– Хорошо… Пусть будет… Десять!
– Дах, – невозмутимо перевел поручик.
Абдулла тут же просиял:
– Навад!
– Девяносто.
– Двенадцать! – внезапно почувствовал азарт Александр. Действо начинало ему нравиться, напоминая игру.
– Дуаздах, – гортанно выдохнул «переводчик».
– Х‑хаштад!..
* * *
Уже перед самым выходом Саша споткнулся глазами о пару высоких шнурованных ботинок никогда ранее не виданного им фасона: щедро усыпанные рифлеными резиновыми финтифлюшками, с квадратными носами, на толстенной подошве – они не то чтобы были красивы, скорее уродливы: так может притягивать взгляд страшная, не похожая ни на что морская рыба. Они стояли среди оружия так органично, словно и сами имели отношение к этим смертоубийственным штучкам.
– Что вы там приметили? – тоже остановился рядом Еланцев.
– Да вот… – коснулся пупырчатой черной кожи рукой Александр. – Разве тут и обувь продают?
– А‑а‑а! – Поручик сцапал один ботинок и повертел в руках. – А это не простая обувь, Саша. Это английский армейский ботинок. Так называемый ботинок спецназа. Он и вправду имеет некоторое отношение к оружию.
Герман едва слышно щелкнул чем‑то на ботинке, и из квадратного носа выскочило короткое, в полвершка, бритвенно‑острое лезвие, едва не чиркнувшее Бежецкого по руке и заставившее отшатнуться.
– Хорош фокус? – расхохотался поручик, довольный произведенным эффектом. – Представьте себе, как будет огорошен ваш противник, получив таким вот ботинком в живот. Во втором – такое же.
– А сколько это стоит? – заинтересовался Саша.
– Думаю, вам будет по карману. Кроме того, вещь добротная – износу не будет. И ноги в них не так преют, как в наших: стельки там какие‑то хитрые. Что с них возьмешь? Англичане! Комфорт превыше всего.
– Тогда я, наверное, возьму…
– Берите‑берите. Советую от всей души. Сам бы взял, да, увы, – в кармане ветер гуляет.
– Я могу ссудить.
– Нет, эта вещь ваша, – спрятал в подошву клинок Еланцев и вручил ботинок, очень легкий для такой массивности, в руки юноше. – Помочь поторговаться?…
* * *
Субботний день выдался ясным и солнечным, но Александра это не радовало.
Едва ли не всю неделю он не вылезал из ангаров Королевских Афганских ВВС, ковыряясь вместе с прапорщиком Деревянко и капитаном Неустроевым в чреве выкрашенных в защитные цвета «летающих гробов», сошедших с конвейеров самых разных держав – Германии, Франции, Североамериканских Соединенных Штатов… Были даже два британских вертолета, а не хватало только русских. И ни одного «моложе» двадцати лет.
Бежецкий, конечно, в училище проходил курс пилотирования, но копаться в выстуженных морозом металлических потрохах винтокрылых уродцев его не привлекало никогда. Однако приказ полковника Грум‑Гржимайло звучал недвусмысленно, и приходилось, стиснув зубы, под чутким руководством соседа по жилищу, разбираться в тонкостях устройства двигателя или различиях «Рено» и «Майбаха». Хотя, с рядом оговорок, юноша и готов был признать правоту командира: случись, что штатный пилот будет убит или ранен, – отряд окажется обреченным. А хотя бы примерное знание машины давало пусть и призрачные, но шансы на спасение.
В результате экзерсисов на морозе молодому человеку нездоровилось, и, хотя он пытался убедить себя, что сухость в носоглотке – следствие обезвоженного горного воздуха, явно повышенная температура иного объяснения, чем какая‑нибудь инфлюэнца, не имела. Дома подобное недомогание его не испугало бы: «фамильная» пол‑литровая кружка обжигающего чая с малиной на ночь, сон под двумя одеялами до третьего пота, и от простуды и следа бы не осталось. Но где здесь взять малину… Тревожить же по пустякам медиков, не говоря уже об Иннокентии Порфирьевиче, не хотелось.
Александр тоскливо посмотрел на электрический калорифер в углу, теплившийся, по его мнению, едва‑едва, и плотнее завернулся в одеяло.
«Слава богу, – подумал он с облегчением, – что сегодня никуда идти не нужно… Буду валяться с книжкой весь день, и хоть трава не расти!..»
Нет худа без добра: в ангарах он свел знакомство с прапорщиком Тимофеевым, тоже летным техником, бывшим студентом Казанского университета, как выяснилось, обладателем неплохой библиотеки. И славный молодой человек тут же ссудил поручика несколькими книгами под честное слово обращаться с ними бережно и сразу по прочтении вернуть. Один из этих томов – сборник документальных повествований о покорении Средней Азии Саша сейчас и штудировал.
«…Попробовал я было проползти до реки, – говорил несчастный, – но силы не позволили, хотел из юрты вытащить мертвого – тоже не мог… А вот этот, вероятно, не сегодня, так завтра отдаст Богу душу, – сказал он, указывая на лежавшего ничком товарища…
У меня слезы подступили к горлу. Баранов, понуря голову, не понимая нашего разговора, сидел, устремив свой взор в сторону.
Когда я сказал ему о том, что слышал от афганца, он возмутился.
– Это же свинство, наконец, – проговорил он. – Вот наша пресловутая гуманность к врагам, вот красноречивый пример ее, – возмутился он, и мы, обещав раненым сегодня же облегчить их участь, отправились на бивуак.
Рассказ наш о состоянии раненых произвел сенсацию между офицерами, многие из них сейчас же отправились к несчастным, захватив с собою обильное количество провианта, а к вечеру этих афганцев перевели в отрядный лазарет; двое из них были уже мертвы, а потому похоронены возле могилы своих товарищей…»[60]
Чтение прервал стук в дверь.
«Если опять Деревянко – не открою! – со злостью подумал поручик, закладывая страницу листочком, на котором делал выписки, намереваясь кое‑что занести в свой дневник. – Надоел хуже горькой редьки со своими «Майбахами»!»
– Кто там? – хрипло спросил он и закашлялся.
– Можно? – просунулся в дверь Еланцев.
Его страждущий тоже не слишком жаждал видеть. Но все‑таки лучше вечно унылого Деревянко.
– Входите, поручик, – слабо отозвался Саша, откладывая книгу на столик.
– Ну и Африка у вас тут, – расстегнул шинель и бросил теплое зимнее кепи на стол Еланцев. – Парную решили устроить?
Особенного тепла юноша не ощущал и вяло пожал плечами.
– Что‑то вы совсем закисли, мой дорогой. Посмотрите, за окном денек‑то какой!
– Нездоровится мне что‑то, Герман, – честно признался Александр. – Должно быть, простыл… А по какому поводу парад?
Действительно, форменной шинели офицеры корпуса, даже в городе, обычно предпочитали теплую синтетическую куртку на пуху, входящую в комплект зимнего полевого обмундирования. Шинели приберегались для всяких торжественных случаев.
– По важному. Вставайте, Саша, одевайтесь… Знаете, что говорил старик Суворов, ваш тезка, по поводу хворобы? В здоровом теле – здоровый дух!
– Это вроде бы не Суворов говорил, – пробурчал Александр, но все‑таки поднялся с постели: он уже знал, что с Еланцевым даже такое банальное дело, как поход по магазинам, превращается в приключение.
– Какая разница?… Э‑э‑э! Не куртку, не куртку! Шинель попрошу, мон шер. Там общество будет – нельзя в грязь лицом ударить.
– Да где, в конце концов?
– Если вы твердо решили здесь остаться, то пора уже обрастать связями, знакомствами. Кого из наших вы здесь знаете лично? Ну, кроме нас, офицеров. Двух, трех?… То‑то. А из местной знати?
– К чему мне? Я же не политик какой‑нибудь.
– Напрасно. Быть вхожим в туземную элиту весьма полезно. Во всех отношениях. К тому же там немало интересных людей. Европейски образованных, неглупых, знающих языки. Я, например, знаком с большинством из тех, кто этого достоин. Например, с наследником престола принцем Ибрагимом. И сегодня я поведу вас туда, где будет присутствовать весь цвет кабульского общества.
