– Сволочи‑и‑и‑и!.. – прорычал офицер, выхватил из кобуры «беретту» и не отрывал пальца от спускового крючка, пока не высадил по проносящемуся над головой «Старфайтеру» всю обойму. И долго еще клацал вслед ему курком впустую, не замечая слез, катящихся по лицу и размывающих копоть и грязь…
Рядом громко и часто, но совсем бессистемно защелкало, и Саша резко развернулся к горящему вездеходу.
«Патроны! В грузовиках же боеприпасы!..»
Метнувшись к ближайшему фургону, он, ломая ногти и сшибая в кровь костяшки пальцев, сорвал задвижки, крепящие задний борт, схватил и выдернул из кузова, заполненного едким дымом, окрашенный защитной краской ящик. Еще и еще один…
Будто в том, забывающемся уже сне, он таскал и таскал тяжеленные ящики, вышвыривая их на дорогу. Пот пропитал одежду, струился по лицу и разъедал глаза, но он ворочал и ворочал тяжести, словно это могло что‑то изменить. Горели почти все грузовики, и его сил, даже умноженных десятикратно, не хватило бы, чтобы спасти и часть груза.
– Остановитесь, – дернул его кто‑то за полу мундира, но он только отмахнулся, продолжая выкручивать из рассыпавшейся пирамиды застрявший ящик. – Это бесполезно!
Только через минуту до него дошло, что, кроме него, погибшего Насырова и раненого Федюнина, во всей колонне больше никто по‑русски не говорит.
– Что вы сказали? – обернулся он к «афганцу» – одному из кучки понурых «сарбозов», данных ему под начало в Кабуле как «опытных водителей».
– Это бесполезно, – повторил «сарбоз». – Оружия в машинах нет – это отвлекающий маневр.
– Как нет… Кто вы такой?
– Вахмистр Мухамедьяров, – представился невысокий худощавый азиат, четко беря под козырек мятой панамы. – Приставлен к вам ротмистром Кавелиным, ваше благородие.
«Сарбозы» уже повылезали из щелей, куда забились при налете, и теперь тараканами сновали по ущелью, сбивая пламя с грузовиков. Они тоже не походили на прежних.
– Что за отвлекающий маневр? – Поручик спрыгнул на землю и вытер дрожащей рукой пот со лба. – Объяснитесь, вахмистр.
– Настоящий груз отправлен другой дорогой, – отрапортовал тот, не слишком, в общем‑то, вытягиваясь перед офицером из другой «епархии». – Мы сыграли роль подсадной утки.
Не веря ему, Бежецкий присел над только что сброшенным на дорогу ящиком, сорвал свинцовую пломбу на проволочке и откинул дощатую крышку, ожидая увидеть там все, что угодно, только не битые кирпичи, стреляные гильзы и прочий мусор.
– Были получены сведения, – продолжал объяснять Мухамедьяров, – что англичанам стало известно о времени и месте передачи груза. Поэтому настоящий караван заменили обманкой…
– Обманкой? – Саша махнул рукой в сторону убитого переводчика и еще одного из «сарбозов», которого как раз сейчас поднимали с дороги двое других. – Такой ценой?
– Это война, господин поручик, – покачал головой вахмистр. – Потери неизбежны. Представьте, что было бы, накрой «Старфайтеры» настоящую колонну.
– А это не потери?
– Относительно невелики, ваше благородие.
Один из солдат подбежал к жандарму и, косясь на офицера, что‑то зашептал ему на ухо.
– Все готово, ваше благородие, – снова козырнул тот. – Ваш раненый уже в кузове одного из уцелевших грузовиков. Вы поедете с ним или в кабине?
– А…
– Убитые будут доставлены позже. Вместе с поврежденными машинами. Я оставляю здесь команду, они присмотрят. Расторопные ребята эти местные жандармы! – похвалил он. – Одно удовольствие с ними работать…
* * *
«Ну вот, ты и стал подсадной уткой, поручик, – размышлял Александр, привалившись к упругому тенту спиной в темном кузове и покачиваясь, когда машина прыгала на кочках. – Какое повышение! Сперва мотаешься на ржавых жестянках, жжешь конопляные делянки нищих декхан, потом тащишь через всю страну ящики с мусором… Интересно, когда тебя отправят чистить сортиры?»
– Ваш… – донеслось с пола.
– Федюнин? – чиркнул зажигалкой поручик, пытаясь разглядеть раненого, лежащего на импровизированной постели из сложенного в несколько раз брезента. – Тебе плохо?
– Я… помру?… – прохрипел солдат.
– Типун тебе на язык! Потерпи чуток – до наших чуть‑чуть осталось.
– Помру я…
– Ну, завел… Скулишь, как девчонка. А еще фартовый, понимаешь! Крест тебе положен – офицера спас.
Уверенности, что довезет раненого, не было никакой. Он потерял много крови, да и рана, похоже, воспалилась. Рация сгорела вместе с броневиком. Оставалось надеяться добраться до ближайшего русского гарнизона и вызвать оттуда вертолет. Но не скажешь же этого солдату, для которого командир должен быть кем‑то вроде Господа Бога.
И встревожился, услышав что‑то вроде икания.
– Что с тобой?
Федюнин смеялся. Невесело, едва‑едва, но смеялся.
– Какой я… фартовый… Врал я… все… Приказчиком… У Катасонова… В магазине… электротовары…
– А как же феня твоя и все такое?
– Да… с Сухаревки мы… природные… с детства я… все знаю…
– А в армию как?
– Решил… мир посмотреть… брать не хотели… на лапу дал… а сюда сам… попросился…
– Эх, Федюнин, Федюнин… Молчи – нельзя тебе говорить.
Но солдат говорил, говорил, говорил, словно хотел исповедаться…
5
– Куда? – наглаженный, свеженький, как с иголочки, поручик попытался заступить дорогу афганскому офицеру в грязной форме, простоволосому, с лицом, неразличимым под слоем пыли, но просто отлетел в сторону с его пути, а генеральская секретарша даже не пискнула, сжавшись за своим столом, как мышка. Да и как тут пискнешь, когда на поясе у пришельца расстегнутая кобура, из которой торчит рукоять пистолета, а руки и лицо перемазаны кровью – себе дороже.
– Кто вы… – поднял голову от бумаг Мещеряков, но тут же узнал в вошедшем Бежецкого. – Что это за маскарад, поручик? И почему вы в таком виде?
– Нет, это вы мне скажите. – Поручик подошел к столу и оперся на него, не обращая внимания, что пачкает бумаги. – Почему именно я был отправлен в этот «отвлекающий маневр»? Почему меня не поставили в известность?
– Прекратите истерику, поручик, – откинулся на спинку стула генерал. – Я… я не собираюсь перед вами отчитываться… И вообще! – повысил он голос. – Где субординация?
– Почему меня и моих солдат сделали приманкой? – не слушал его Бежецкий, действительно готовый «сорваться с нарезки».
– Прекратите на меня орать!
Дверь за спиной Александра скрипнула.
– Разрешите?
– А! Это вы, ротмистр! – обрадовался Мещеряков, опасливо косясь на пистолет в кобуре поручика. – Помогите мне объяснить поручику… Нет, лучше сами все объясняйте, – сделал он отстраняющий жест. – В конце концов, это ваша затея.
– Охотно. – Кавелин обошел стол и посмотрел на Александра, по‑птичьи склонив набок голову. – Вы не оставите нас на пару минут одних, ваше превосходительство?
– Конечно. – Мещеряков грузно выбрался из‑за стола. – Конечно… Чувствуйте себя как дома…
Он подошел к двери, остановился, хотел что‑то сказать, но лишь пожал плечами, махнул рукой и вышел, громко хлопнув дверью. А жандарм по‑хозяйски занял его место и кивнул на стул поручику:
– Присаживайтесь, Александр Павлович, в ногах правды нет. Да не смотрите вы на меня волком! Я готов ответить на все ваши вопросы.
Саша молчал. Вся ярость, которая копилась в дороге, как снежный ком, вдруг куда‑то испарилась, оставив одну лишь бесконечную усталость. Не дождавшись вопросов, ротмистр хмыкнул:
– Молчите… Хорошо, я сам скажу. Понимаете, поручик… У нас некоторое время назад появились определенные подозрения в ваш адрес. Не хотите знать, какие?
– Я вас слушаю… – разлепил сухие губы Бежецкий.
– В том, что вы, дорогой мой, – жандарм сделал театральную паузу, – шпион.
Наверное, Кавелин ожидал возмущения, гневной отповеди, но молодому человеку сейчас было настолько все равно, что он выглядел разочарованным.
