что я вернулся домой. Обедать Варенька без меня не садилась, так что можно сказать, к обеду я и не опоздал. Да-да, начальство не опаздывает, оно задерживается, а я как глава семьи и хозяин дома, то самое начальство и есть. Хотя, конечно, сильно злоупотреблять своим положением тоже не стоит.
Шаболдин появился уже довольно поздно, где-то часа через полтора после окончания присутственных часов у него на службе. Я предположил, что пристав долго провозился с Фёдором Гуровым, и оказался прав.
— Интересные вещи Фёдор Захарович рассказывал, — вещал Борис Григорьевич, удобно устроившись в кресле с бокалом вина. — Ежели ему верить, он именно так и поступал, как вы о том меня вопросили. Говорит, поначалу пытался сделать то, о чём они уговорились с братом, да быстро понял, что ничего у него не выйдет, не охладеет отец к молодой жене. Вот и принялся брату отписывать, что, дескать, всё идёт, как они задумали, а сам всячески выставлял брата перед отцом в невыгодном свете. Проверить его слова, увы, никак не получится — писем от Василия Захаровича и он не хранил.
— И как, получалось у него? — спросил я.
— Говорит, получалось, — лёгкой усмешкой пристав показал, что особого доверия к словам Фёдора Захаровича не испытывает.
Ну да, я на его месте Фёдору Гурову тоже бы не поверил. Потому что ежели бы так оно и было, никакого отравления произойти не могло. Не нужно оно никому в доме было бы при этаком раскладе. Нет, можно, конечно, предположить, что младший из братьев раскусил коварство старшего, да и принял меры, но это уже из области совсем уж безумных идей, потому как никакой возможности отравить отца у него попросту не было, да и не отца в таком случае надо было бы ему травить, а старшего брата, а с отцом после этого мириться.
— Я так понимаю, в отравлении отца Фёдор Захарович по-прежнему обвиняет Ангелину Павловну? — этот вопрос я задал больше для порядка, поскольку никакого иного ответа, кроме утвердительного, он не подразумевал.
— Да, — предсказуемо ответил Шаболдин. — Правда, уже не так пылко, как оно поначалу было.
А вот такого я, признаться, не ожидал. Ладно, сколько именно отцовских денег достались вдове через облигации, Фёдор Гуров не знает, но не дурак же он, должен понимать, что в любом случае немало. По всему, такое должно было только сильнее его разозлить и обвинять Ангелину Павловну он должен бы ещё более, как выразился пристав, пылко, причём вне зависимости от того, травили Захара Модестовича он сам либо его супруга или нет, а он, наоборот, утихомирился. Как-то странно такое смотрелось, странно и непонятно, о чём я приставу и сказал.
— Да мне самому, сказать по совести, удивительно, — согласился со мной Шаболдин. — Что Гурову, что жене его надо бы вдову хоть так, хоть этак под наше подозрение подводить, но ежели Ольга Кирилловна никогда не упустит случая именно так себя и вести, то вот Фёдор Захарович как-то особого усердия в том не проявляет.
Не стали и мы с Шаболдиным проявлять усердие в обсуждении особенностей поведения Фёдора Гурова, допили вино, да и проводил я гостя. Зато, как всегда в таких случаях, принялся размышлять над тем, что узнал сегодня.
Из своего опыта общения с Фёдором Захаровичем составить мнение о его умственных способностях у меня как-то не получалось, должно быть, потому, что и опыта того было не особо много. Но всё, что я слышал о старшем сыне покойного Захара Модестовича от Шаболдина и Друбича, говорило о том, что человек он, безусловно, умный. Да и сама его служба по цифирной части о том же свидетельствовала — без определённых способностей к отвлечённому умствованию управляться с цифирью не получится. С таким умом обойтись без отцеубийства, решая в свою пользу вопрос с отцовским наследством, Фёдору Захаровичу было, как мне представлялось, не так уж и сложно, да и история с младшим братом как раз показывала, что нечто такое он пытался провернуть. Но, как бы там ни было, Захара Гурова отравили и, хочу я того или нет, приходится признать, что Шаболдин почти наверняка прав — это сделали Фёдор и Ольга Гуровы. А значит, что-то у Фёдора Захаровича пошло не так. И вот если найти, что именно и как именно пошло у него не так, то, глядишь, и с уликами, коих нам столь сильно не хватает, полегче станет. Мысль эта показалась мне настолько здравой, что я даже пожалел об уходе Шаболдина. Но ничего, успею ещё с ним поделиться…
[1] См. роман «Хитрая затея»
Глава 22. От чего ушли, к тому и пришли
Дорогие мои читатели! Я, к сожалению, не имею возможности накрыть для вас поляну по случаю моего ДР, поэтому прошу принять угощение в виде внеочередной проды. Следующая глава, как обычно, в субботу. Приятного чтения!
Жаловаться на жизнь — занятие не самое приятное и уж точно бесполезное. Нет, понятно, неприятности и затруднения в жизни случаются, бывает, что и чередой идут, но что толку в жалобах? Можешь изменить жизнь к лучшему — меняй. Не можешь — терпи. Совсем всё плохо — терпи и меняй. А жалобы… Ну, иной раз можно, но потом всё равно терпеть и менять придётся. Видимо, так же полагал и старший губной пристав Шаболдин
