Грань будущего - Сакурадзака Хироси

– Неплохо, – бросил я, причмокнув.

Рита поднялась. Она так сжала губы, что они превратились в прямую линию. Оставив меня сидеть за столом, Рита двинулась по проходу между столами мимо групп солдат к прилавку. Стоявшая за ним Рейчел разговаривала со здоровяком, который с легкостью мог бы достать до потолка, толком даже не напрягаясь, – та самая горилла из четвертой роты, чей кулак угодил мне в челюсть много петель тому назад. Красавица и Чудовище со вполне понятным удивлением уставились на внезапно приблизившийся к ним предмет их беседы. Вся столовая почувствовала: что-то назревает; разговоры смолкли, банджо наконец тоже заткнулось. Слава богу.

Рита прочистила горло:

– А можно мне еще сушеной и соленой сливы?

– Умэбоси?

– Да, их.

– Да, конечно, если хотите…

Рейчел взяла небольшую тарелку и принялась насыпать на нее умэбоси из большого пластикового ведерка.

– Тарелка не нужна.

– Что, простите?

– Вон та штука, которая у вас в левой руке… Да, ведерко. Я возьму их все.

– Э, ну, обычно их в таких количествах сразу не едят, – возразила Рейчел.

– А что, есть проблема?

– Нет, но…

– Спасибо за помощь.

Рита триумфально вернулась к столику с ведерком в руке. Она плюхнула его в центр стола прямо передо мной.

Диаметр контейнера, почти до середины наполненного ярко-красными умэбоси, составлял примерно тридцать сантиметров – его содержимого хватило бы человек на двести, ведь никто никогда не просил больше одной. Можно было бы в нем небольшого кота утопить. Я только посмотрел на сливы, а у меня уже защипало язык. Рита потянулась за палочками.

Она вытащила из ведерка один сморщенный, красноватый фрукт и отправила его себе в рот. Прожевала. Проглотила. Выплюнула косточку.

– Вообще не кислая. – У нее заслезились глаза.

Рита легким тычком подтолкнула ведро ко мне.

Моя очередь. Я выбрал самую маленькую умэбоси, какую только смог отыскать, и положил ее в рот. Съел и выплюнул косточку.

– Моя тоже.

Мы устроили своеобразный чемпионат на поедание. Кончики палочек, которые держала Рита, предательски дрогнули, когда она снова потянулась к ведерку. Она дважды попыталась вытащить оттуда следующую умэбоси, затем сдалась, насадила ее на одну палочку и поднесла к губам. С фрукта на поднос капал розоватый сок.

Вокруг нас стала собираться толпа зевак. Сначала они в беспокойном молчании наблюдали за происходящим, но с каждой косточкой, выплюнутой на поднос, страсти все больше накалялись.

Мы оба покрылись потом, как банка холодного пива в жаркий день. Омерзительная кучка кое-как обгрызенных косточек все росла. Рейчел стояла сбоку, с обеспокоенной улыбкой наблюдая за нами. Я заметил в толпе и своего старого приятеля из четвертой роты. Он с удовольствием наблюдал за моими страданиями. Каждый раз, когда Рита или я запихивали в рот очередную умэбоси, по толпе проносились нестройные комментарии.

– Давай бодрее!

– Отступать некуда, ешьте-ешьте!

– Ты же не позволишь этой девчонке себя побить, верно?

– Черт, ты что, думаешь, он сможет одолеть Риту? Да ты спятил!

– Ешь! Ешь! Ешь!

– Эй, народ, давайте к дверям! Постойте на стреме, чтобы никто не помешал! Я на тощего десять баксов поставил!

За этим воплем немедленно последовал другой:

– А я ставлю двадцать на Риту!

Потом кто-то крикнул:

– А где моя жареная креветка? Я креветку потерял!

Здесь было жарко, шумно и каким-то необъяснимым образом почти по-домашнему уютно. Появилась какая-то невидимая связь, которой не было на протяжении всех предыдущих петель. Я имел неплохое представление о том, что нам всем принесет завтрашний день, и внезапно вся эта ерунда, которая случается в жизни, несущественные хлопоты и мелочи обрели новое значение. В тот момент, в этом шуме и гаме, мне было хорошо.

В конце концов мы съели все старательно утрамбованные в контейнер умэбоси. Рите досталась последняя слива. Я настаивал на том, что это ничья, но она начала первой и потому упрямо твердила, что выиграла. Я стал спорить, и тогда Валькирия ухмыльнулась и предложила решить вопрос с помощью второго ведерка. Сложно сказать, что означала эта улыбка – что Рита действительно готова была продолжить дурацкое состязание или же что такое количество кислятины ударило ей в голову. Горилла из четвертой роты принес еще один контейнер, полный этих адских фруктов, и со стуком поставил его на стол.

Но к этому времени мне уже начало казаться, что я состою из умэбоси, от пояса и ниже. Я выбросил белый флаг.

После этого мы с Ритой долго разговаривали, обо всем подряд – о Ёнабару, который никогда не затыкался, о сержанте Ферреле с его озабоченностью тренировками, о соперничестве между нашим взводом и четвертой ротой. Рита рассказала мне все, до чего мы не успели добраться в прошлой петле. Оказалось, что когда она не в Доспехе, на губах Стальной Суки играет застенчивая улыбка, которая очень ей идет… Ее пальцы пахли машинной смазкой, соленой сливой и немного – кофе.

Не знаю, как это вышло, какие сигналы я подавал, но на этой сто шестидесятой петле мои отношения с Ритой стали глубже, чем когда-либо. На следующее утро капрал Дзин Ёнабару открыл глаза не на верхней койке. Он проснулся на полу.

3

Сон не приносил мне покоя. Какой-нибудь мимик непременно прикончит меня, или же я потеряю сознание прямо в разгар боя… А после этого – черное ничто. Затем внезапно, без предупреждения, ничто исчезало. Я знал, что палец, только спускавший курок винтовки, уже зажат между страницами дешевой книжки, из которой я прочел примерно три четверти. Я снова буду лежать в знакомой койке с рамой из алюминиевых трубок, слушая визгливый голос диджея, зачитывающего прогноз погоды на день. «На островах сегодня ясно и солнечно, так же как и вчера; во второй половине дня ожидается повышенная ультрафиолетовая активность». Каждое слово давно проникло в мое сознание и намертво в него впечаталось.

На слове «островах» я брал ручку, на «солнечно» писал новую цифру на руке, а к тому времени, как диджей добиралась до «ультрафиолетовой активности», я уже успевал вскочить и направиться к оружейному ангару. Так я просыпался каждый день.

Сон в ночь перед сражением становился продолжением тренировок. По какой-то причине тело мое не чувствовало усталости. Единственное, что я мог взять с собой в следующий день, – это воспоминания и усвоенные навыки. Я проводил ночь, ворочаясь в постели, перебирая в голове движения, которые усвоил, словно записывал в мозг новую программу. Я должен был наконец сделать то, что не удалось в прошлый раз, – убить мимиков, которые остались в живых, спасти друзей, которых я не смог спасти. Я словно делал изометрические отжимания для разума. Моя персональная ночная пытка.

Я просыпался в боевом режиме. Как пилот, бегло проверяющий все рычажки перед взлетом, осматривал себя – по частям, проверял, не свело ли случайно мышцу судорогой за ночь. Я не пропускал даже мозоли на ноге.

Сев в постели, я привычно развернулся на девяносто градусов, спрыгнул с койки и открыл глаза. Затем моргнул. Перед глазами все поплыло. Комната была другой. Голова премьер-министра не пялилась на меня с плаката с красоткой в бикини. К тому времени, как я это заметил, было уже слишком поздно. Нога не нашла платформы, которая должна была быть возле койки, инерция увлекла меня вперед, и я кубарем скатился с постели. Ударившись головой о выложенный плиткой пол, я наконец сообразил, где нахожусь.

Солнечный свет лился сквозь многослойное взрывостойкое стекло в просторную, светлую комнату. Искусственный ветерок из очистителя ласкал мое тело, распростертое на полу. Толстые стены и стекло полностью гасили привычные звуки базы, которые обычно досаждали мне своей громкостью.

Я проснулся в Небесной Гостиной. В здании, где повсюду была сталь и мебель из светлого огнеупорного дерева, только эта комната оказалась полностью доделана и закончена. Изначально она предназначалась для собраний офицеров и заодно выполняла функции приемного зала. Вид на Утибо, открывавшийся из окон, сделанных из многослойного стекла, мог бы стоить немалых денег.