Небо в кармане 3 (СИ) - Малыгин Владимир

— Подъём! — толкнул ногой Прохора. Ногой, потому что руками за контейнер держался, чтобы не улететь кувырком в проход. Килевая качка началась.

— А⁈ Что? — подскочил мой помощник и запричитал. — Господи, да что же это такое творится? Никак светопреставление началось?

— Шторм это, а не светопреставление, — осадил зарождавшуюся панику сухопутного. — Одевайся поскорее, да проверь, крепко ли верёвки на ящиках и контейнере затянуты. Понял?

— Всё сделаю! — принялся одеваться механик.

А шторм усиливался прямо на глазах. И вода вокруг нас начала бурлить, словно кипящий котёл. Волна раз за разом с силой бухала в тупой округлый нос баржи, перехлёстывала через борт и растекалась пеной по палубе. Шипела чёрным раскалённым маслом в узких проходах между ящиками, хватала за ноги, да так и норовила свалить и утащить за собой в море.

Сбоку ярко полыхнула молния, заставила зажмуриться. Ударил раскатистый гром, и вновь стало темно. Только проморгался, только пропали зайчики в глазах, как снова полыхнуло. Очередной разряд раскинул свою сверкающую сеть на весь горизонт, соединил причудливыми зигзагами небо и волны, осветил хаос вокруг. Очередной порыв ветра сорвал брезент с моего укрытия и унёс его за борт. Я даже попытки не сделал, чтобы удержать его, только и проводил глазами.

Ветер крепчал прямо на глазах, водяные валы вставали на дыбы, как беснующиеся кони, секущие лицо струи дождя вперемешку с солёными брызгами резали и кололи незащищённую кожу, полыхающие беспрестанно молнии слепили глаза, и возникало абсолютное чувство собственной ничтожности перед разбушевавшейся стихией.

Баржа то кланялась носом волнам и зарывалась в них, то торопливо выправлялась, с шумом сбрасывала через шпигаты набранную воду. При этом тяжело переваливалась с борта на борт, как будто по-собачьи отряхивалась, заставляла то и дело больно ударяться плечами в какой-нибудь ящик. Пробрался кое-как на нос, где и столкнулся с вглядывающимися куда-то вперёд матросами. Да куда им ещё вглядываться, если не в сторону парохода?

— Что делать будем? — прижался к уху старшего из них.

— Молиться, ваша светлость, — коротко ответил тот и перекрестился.

— Почему? — прокричал. Просто так из-за ветра уже и не поговоришь.

— Канат не выдержит, — громким голосом объяснил матрос. И отвернулся от меня, уставился вперёд.

Ну и я в ту же сторону глянул. Хотя, чего туда смотреть? Ну мелькает изредка над волнами топовый огонёк, светится кое-как за ливнем, и что? Больше делать нечего, что ли? А канат и впрямь то провисает свободно, то резко струной натягивается, хлопает так при этом, что брызги летят и даже звенит от напряжения, что ли. А ведь и впрямь не выдержит он таких рывков. И если порвётся, если лопнем, то понесёт нас по воле ветра и волн незнамо куда. Если не потонем, конечно.

— Крепление грузов проверили? — встряхнул за плечо старшего. — Нет? Так какого лешего тогда тут сидите, если от вас ничего не зависит? Утонуть хотите? Быстро встали и пошли проверять! Ну⁈ Кому сказал!

Пришлось надрывать голос, иначе за свистом ветра и грохотом волн вряд ли расслышали бы.

Матросы подхватились, не посмели ослушаться и, придерживая друг друга, побрели выполнять мою команду. Ну, хоть так…

Прошка приковылял, лицо даже в ночи белее мела, губы синие, почти чёрные, прыгают от страха. Рот раскрыл, вроде бы как спросить что-то собирался. Тут-то и сверкнуло в очередной раз. Показалось даже, что прямо над нами. Полыхнуло ярко-ярко, громом по голове шандарахнуло так, что даже я присел от неожиданности. Страшно, жуть. О моём помощнике и говорить не приходится, Прохор как стоял с открытым ртом и зажмуренными крепко-накрепко глазами, так и бухнулся на палубу, в мои колени вцепился руками, завывать принялся:

— Христом Богом заклинаю, спаси, ваша светлость!

Я его отцепить пытаюсь, да куда там. Не справиться мне с ним, вцепился, как клещ. Размахнулся и с правой по щеке ему врезал. И тут же добавил с левой. Подействовало сразу. Из глаз сумасшествие исчезло, осмысленность проявилась и понимание. Ну и ладно. Подхватил его, потянул вверх. А дальше он и сам на ноги поднялся. Пошатнулся, просел, но выпрямился. Перекрестился, поклонился в пояс:

— За науку благодарствую.

А ведь молодец, быстро опомнился.

— Ступай, проверь ещё разок контейнер. Верёвки перевяжи, где необходимо, — кивнул ему.

— Всё сделаю, не извольте беспокоиться, — прокричал Прохор и ушёл. И даже не оглянулся ни разу.

А вот я оглянулся на пароход, в это момент полыхнула очередная молния, и в её ослепительно-белом призрачном свете увидел свободно повисший канат. Замер от догадки, неужели оборвался? Или на пароходе отцепили нас? Подождал мгновение, проводил глазами пару больших волн, но канат больше не натянулся. Значит, капитан решил спасти свою древнюю лоханку и команду, избавившись от обузы в виде баржи?

Что же, отлично его понимаю. И на этом всё. Нет больше времени на размышления. Вот когда понял смысл поговорки, что «спасение утопающих — дело рук самих утопающих».

Что плохо — управления здесь никакого нет! Баржу просто таскают за собой на буксире, и всё. Без руля, без мотора, без вёсел и парусов. Значит, понесётся она сейчас по воле волн…

Одно хорошо, на пароходе не просто так конец обрубили, а сделали нам на противоположном конце каната что-то вроде плавучего якоря. Не панацея, конечно, но более или менее носом к волне можно будет держаться.

И ещё повезло, что баржа плавучесть имеет положительную. Вода от носа до кормы свободно перекатывается, а посудина эта тонуть не собирается, на плаву как-то держится. Опять же, груз у нас лёгкий. И мы не сдаёмся, суетимся. Верёвки намокли, растягиваются, приходится постоянно их перевязывать, чтобы ящики не разъезжались. До утра и провозились, умотались так, что вообще не до чего было. Забыли и про опасность утонуть, про бросивший нас на волю волн пароход.

Шторм, как налетел быстро, так же быстро и утихать к утру начал. Ветер ослабел, дождь из проливного, режущего превратился в просто секущий. Волна как-то резко спала, уже не наваливалась на баржу крутыми валами, стала более пологой, что ли. В общем, можно было немного расслабиться.

Рассвет встретили уставшие до потери пульса, мокрые до последней нитки и озябшие до мозга костей. Осмотрели пустой горизонт и попадали, кто где стоял. И отключились. Заснули. И было нам уже всё равно, куда несёт баржу ветер, куда гонят её серые волны, до того за ночь умотались…

Проснулся от пронзительного крика чаек прямо в уши. Глаза открывать не стал, сначала приподнял руку, отмахнулся от птиц. Захлопали крылья, и только тогда рискнул открыть глаза и осмотреться. И ничего нового не увидел. Вода, вода, кругом вода. И ящики. Значит, живы.

Хорошо, что перед тем, как отключиться, хватило у меня ума и сил упасть не в воду, а на крышку торчащего над водой ящика. Забраться чуть выше, на крышу контейнера, духу уже не достало. Рядом, на соседних таких же ящиках спали мои товарищи по несчастью. Впрочем, какому-такому несчастью? Мы живы, это разве несчастье? Наоборот, нам сегодня очень повезло.

Встал на ноги, вспугнул рассевшихся на барже чаек. Да их тут целая стая! Вон какая туча в небо поднялась. Орут, возмущаются тем, что я их потревожил, добычи лишил. Ещё и мстить принялись, бомбардировку устроили, в атаку пошли. Так и норовят в лицо клювами и когтями угодить. Хорошо, что от шума товарищи мои проснулись, больше нас стало, птицы и отступили, отлетели в сторону. Поняли, наверное, что добыча не собирается помирать.

— А ведь там земля! — увидел вдалеке полоску берега. — Куда это нас занесло? Ветер, вроде бы, западный был?

— Сначала да, с запада шторм принесло, ваша светлость. А после полуночи ветер поменялся на восточный, потом ближе к утру вроде бы как в корму задувал, в нос. Так крутило, что теперь трудно сказать, где мы находимся и чей это берег. Было бы солнце, определились бы по нему, а пока облака ничего не поймём, — произнёс старший из матросов.