Питер вздохнул:
– Я знаю. Но меня удерживает в городе один человек. Некий коп по имени Риггс обещает найти что-то, что поможет Майки. Сегодня наконец-то назначил мне встречу.
– Он бывший коп, – поправил Чак. – Часто захаживает сюда в компании мистера Ховелла. То есть не сюда, а в стрип-бар.
– Стоп, Ховелл – это тот тип, который и засадил Майка в тюрьму? Точно, я же видел его на суде. А Риггс его дружок?
– Ага.
– Что же ему нужно от меня? – Питер Хаген поднялся из-за барной стойки. – Эх, знал бы раньше, не тратил бы время. Поеду-ка я к Майки.
– На твоём месте я бы ненадолго остался.
У стойки появился Риггс. Отставной коп попросил у Чака сделать ему одно светлое пиво и прожаренных до черноты крылышек. После чего отвёл Питера к отдельному столику:
– Ты человек военный, Питер, поэтому буду прямолинеен, не стану ходить вокруг да около…
Риггс замолчал, ожидая, когда официант расставит на столе пиво и ведро крылышек. Питер Хаген тоже молчал, хотя его бесила эта манера всех копов: делать важную паузу.
Риггс не спешил говорить, оценивая выдержку Питера. Спокойно отпил пива, откусил крылышко и начал жевать. В ответ на это Питер Хаген поднялся из-за стола и пошёл прочь.
– Эй, эй, вернись, – засмеялся Риггс. – Ты крутой, я понял. Что, если я скажу, что у меня есть запись с камеры, из которой ясно: твой племянник не нападал, а наоборот оборонялся?
– Ты что, хочешь продать эту запись мне? – нахмурился Питер, сжимая кулаки. – Знай заранее, денег у меня нет.
– Нет-нет, ты что! – Риггс тоже сжал кулак и стукнул по столу. – Я хочу не только вытащить Майки из тюрьмы, но и немного заработать на этом.
– Заработать?
– Да. Поделю на двоих с Майки.
Риггс степенно отпил пива, взял горсть орешков, но есть не стал, а только понюхал и слизал соль:
– Нельзя мне их, проклятые болячки. А раньше так любил…
– Засунь эти орешки себе знаешь куда? – не вытерпел Питер. – Кончай свои коповские паузы! На меня они не действуют!
– Действуют, – ухмыльнулся Риггс. – Вон как завёлся. Ладно, слушай мой план. Мы снимаем с твоего племянника обвинение Горецки, а заодно немного припугиваем ту девку, Алексу Хепворт. Попросим у неё компенсацию за то, что не будем поднимать шум, обвиняя их в подтасовке улик.
– Компенсацию? Ты говоришь о шантаже?
– Нет, мы не будем борзеть, как шантажисты, а попросим тысяч шестьдесят, не более, по тридцать кусков мне и Майку. Поверь мне, уж я-то знаю, на чём попадаются шантажисты. Ломят такие цены, что жертве проще заявить в полицию, чем решить вопрос малой кровью. Небольшую сумму проще заплатить, чем начинать скандал.
Питер помотал головой:
– Мне нет дела до бабок. Я хочу, чтобы Майка выпустили. И вообще, нельзя ли обойтись без шанта… без компенсации? Просто помочь Майки выйти?
Риггс удивился:
– Зачем упускать выгоду? Кроме того, требование денег всегда придаёт веса твоим словам. Алекса Хепворт такой человек, который поверит, что ради денег мы пойдём на многое.
– Ладно, убедил. Насколько это поможет Майки?
– Без дела Горецки ему сидеть от силы пять месяцев. Если будет вести себя примерно, выйдет через два.
– Более того, – оживился Питер. – Этот срок он может провести в тюрьме менее строгого уровня. Его могут перевести в местную тюрьму?
– Верно мыслишь. А в нашей тюрьме у меня куча знакомых. Будет жить, как в отпуске.
– Что требуется от меня?
– Поговори с тем сволочным адвокатом, что вёл дело Майка Хагена.
– Чего я должен от него добиться?
– Правды.
– Каким способом?
Риггс допил пиво, громко поставил кружку и усмехнулся:
– Ты же военный человек, знаешь, что иногда правду можно узнать только одним способом.
Питер Хаген сжал кулак и вопросительно посмотрел на Риггса.
– Ага, – кивнул тот. – Именно так. Но я не могу в этом мараться.
– Почему ты решил, что я могу?
– А ты просто обязан: он ведь твой племянник.
Питер промолчал. Расценив его молчание, как сомнение, Риггс стал уговаривать:
– Ради нашей страны ты марался в таком дерьме, что не страшно будет ради Майкла начистить рожу какому-то там адвокатишке.
– Я не об это жалею, а о том, что придётся задержаться. Я хотел навестить Майка.
– Вот и отлично, навестишь его с хорошей новостью.
* * *
Хаген лежал в своей камере и смотрел на потолок. Роман тоже лежал и смотрел на потолок. Сокамерники размышляли.
Тогда, в коридоре, когда Майк уже почти отключился, прощаясь с жизнью, побои вдруг прекратились. Он услышал спасительный голос:
– А ну оставьте его! Камрады, вы сошли с ума? Вы не в курсе, что Фино и Форд вам яйца отрежут, если узнают, что вы его загасили?
– Нам плевать, что они скажут!
– Да ну? Повтори мне это в лицо! – Это уже был голос самого Фино.
Пока Фино изощрялся в испанских ругательствах, Роман поднял Хагена и прислонил к стене. Майк увидел, что в коридоре напротив гангстеров из «Суреньос Фамилиа» стояли бандиты из «Пайрус Бразерс». Те, кстати, тоже носили робы, повязав их на поясе, но чтобы отличаться от соперников, делали узел на боку.
Здесь же был и Форд. Недовольный:
– Фино, твои шакалы чуть не лишили нас нужного человека. Ты забыл над чем эти «компьютерщики» работают?
– Сам ты шакал, ниггер, – огрызнулся Фино.
Но крыть ему было нечем. Форд прав. Фино подошёл к Хагену и взял его за подбородок:
– Живой? Извини, мои ребята были неправы. Больше этого не повторится.
Хаген не помнил, то ли он кивнул, принимая извинения, то ли просто уронил голову. Роман повёл Хагена в камеру, поспешно утирая кровь и приводя в порядок его одежду, чтобы надзиратели не заметили.
Фино подошёл к слабо шевелящемуся Рикардо, ткнул его ногой:
– Да уж, теперь тебе нет смысла идти на деревянный ринг. Синеглазка тебя уже отделал.
В камере Хаген пришел в себя окончательно и сразу же подвергся шутливым нападкам Романа.
– Камрад, ты здесь пару дней, а уже избил половину гангстеров. Ты всегда был такой крутой или у тебя какой-то секрет? Это как-то связано с «характеристиками» и «остановкой времени», которые тебе приснились, а? Скажи, а, может, ты супергерой, а?
– Я ведь тоже получаю неслабо. Разве у супергероев такое бывает? Если бы не ты, вообще убили бы.
– Это точно, камрад, – согласился Роман. – Будешь мне всю жизнь благодарен.
– Spa-si-bow, – блеснул знанием языков Хаген.
– Но я тоже буду тебе благодарен, если ты останешься живым до тех пор, пока не установим сервак. А там делай, что хочешь, камрад, хоть об стену убивайся. Хотя… Если дойдёшь до конца турнира на деревянном ринге, то это с тобой и случится.
– То есть? – Хаген привстал на кровати. – Ты о чём?
– Уже третий год подряд победителем деревянного ринга становится некто по кличке Удав. Я его не видел, его держат в другом тюремном блоке, там, где особо тяжкие на пожизненном. Не знаю, где Блинки Палермо откопал этого камрада, поговаривают, что специально выторговал у другой тюрьмы, добившись перевода в свою.
– И что?
– Удав так ненавидит всех, кто выходит на свободу, что с удовольствием калечит их на ринге, лишь бы не дать выйти. Это выгодно и для Блинки Палермо, ведь он как бы держит слово. Только вот Удава уже три года никто не может загасить.
Хаген встревожился:
– Но если я его одолею, то Палермо сдержит слово?
– Конечно, говорю же, он специально нашёл непобедимого бойца, чтобы прекратить выпускать на волю победителей. А Удав – это такой победитель, который никогда не освободится. Ну, лет через триста разве что.
Хаген задумался. Надо узнать побольше про этого Удава. Какой у него стиль боя? Что нужно прокачивать, чтобы наверняка его победить?
– Удав или не Удав, – глухо произнёс Хаген, – но я выйду отсюда победителем.
– Ага, удачи, камрад, только не забудь сервак мне собрать.
А этот русский тоже непрост. Ведь сначала говорил, что ничего не знал о деревянном ринге, а теперь выдал столько информации. Может, его и стоит расспросить? Но Хаген понимал, что Роман не расскажет ничего такого, что не считает нужным.
