— Может, дождь все смоет? Когда-то бабушка учила меня индейскому танцу дождя. Вы же говорили, что вероятность осадков велика. Хотите, попробую вызвать дождь?
Лиз грустно усмехнулась:
— От дождя пыль превратится в грязь и, высохнув, затвердеет, как бетон.
— Но это же… сахарная пудра!
— Вы что, никогда не ели холодный пончик? Я вскинул руки:
— Сдаюсь.
— Больше конструктивных идей нет? — поинтересовалась Лиз.
— А может, сжечь все к чертям? — неуверенно предложил я.
— Да, это мысль, — весело отозвалась Лизард. — Вы с Дьюком доказали, что пудра горит, а вертушка тер-моизолирована, так что отличная духовка получится. — Она ухмыльнулась. — Любите мясо в собственном соку?
— Нет, не люблю. — Я взял фонарик и направил луч на стекло. — Интересно, как ведут себя в таких случаях на Хторре?
— По-видимому, не летают во время сахарных снегопадов.
— Потому что заранее получают штормовое предупреждение, — подыграл я Лиз.
— Могу себе представить, — сказала она. — Ожидаются перистые облака из сахарной пудры и кратковременные лимонадные дожди.
— Не лимонадные, — поправил я. — Цвет не тот. Скорее, с земляничным сиропом.
— Вы что, никогда не слышали о лимонаде розового цвета? — улыбнулась Лиз.
Я собрался парировать, но зашелся в кашле.
— С вами все в порядке? — встревожилась Лиз, когда приступ прошел.
Похоже, она не на шутку испугалась. Я слабо кивнул, еще не совсем оправившись от приступа.
— Немножко вашего розового лимонада попало не в то горло.
Я сумел улыбнуться, и она успокоилась.
— Довольно неприятная погода для лета, — задумчиво сказала Лиз, повидимому стараясь меня отвлечь. — Интересно, какие у них зимы?
Я осторожно прокашлялся.
— Более холодные и влажные.
— А вместо снега сироп, да? Так, пожалуй, и калитку не откроешь.
Я задумался.
— А ведь вы недалеки от истины. Там все хоть для кого-нибудь да съедобно. Мы для червей — разновидность закуски. Наша планета — лишь один из подносов на шведском столе. Все зависит от того, давно ли они приступили к обеду. Может, как раз сейчас у них время десерта.
— Тогда в ближайшее время у нас появится возможность прикончить парочку червей… сладкоедов? Сладкоежек, — поправилась Лиз.
— Не исключено, тем более что они уже пришли, — медленно проговорил я.
— Как? Где?
— Повернитесь и посмотрите. По-моему, снаружи что-то шевелится.
В. Как хторране называют анализ мочи?
О. Стаканчик сока.
СНАРУЖИ
Новые проблемы требуют новых решений; новые решения создают новые проблемы.
Соломон Краткий
— Где? — спросила Лиз.
— Вон там, на верхней кромке стекла.
— Ничего не вижу.
— Смотрите внимательнее. Видите, что-то шевелится? Словно кто-то копошится в пудре.
Мы молча смотрели на стекло и ждали. Ничего не произошло. Спустя минуту Лиз сказала:
— Я ничего не заметила.
— Но я точно видел. — Я повысил голос.
— Разумеется, видели, — покорно согласилась она. — Когда вам что-то показалось в прошлый раз, вы сорвали конференцию.
«Пусть издевается сколько угодно».
— Но тогда я оказался прав, не так ли? Лиз пожала плечами:
— Редко кто не ошибается. — Что?
— Не обращайте внимания, — Она зацепила ногой приборную доску и развернула кресло спинкой к окну. — Если там что-то есть, мы скоро увидим это снова.
Я непечатно выругался и, схватив фонарь, кинулся в хвостовой отсек посмотреть на Дьюка. Судя по показани — ям, состояние не изменилось. Только он стал совсем се — рым. Я пожалел, что не довелось поучиться на каких-ни — будь медицинских курсах. Я был беспомощен.
— Эй!.. Полковник!
— Да?
— Вы что-нибудь смыслите в медицине?
— Немного.
— Идите сюда и послушайте. Дьюк как-то странно дышит.
Она подошла и, присев на корточки рядом с Дьюком, прислушалась. Потом улыбнулась:
— Он отлично дышит.
— Но эти хрипы…
— Не хрипы, а храп, — поправила Лиз. — Он спит.
— Вы уверены?
Она не отвела взгляд.
— Уж я-то знаю, как храпит мужчина.
— Ладно, спасибо.
Я подобрал фонарик и пошел к кормовому орудию. Здесь сахарная пудра казалась наиболее прозрачной. У меня до сих пор горело лицо.
Интересно, сколько еще потребуется времени, чтобы мы действительно начали задевать друг друга за живое? И сможет ли она разозлить меня до такой степени, что я убью ее? Мне стало страшно: не дай бог выяснить это. Я сел на сиденье стрелка, скрестил руки на груди и уставился в стекло.
Ну чего, в конце концов, добиваются эти женщины? Почему им кажется, что жизнь — постоянное противоборство с мужчинами? И еще удивляются: что это мужчины такие ранимые…
Так я размышлял несколько минут, пока не осознал, что вижу перед собой, и вскочил на сиденье, ударившись головой о плексиглас.
— Е-мое!
— С вами все в порядке? — окликнула меня Лиз. — Нет!
— Что случилось?
— Голову ушиб. — У меня до сих пор звенело в ушах. — Идите сюда быстрее!
— Зачем? Вы хотите, чтобы я тоже треснулась головой?
— Я хочу показать кое-что! Скорее!
Меня скрутило в приступе кашля, и на целую минуту я отключился. С каждым вдохом казалось, что наступил конец. Я пытался остановиться, но не мог. Грудь разры-вало на куски, слезы текли ручьем.
Открыв глаза, я увидел перед собой обеспокоенную Лиз. Она держала бутылку с водой.
— Спасибо.
Она перешагнула через Дьюка и вздохнула.
— Ладно, что вы хотели показать? Я уперся пальцем в стекло.
— Там кто-то есть.
Она присмотрелась и озадаченно нахмурилась. Потом ее глаза расширились…
Пудра на поверхности стекла ожила. С розовой массой происходило что-то непонятное. Раньше она лишь слегка шевелилась, пересыпаясь, а теперь трепетала, и трепет на глазах переходил в рывки.
— Что это?
— Не знаю. Но оно все время усиливается.
— Усиливается? Неужели нельзя подобрать слово поточнее?
— Как насчет «приближается»?
— Не намного лучше. — Лиз обхватила себя руками. — Становится светлее, правда? Может, это ветер? — предположила она. — Ветер сдувает пыль?
— Хорошо, если так, но вряд ли.
Я приник к стеклу, напрягая глаза. В розовой пудре что-то шевелилось. По тому, как она смещалась и кружилась, создавалось впечатление, словно там копошатся тысячи крошечных призраков.
И тут все встало на место.
— О Боже! — простонал я.
— Что? — нетерпеливо спросила Лиз.
— Взгляните поближе.
Она наклонилась к стеклу, приглядываясь, и в ужасе отпрянула.
— Насекомые!
Вся наружная поверхность стекла мерцала, переливалась, бурлила. Перед нашими глазами роились миллионы обезумевших насекомых.
— Они едят пудру, — сказал я и, поеживаясь, опустился на сиденье. Тело зудело.
Лиз отправилась в нос корабля, останавливаясь у каждого иллюминатора.
— Они окружают нас!
Я пошел за ней. Поскольку вертолет зарылся носом в дюну, то впереди бурлила лишь тонкая полоска у верхней кромки стекла.
Лиз вздрогнула. Она не могла оторвать глаз от вибрирующей розовой стены за стеклом.
— Они окружают нас! — повторила она.
Я попробовал представить, как сейчас выглядит вертушка с воздуха. Большой розовый сахарный холм среди розовых сугробов, кишащий миллиардами насекомых — крохотных, но совершенных механизмов для пожирания. Я видел мелькающие челюсти, вгрызающиеся в пудру, слышал, как они копошатся, давятся, дерутся…
Я схватил Лиз за плечо.
— Послушайте! Машина герметична?
— Должна быть… О Господи! Днище!
— Разве пол не герметичен?
— Да… Должен быть…
— Ладно. Теперь нам предстоит законопатить каждую брешь, каждую трещинку, какой бы маленькой она ни была.
