"Фантастика 2025-76". Компиляция. Книги 1-35 (СИ) - Стоев Андрей

— Ты предлагаешь мне рискнуть всем, — тяжело вздохнул Бернар, крутя бокал, из которого он до сих пор не выпил ни единого глотка.

— Я предлагаю нам с тобой рискнуть вместе, — мягко поправил его я. — И я уменьшил этот риск насколько это вообще возможно.

— Сколько времени у меня есть на раздумья?

— Очень мало, Бернар, — с сожалением сказал я. — Совсем скоро настанет время для конкретных разговоров с очень влиятельными людьми, и к тому моменту я должен знать твоё решение.

— Но несколько дней у меня есть?

— Несколько дней есть, — подтвердил я.

— Хорошо, — кивнул он. — Я обдумаю твоё предложение.

Мы замолчали, размышляя каждый о своём. Не знаю, что собрался обдумывать Бернар — вряд ли у него будет другой шанс восстановить положение семьи, — а вот для меня на горизонте уже замаячил очень сложный разговор с князем. Я всё больше чувствовал себя героем анекдота, который собрался жениться на принцессе: «Я согласен, стало быть, полдела уже сделано. Осталось всего лишь уговорить принцессу». Мне с самого начала почему-то казалось, что труднее всего будет уговорить кардинала, поэтому я и начал с него. Но сейчас я всё больше понимал, что оценил ситуацию неверно — кардинал, по всей видимости, сильно нуждался в деньгах и сразу уцепился за идею пощипать Зепперов, а вот для князя такого аргумента наверняка будет недостаточно. С деньгами у князя всё в порядке, и менять проверенного партнёра ради какой-то будущей выгоды он, возможно, и не захочет.

— А что ты там упоминал насчёт того, что будешь уговаривать меня примкнуть к партии пфальцграфа Саксонского? — нарушил молчание Бернар.

— Скорее всё-таки к партии кардинала Скорцезе, — поправил его я. — Нет, я не собираюсь тебя уговаривать. Если ты согласишься на моё предложение, то и так естественным образом окажешься в его партии. А если нет, то я тоже не расстроюсь. Мне вообще безразлично, кто у вас будет следующим императором.

— Как это может быть тебе безразлично? — искренне удивился Бернар. — Ты, вообще-то, тоже имперский дворянин, причём титулованный.

— Да вот так безразлично. Мне от вашей политики надо держаться подальше, я и так, пожалуй, в неё слишком глубоко влез. Понимаешь, если я буду участвовать в имперских делах, то рано или поздно возникнет вопрос о моей лояльности, причём у обеих сторон. И неважно, как я на него отвечу — с того момента я и для тех и для других стану сомнительной личностью с подозрительными связями, которой не стоит доверять. Я до такого вопроса доводить не хочу. Я прежде всего новгородский дворянин, и полностью лоялен княжеству и князю. Будет лучше, если имперской политикой станешь заниматься именно ты, а я, в свою очередь, буду представлять тебя в русских княжествах.

— Разумно, — он оценивающе посмотрел на меня. — Семья сильна единством, где бы она ни находилась?

— Именно, — улыбнулся ему я.

Глава 11

— До завтра, Агнета, — попрощался Антон Кельмин, застёгивая пальто.

Та подняла глаза от своих бумаг и улыбнулась. Агнета Свенссон была не только секретарём, но и старым боевым товарищем, и отношения у них были достаточно неформальными. Когда Антон был заместителем командира в маленьком — лишь немногим больше «Рыжей рыси», — вольном отряде, Агнета служила там же интендантом. Уволились они почти одновременно, а когда Антон пошёл вверх, и ему понадобился секретарь-помощник, он сразу вспомнил о дотошной и педантичной интендантше, с которой ему приходилось постоянно ругаться.

— И не сиди так долго, — добавил он, задержавшись у двери. — Парни уже жаловались, что ты до ночи засиживаешься.

Агнета опять улыбнулась и кивнула. Антон скептически хмыкнул, но продолжать не стал. По приказу господина все значимые сотрудники в это тревожное время передвигались только с охраной, и тем, кому выпало охранять трудоголиков, сильно не повезло. Впрочем, Кельмин к их жалобам относился совершенно равнодушно. Недовольных никто не держал, однако желающих вернуться в вольники почему-то не наблюдалось.

Антон спустился на лифте в подземную парковку и направился к стоянке руководства. Именно там его дожидалась тайная любовь — тёмно-бордовый спортивный «Пардус [238]», гордость завода Вышатичей. Антон, как всегда, приостановился на несколько секунд, любуясь стремительным летящим силуэтом спортивного купе.

Самобеги Кельмин полюбил с детства. Ещё подростком он легко мог перечислить все преимущества и недостатки гамбургского «Mauersegler [239]» в сравнении с тверским «Волжанином». Увлечение своё он пронёс через всю жизнь, но всегда старался держать его в тайне — отчего-то ему казалось, что у человека, который едва-едва способен скопить на десятилетнюю развалюху, оно выглядит немного смешным.

Всё изменилось, когда он стал служить Арди — приближённый слуга семейства мог позволить себе почти любую прихоть. Вот он и позволил себе давнюю мечту, которую до этого мог увидеть только на картинках — спортивный «Пардус» ручной сборки за две с половиной тысячи гривен, игрушку для самых богатых. Впрочем, свою любовь к машинам он по-прежнему держал в секрете — его подчинённые изрядно бы изумились, увидев своего сурового командира нежно полирующим белоснежным платочком приборную панель роскошного самобега.

Антон повернул позолоченный ключ в замке, и машина ожила. Он посидел немного, с удовольствием прислушиваясь к благородному рокоту восьмицилиндрового мотора, а затем с привычным предвкушением толкнул отделанную деревом ручку, включая передачу. Мотор заворчал чуть громче, и заждавшийся хозяина самобег легко двинулся вперёд.

Он ехал, перебирая в голове текущие дела и привычно сортируя их на срочные и не очень. Антону всегда хорошо думалось за рулём, и он не особенно обращал внимание на окружающее. Когда на светофоре рядом с ним остановилась машина неприметного тёмно-серого цвета, он поначалу вообще не обратил на неё внимания. И не обратил бы, если бы не заметил сильно не понравившийся ему взгляд пассажира на переднем сиденье. Он повнимательнее взглянул на машину и наконец уловил то, что давно зудело у него на краю сознания — именно эта машина ехала за ним от самого Масляного конца. Кельмин резко повернул голову — как раз вовремя, чтобы увидеть, как заднее стекло ползёт вниз и из окна высовывается дуло автоматического карабина.

Реакция ветерана-вольника его не подвела — совершенно без участия мозга Антон включил передачу и резко нажал на газ. Мотор взревел, и самобег рванулся вперёд. Почти впритык он миновал грузовик, выезжающий на перекрёсток с поперечной дороги, лишь мелькнуло испуганное лицо водителя с открытым ртом, который, по всей видимости, что-то ему кричал. Сзади застучали выстрелы, и в стекле появилось несколько аккуратных дырочек. Но затем его заслонил тот самый грузовик, и стрельба смолкла.

— Меня обстреляли, — прокричал он в мобилку. — За мной погоня, двигаюсь в сторону поместья. Только что проехал перекрёсток с Музыкантской.

— Держись, командир, — взволнованно ответил дежурный, — опергруппа выезжает. Оторваться получится?

— Не выходит, — с досадой сказал Антон и отключился.

Болтать было некогда, оторваться действительно не выходило. На пустой и ровной трассе Антон оставил бы преследователей далеко позади за несколько секунд, но на узкой двухполосной дороге было достаточно много встречных и попутных машин, и каждый обгон давался с трудом.

По крайней мере, по нему больше не стреляли — пытаться попасть из виляющей машины в другую виляющую машину было дело совершенно безнадёжным, и убийцы явно предпочли подождать более удачной возможности. А Кельмин был твёрдо настроен такой возможности им не дать.

Наконец узкая улица закончилась, и самобег выскочил на площадь князя Ярослава [240]. Мимо промелькнул памятник князю на неизменном коне, и Антон свернул на улицу с забавным названием Конный проезд. Она вела до самой границы города, а там он уже сможет повернуть на прямую дорогу к поместью, где его кошка без труда уйдёт от любой погони.