Л 4 (СИ) - Малыгин Владимир

— Что прошло? — вынырнул из своих дум Джунковский.

— Подписание договора о перемирии…

— Да как прошло… Обычно прошло. Встретились на станции. Кайзер с представителями в царский вагон перешёл. Там и подписали всё.

— И никто не помешал?

— А кто помешает-то? Если все вокруг думали, что государь у вас на борту находится?

— А дальше-то что?

— Дальше… — задумался генерал. — О том не меня спрашивать нужно. Мы с вами сошки маленькие, нашего мнения никто и не спросит. Могу предположить, что с турками мы воевать продолжим. Вряд ли они успокоятся и просто так смирятся с потерей Босфора…

— А Австро-Венгрия?

— Без поддержки Германии они сами по себе ничего не значат. Там, — Джунковский кивнул головой на окно, в сторону Зимнего. — Ходят упорные слухи, что скоро и с ними перемирие подпишем.

— Осталось разобраться с союзниками…

— А вот здесь точно пусть без нас разбираются. Хотя, вы-то своё отдельное мнение по этому вопросу можете… Да что там можете, просто обязаны высказать!

— Хорошо, выскажу. Если возможность такая будет.

— Непременно будет. Кстати, нам пора выдвигаться! И не знаю, о чём вы там с отцом и дочерью Остроумовыми договаривались, — ехидно прищурился Владимир Фёдорович. — Только после встречи с Великим князем нам с вами придётся в Царское село ехать! Таково личное распоряжение Её Императорского Величества, Марии Фёдоровны… Желаете оспорить?

Последние слова Джунковский добавил, когда увидел мою реакцию на свою предыдущую фразу. А как мне ещё реагировать, если я Сергею Васильевичу слово давал? Так что ничего я не ответил генералу, промолчал. А настроение, и до этого пребывавшее где-то там, внизу, у плинтуса, в этот момент рухнуло вообще куда-то ещё ниже. На уровень городских подземных коммуникаций, так полагаю… Говорю же, и погода дрянная, и собаки с лошадьми повсюду гадят, и барышни глаз не радуют, и небо… А вот насчёт неба не надо! Небо— оно всегда отдельно и всегда небо!

К Остроумовым я всё-таки поехал. Со всеми этими встречами немного к назначенному времени припоздал, но посчитал возможным не откладывать визит и воспользовался приглашением. Да и заинтриговал меня Сергей Васильевич сильно.

Его Высокопревосходительство Владимир Фёдорович смилостивился над моим измученным сегодняшними встречами и разговорами организмом и доставил мою бренную тушку прямо к парадному подъезду дома Остроумовых. Деваться-то мне было некуда, пришлось посвятить генерала в свои вечерние проблемы. Так что ещё раз поблагодарил Владимира Фёдоровича за доставку, вылез наружу из ставшего за этот долгий затянувшийся день почти родным автомобильного кожаного нутра и выпрямился, расправил затёкшие от долгого сиденья мышцы. Поднял голову, посмотрел на ярко освещённые окна второго этажа. Ну и что, что шторы висят, свет-то всё равно через щели пробивается. Ну и музыка какая-то сверху доносится, заставляет не только меня прислушиваться, но и редких прохожих.

Поднялся, позвонил. Горничная дверь открыла, фуражку с перчатками приняла. Всё остальное (кобура с её содержимым и кортик) остались на своих законных местах. Глянул на своё отражение в ростово́м зеркале, поморщился. Китель на животе мятый, на брюках стрелки за день почти пропали — ещё бы, столько времени просидеть в автомобиле! Как-то не подумал я об этом. Судя по полупустой вешалке в прихожей, гостей в доме немного. Хоть это радует. Но всё равно, нехорошо-то как выходит, хоть разворачивайся да прочь иди…

Пришлось хотя бы одёжную щётку у девушки попросить, пыль дальних дорог с себя смахнуть. Ещё раз глянул в зеркало — сколько щёткой по кителю не ёрзай, чище он от этого не станет и мятые складки никуда не пропадут! Стыдоба… Чертыхнулся, про себя, конечно, сплюнул от раздражения, опять же мысленно, и забрал у горничной свою фуражку и перчатки, благо никуда она их пока не пристроила, так в руках и держала. К входной двери развернулся, за витую бронзовую ручку ухватился…

— Сергей Викторович? Ну, наконец-то! А мы вас уже заждались. Даже за стол не стали садиться — уверен был, что не забудете о приглашении.

— Добрый вечер, Ваше Высокопревосходительство, — пришлось оставить в покое дверную ручку и развернуться лицом к так несвоевременно объявившемуся в прихожей хозяину дома.

— Дома попрошу обращаться ко мне по-простому, без всякого официоза. Мария, примите у господина полковника фуражку, — попенял горничной за нерасторопность хозяин и тут же полуобернулся и довольно громко оповестил всех домашних о моём приходе. — А у нас долгожданный гость!

Это генерал так намекает о моём опоздании? И да, своей завершающей фразой отрезал мне все пути к отступлению. Теперь не развернёшься и не уйдёшь…

— Прошу прощения, Сергей Васильевич, за вынужденное опоздание. Дела́ задержали…

— Это вам не передо мной, а перед хозяйкой дома нужно оправдываться. Ужин придётся ещё раз разогревать… — цепкий взгляд генерала отметил и мой слегка потрёпанный вид, и потерявшие утренний лоск китель с брюками, и мои явные сомнения. Отметил и постарался меня приободрить. — Знакомая картина! У меня после длительных поездок в автомобиле точно такой же вид. И ничего с этим не сделаешь, приходится терпеть. Проходите, прошу вас. И не тушуйтесь, тут все свои…

Да если бы только свои… Из своих лишь Сергей Васильевич и всё. С его супругой и Елизаветой Сергеевной у меня шапочное знакомство, а вот к присутствию в этом доме совершенно посторонних для меня людей я оказался не готов. Но это для меня они посторонние, а для остальных, как только что обмолвился хозяин дома, «все свои»…

Вот такие мысли промелькнули в моей голове, пока я прикладывался губами к холёной бархатной руке госпожи Остроумовой, раскланивался и расшаркивался с окружающими хозяйку гостями после моего представления им самим хозяином. На закономерный укор за опоздание отговорился ничего не значащей фразой, прикрылся служебными делами, не терпящими отлагательства. Последнее прокатило без сомнений. Полагаю, с подобными задержками и опозданиями в этом семействе знакомы не понаслышке. Служба…

А вот туда, где вокруг рояля столпилась небольшая (три девушки и четыре молодых человека) группка молодёжи, я не пошёл. И очень корил себя за столь поспешно принятое решение всё-таки явиться на этот ужин. Да ещё прямо с дороги. М-да, не ожидал увидеть столько гостей в этом доме.

При моём появлении эта группка прервала свой явно задорный спор, дружненько развернулась и посмотрела в мою сторону, и так же дружненько отвернулась, продолжила свой весёлый трёп. Так понял, разговор о музыке идёт, кого-то из них сыграть просят. Похоже, уговорили, потому как все разом резко замолчали — одна из девушек к роялю села и тихонько музицировать принялась. И хорошо так, душевно заиграла. И явно знакомое что-то. Только вот узнать мелодию никак не могу, ну не знаток я ни разу, и даже не любитель. Вот если бы это был рёв авиационных моторов… В нём бы я сразу разобрался, отличил бы на раз звук одного типа от другого. М-да…

Нет у меня никакого желания к ним присоединяться. О чём мне с этими молодыми людьми говорить? Да и они явно не желают принимать меня в свой тесный круг. Вон какой сплочённой стеной встали вокруг рояля. И здесь, среди окружающих хозяйку родителей этих молодых людей мне тоже не место. Вот же вляпался! И ведь знаю, что все эти приёмы, балы, ужины, церемонии, этикеты явно не для меня! Так ведь нет, всё равно припёрся! А теперь нужно каким-то образом выкручиваться. Но насчёт выкручиваться я мастер! Поэтому сразу же обратился к Сергею Васильевичу с вполне закономерным вопросом о предстоящем нам разговоре.

— Куда вы так торопитесь, Сергей Викторович? Понимаю, вам с нами стариками точить лясы совершенно не интересно. Позвольте, я вас представлю нашей молодёжи?

А я смотрел на улыбающуюся Лизу, видел, с каким интересом и удовольствием она прислушивается к негромкой плавной мелодии, вспоминал, как точно так же перед этим с интересом и удовольствием выслушивала наверняка какой-то смешной рассказ стоящего сейчас спиной ко мне молодого человека, видел, как вспыхивают искорки в лучащихся смехом серых глазах, как предательски горят румянцем нежные девичьи щёки и не понимал, какого чёрта я вообще сюда заявился! И что меня сюда так потянуло?